У меня есть мечта такая: когда объявят победу, накрою стол — от начала аэропорта и до тех пор, пока все за одним столом не усядемся. Товарищей помянем погибших, за победу подымем и будем новую жизнь строить. А потом скажу — сутки в городе пьяных не трогают.
И ещё хочу проехаться по боевым местам, начиная от Лисичанска и до Антрацита: Красный луч, Дмитриевка, Дубровка, Саур-Могила, Шахтёрск, Дебальцево, Еленовка, Докучаевск, Малиновка. Детей своих хочу с собою взять. Пусть сыновья видят, кто где и за что бился, за что пацаны погибали. И чтобы знали: когда я сдохну, жить надо так, как мы сейчас живём.
Если бы дело происходило в средневековье — это посчитали бы чудом: молния бьёт в командирский БТР, все спасены. Молва разнесла бы за день: этот Захарченко — избранный.
Но дело было в нашем веке; да и убивали его уже много раз, и людей рядом с ним убивали, только навсегда, и убийство стало обыденным, а спасение — незаметным, мимолётным; в избранность теперь никто не верит.
Может, и раньше никто не верил?
На тех позициях, что мы посетили тогда, потери были в ту же ночь. Я запомнил их лица, и иногда в голове прокручиваю: кто?.. А как там дядя Вася?
Всякий раз, когда я оказывался на передовой, я всматривался в людей, и думал одну и ту же мысль: что здесь их держит?
Их же не призвали, они могут уйти в любую минуту, тут не Украина — уголовных статей за дезертирство не полагается.
Но они живут на виду у смерти и часто её получают. Это их выбор, самый демократический из возможных.
Зачем?
Зачем — после того, как схлынули первые яростные, разноцветные, счастливые эмоции «русской весны» — когда всем казалось, что чудо близко, что скоро явятся великаны с севера и всех спасут.
…после того, как пришло осознание, что полученная ими свобода — это не только право говорить и учиться на своём языке, — но ещё и бомбёжки, убийства, мародёрство, воровство, предательство, гибель близких, гибель детей, мерзость, запустение, подлость.
Что и в какой пропорции замешано у этих людей: вера, упрямство, месть, злоба? Но ведь никто здесь не выглядел ни особенно верующим, ни озлобленным.
Люди — все эти с уставшими глазами бойцы — были тихи, как вода.
Я и не пытался с ними разговаривать — с теми, кого не знал лично.
Лица их были невозмутимы и темны — словно тут шахта, а не передовая, и толком отмыться сложно, да и незачем.
Когда они изредка смеялись, я вдруг вспоминал, где я видел этот свет — тёмный свет, который словно отражается на лицах «ополченцев».
Ну да, эти тёмные купола донецких церквей, где золото будто бы замешано с углём. Тёмные золотые купола.
Наверное, освободительной войне на Донбассе — для того, чтоб стать мировым событием — не хватило элементарной (публичной!) поддержки.
За гражданской войной в Испании стояли Советы, и туда ехал Хэм. Мир знал об этом.
За революцией на Кубе, в Никарагуа и во Вьетнаме всё так же стояли советские товарищи: они дали всему должное освещение. Тогда ещё существовал Варшавский блок, да и позиции «левых» в Европе были сильнее: по крайней мере, мощностей для того, чтоб Че Гевару сделать мировым брендом, — хватило. Да разве его одного?
В случае Донбасса выяснилось, что мир без СССР стал монолитен и тошнотворен. Мир смотрит на всё масляными бесстрастными глазами и ничего не видит.
Сотни народов имеют право на свободу, но только не русские. Русским в этом праве отказано. Да и настоящим, а не ряженым украинцам — отказано тоже. Потому что — разве это свобода: то, что они получили? И смех, и грех, и позор.
С другой стороны, самому Донбассу не хватало воплощённого в слово революционного драйва: там, признаем, не было Маяковского и Есенина, Мейерхольда и Пастернака.
Это не значит, что подобные перечисленным были на Майдане: уровень их гимна «Никогда мы не будем братьями» — вопиющий, стыдный.
В любом случае, четверть века огульной русофобской, антисоветской, прозападной пропаганды сделали своё дело и на Донбассе: на борьбу за свободу там вышло в основном старшее поколение — носители здравого смысла и тех ценностей, что принято именовать «традиционными».
Народ в который раз оказался умнее и совестливей своей интеллигенции.
В этом и горе, и счастье одновременно.
Буржуазная интеллигенция разбежалась, но жалеть о ней не стоит — она и в Киеве, где осела, никаких песен и стихов не сочинит; она умеет только кривляться и хамить; в лучшем случае они могут приготовить «креатифф», и сами его съесть. Вершина новейшего искусства — «Пусси Райот»: выше они скакать не умеют.
Но юные? Но золотые? Но революционные донецкие и луганские юноши и девчонки — где их гений?
Я слышал сотню донбасских песен и прочитал три сотни донбасских стихов — пронзительные вещи есть, но почти нет того, что сделано для вечности.
Самую боевую газету в Донецке издавал Павел Губарев — его «Новороссия» была сродни «Лимонке» Эдуарда Лимонова: дерзкие статьи, занимательная история, парадоксы и выходки. Но даже по «Новороссии» было видно, насколько мал круг их донецких авторов, что могут держать высокую планку.
Журналистика на Донбассе — хорошего советского уровня: серьёзная, основательная, без желтизны.
Но революция (или контрреволюция) — это не только основательность; это — взлёт, это — хватка, это — головокружительные кульбиты, это — чувство невесомости.
Масштаб появляется тогда, когда у революции появляется свой великий поэт, свой великий художник, свой великий режиссёр — со сногсшибательными спектаклями и умопомрачительными картинами.
Нужна хотя бы одна на Донбассе сочинённая песня той же силы, что «Команданте Че Гевара». Нужна такая поэма, как «Двенадцать», и такая книга, как «Конармия». Нужна «Гибель комиссара» кисти Петрова-Водкина. Нужен «Репортаж с петлёй на шее». Нужно, чтобы в гости заехал Хэм.
Но Хэма пока не нашлось.
Песни не случилось. Может, её ещё сочинят?
Понятно, что вырожденцы из числа русской интеллигенции выступили на стороне Майдана и прочих «европейских ценностей» — но даже те, кто в России поддерживали Донбасс, делали это как бы стесняясь.
Российская государственность, освещая события на Донбассе в своих СМИ, вместе с тем сто раз повторила, что она — не при делах, и ни за что там не отвечает.
Донбасская освободительная борьба была восхитительна и мощна — но происходила будто бы в тени.
А здесь ведь произошёл истинный подвиг: они умудрились создать государственность, которую лукавый мир отказывается признать — весь мир, целиком! — тот самый, что за последние полвека произнёс тонны слов о свободе и демократии.
Выяснилось, что мир полон фарисейства, мир — внушаем и ведом.
А ведь на Донбассе произвели первую в XXI веке попытку — далеко ещё не удавшуюся — запустить «левую» государственность: национализировать фабрики и заводы, и строить мир на принципах мужества и благородства, а не на принципах индивидуализма и политкорректности.
На Донбассе впервые в XXI веке сложился истинный, идеалистический, а не за деньги собранный интернационал — почти как в Испании, — когда сербы, норвежцы, финны, французы, американцы, а также представители почти всех республик Советского Союза, движимые кто «правыми» убеждениями, кто «коммунистическими» (но никто — либеральными) съехались воевать за свободу дончан.
Потому что им стало понятно, что здесь пролегает передовая линия противостояния нового времени. Не между «русским миром» и заблудшим «украинством», нет! Но между глобальной системой военного, экономического и культурного подавления всякого суверенитета в интересах финансовых, внеэтнических, и по сути антихристианских клубов, центров и корпораций, — с одной стороны, а с другой: народам, имеющим право на выбор.
Это был первый поединок, и нашего поражения не случилось. Впрочем, и до победы далеко.
Но всякий народ, желающий сохранить свою свободу, неизбежно должен осознать, насколько правы были люди Донбасса в своём выборе.
Если этим народам хоть кто-нибудь об этом расскажет.
Если этот выбор не предадут и не продадут.
Всем существом своим хочу верить, что этого не случится.
…И вот мы, в который уже раз, сидим с моим четыре раза раненным дружком из ополчения в кафе «Легенда» и вспоминаем про разных наших знакомых ополченцев.
…а Баркас — говорит он, — у него эта война уже не первая и не пятая. На него смотришь — просто Громозека. Бывший разведчик, квадратный, круглый, а движения быстрые. Причём он, вроде бы, пьёт, но своё дело знает. Вообще натаскал тут многих…
…а Шум, который рэп читал? У него половина внутренностей вырезана после жуткого ранения под Песками — так он обратно лезет на фронт…
…а этот, артиллерист, нацбол? Спрашиваю, как он стал командиром батареи. У него отец профессор, мать преподаватель — сам только нигде не учился. Но книжку, говорит, полистал, у него всё в голове и отложилось: теперь ужас наводит на всех, кто рискнёт попасть в прицел… Я с таких историй — удивляюсь несказанно.
