кобра, тогда это всех устраивало? – Саша чувствовал, что начинает закипать. – Алене, значит, они помеха и не нужны, а Андрею тут нужны. Еще бы: кто ж три гектара огорода полоть будет и окучивать? Ты такой жизни хочешь для внучек?
– Не говори глупостей, – Людмила устало махнула рукой, – ты так рассуждаешь, как будто они на помещика ишачат, а ведь они для себя этот огород обрабатывают. И не только твои дети у нас в огородах заняты – здесь деревня, это у нас нормальное явление. А про Маришу, будь добр, не говори плохо. Ее нет больше, она за свои грехи сполна расплатилась и больше никому ничего не должна.
– Прости, мать, – Саша приобнял бывшую тещу за плечи, – не хотел я тебя обидеть, да и Маринку лишний раз вспоминать упреками не хотелось. А про девчонок я тебе серьезно говорю: им место рядом с их отцом, со мной. Теперь моя очередь пришла заботиться о них.
– Ну что ты им можешь дать? – в разговор вступила молчавшая до этого Наталья Чибис. – Подумай, Саша, это ведь не в гости приехать – это на долгие годы, это для твоей супруги обуза. Прислушайся к нам, без сердца, без гнева. Хорошо обдумай, что я тебе говорю. Я ничего плохого сказать не хочу о твоей жене – я ведь и не знаю ее совсем, только со слов Маришки, но чисто по-человечески, это ведь реальная обуза, это тяжело! Куча своих детей, еще девчонки… Нет, Саш, это неправильно: зачем обременять человека, зачем загружать ее настолько, чтобы она потом возненавидела и тебя, и твоих детей?
– Наташ, давай не будем здесь цирк устраивать, – Саше сдерживаться было все труднее, – вы давно уже все сделали для того, чтобы отдалить моих детей от меня и моей новой семьи. Катюшка многое нам порассказала, когда вырывалась из-под глобальной опеки: и про тотальный контроль нашей переписки в Интернете, и про громкую связь на телефоне, и про то, что это Алена в нашу с Мариной семью влезла и развалила такой крепкий и нерушимый брак, – женщины морщились, но не спорили. – Я не собираюсь вам ничего доказывать, а уж оправдываться перед вами мне тем более не за что. В общем, Катерина намерена уехать со мной, Иринка пока в раздумьях, но она девица взрослая – ее право решать свою судьбу. Нравится вам или нет, но Катьку я забираю. Подадите в суд, ее там тоже спросят.
– Конечно, что ж не взять девчонку, – подала голос Валентина Тихоновна, свекровь покойной, – алименты платить не надо, да еще и пенсия по потере кормилицы полагается – удобно, не накладно. И за опеку денежка капает…
– А вам не стыдно? – переключился Терехин на пожилую женщину. – Вы в чем-то нуждаетесь? Вам материальная помощь нужна? Если бы мне нужно было со своих детей деньги поиметь, то я устроил бы тут дележ по полной программе, как вы в свое время. В доме, где вы изволите проживать, доля и моих детей есть. Будете оскорблять меня – сделаю все так, как вы говорите: через суд выделю долю своих детей и заставлю вас продать дом и отдать им их долю. Будьте уверены, я сделаю это, не побрезгую. А сейчас, если вы мне поможете спокойно уехать с моим ребенком – все имущество останется вам в пользование неприкосновенно. Мне ничего от вас не надо, руки-ноги есть, работу имею, проживем.
Валентина Тихоновна поджала губы и ничего не сказала. Другие родственники недовольно поморщились, вслушиваясь в подобные речи в поминальный день.
– Что ж, – Людмила тяжело поднялась со стула, – значит, так богу угодно. Пойду, помогу Катюшке собраться в дорогу. Ты сходишь с ней на кладбище, с матерью проститься?
– Я сделаю все, что нужно. Но уедем мы сегодня – я и так подзадержался здесь, меня дома ждут, и на работе аврал, людей и так не хватает, – Терехин испытал невероятное облегчение. – Ты не переживай, мать, ты ж по-прежнему остаешься ее бабушкой, никто не лишает тебя общения с внучкой: звони, приезжай, если захочешь, она на лето в гости приезжать будет. Все ведь можно решить мирно.
– Я буду держать ситуацию под контролем, – Наталья не сдавалась. – Если хоть раз Катёна пожалуется, я ее сразу же заберу, и больше ты ее не увидишь.
Саша посмотрел на свою бывшую свояченицу спокойно и без эмоций. Он устал от споров, а еще ему прекрасно было известно, что никто и ни при каких обстоятельствах не станет вмешиваться в дела его семьи – не рискнут. Сам он был человеком спокойным и неконфликтным, а вот его Алена, обычно уравновешенная и рассудительная, если ее как следует задеть, могла так оттянуть непрошеного гостя, что тот еще долго в состоянии шока будет искать пятый угол в коридоре. Присутствующие здесь уже попадали под раздачу – хватило одного-двух раз, чтобы больше не связываться и не идти на открытый конфликт. Они по-прежнему сплетничали о женщине, перемывали ей кости, но делали это между собой, в узком, так сказать, кругу, стараясь не выносить сор из избы, чтобы до виновницы их интереса, не дай Бог, не дошли слухи. Язык у Алены оказался острым, ранил глубоко, и раны ныли долго.
Людмила повздыхала, попричитала для порядка и пошла в дом дочери собирать внучку в дорогу.
Она застала Катю одну – Иринки и Вареньки не было, Андрей с утра еще уехал на работу, чтобы отпроситься на сегодня, а если повезет, то и на завтра тоже. Все девять дней он беспробудно пил, молчал и целыми днями торчал в Интернете. Ему не было дела ни до детей, ни до хозяйства – в доме и хлеву порядок наводили женщины. Небритый, потухший, опухший от пьянства, Андрей выглядел древним стариком, а не гладким хамоватым немцем, каким он был еще пару недель назад.
– Катёна, привет, – бабушка зашла в комнату. – Ты чем тут занимаешься? И где все?
– Привет, бабуль, – Катя подбежала к ней, обняла и снова вернулась к своим делам. – Я тут вещи собираю – ты против, я знаю, но я все равно уеду к папе и Алене. Я буду с ними жить. Алена очень хорошая, я ж тебе говорила, и нас она любит, и я ее очень люблю. Ирка, правда, говорит, что у нее в голове маленький перевернутый мирок с гусями, но у них просто отношения не сложились, Ирка ее всегда ненавидела. У нас все по-другому. Я сейчас возьму только самое необходимое, а зимние вещи потом или папа мне привезет, или Лёля – у них же машина. Все равно же к бабе Наде в гости
