страх, что явится какой-нибудь посланник из Франкфурта и снова заберёт ребёнка.
Хайди подскочила к постели больной и озабоченно спросила:
– Ты сильно болеешь, бабушка?
– Нет-нет, детка, – успокоила старуха, нежно поглаживая Хайди, – это от мороза кости разнылись.
– Значит, тебе сразу станет лучше, как только потеплеет? – настойчиво расспрашивала Хайди.
– Да-да, Бог даст, ещё и раньше, и я снова сяду за свою прялку. Думаю, уже сегодня я попробую, а завтра уже точно дело пойдёт, – сказала бабушка как можно убедительнее, заметив, как девочка испугалась.
Её слова успокоили Хайди, которой было очень боязно, ведь она ещё ни разу не заставала бабушку больной и лежащей в постели. Теперь она пригляделась к бабушке внимательней и заметила:
– Во Франкфурте набрасывают шаль, когда идут гулять. А ты думала, её надевают, когда ложатся спать, бабушка?
– Знаешь, Хайди, – ответила та, – я завернулась в эту шаль, чтобы не мёрзнуть. Я так довольна ею, одеяло-то тонковато.
– Но, бабушка, – снова начала Хайди, – у тебя и постель неправильная: изголовьем вниз, а должно быть наоборот.
– Я знаю, дитя моё, я сама это чувствую. – И бабушка стала искать на подушке, которая лежала у неё под головой плоско, как тонкая дощечка, место получше. – Видишь, эта подушка и раньше-то пышной не была, а после того, как я проспала на ней много лет, я её совсем отлежала.
– Ах, ну почему во Франкфурте я не спросила у Клары, нельзя ли мне взять с собой мою постель! – расстроилась Хайди. – Там было целых три больших подушки, одна поверх другой, так что я даже спать не могла и постоянно сползала с них, а потом мне приходилось снова взбираться на подушки, потому что там так положено спать. А ты сможешь так спать, бабушка?
– Что и говорить, с высокой подушкой и теплее, и дышать легче, когда голова высоко, – сказала бабушка, с усилием приподнимая голову в более удобное положение. – Но что мы об этом говорим, я и без того благодарна Богу за всё то многое, чего другие больные и старые не имеют. Уже одни те булочки, которые мне достаются, и этот добротный, тёплый платок, и то, что ты ко мне приходишь, Хайди. Почитаешь мне сегодня что-нибудь опять?
Хайди выбежала из каморки и достала старую книгу в кожаном переплёте. Она стала пролистывать псалмы один за другим, все их она уже знала и сейчас сама была им рада, ведь уже несколько дней она не читала свои любимые стихи.
Бабушка лежала, сложив ладони, и её лицо, которое только что выглядело озабоченным, теперь было озарено счастливой улыбкой.
Хайди вдруг замолкла.
– Бабушка, тебе уже лучше? – спросила она.
– Мне уже хорошо, Хайди, мне уже стало хорошо от этого. Дочитывай.
Девочка дочитала песню до конца, до последней строфы:
– А когда помутнеют зеницы,
Пусть мне светит душа,
Чтобы дальше стремиться,
Как на родину люди спешат.
Бабушка повторила эти слова, а потом ещё и ещё раз, и теперь на её лице словно отражалось ожидание чего-то великого и радостного. Хайди стало совсем хорошо. Ей вспомнился тот солнечный день, когда она возвращалась домой, и она воскликнула:
– Бабушка, а я уже знаю, как это – возвращаться на родину.
Та не ответила, но хорошо расслышала эти слова, и выражение, которое так порадовало Хайди, оставалось на её лице.
Через некоторое время девочка сказала:
– Скоро стемнеет, бабушка, мне надо домой. Но я так рада, что тебе снова стало лучше.
Бабушка взяла руку девочки и крепко пожала, потом сказала:
– Да, я тоже рада, хоть и придётся ещё полежать. Но мне уже лучше. Видишь ли, это трудно понять, пока сам не испытаешь, каково это – много-много дней лежать неподвижно, не слыша ни единого слова и не видя ни единого лучика света. Тогда человека одолевают тяжёлые мысли, и порой думаешь, что день больше не наступит и ты больше не выдержишь. Но когда потом снова услышишь те слова, которые ты сегодня мне прочитала, это всё равно что рассвет на душе, и снова радуешься этому свету.
Тут бабушка отпустила руку девочки, и та, пожелав спокойной ночи, оставила её в каморке одну и торопливо увлекла Петера за дверь, потому что уже близилась ночь. Но на небе сияла луна, и от ослепительно-белого снега было светло так, будто снова забрезжил день. Петер приготовил свои салазки, сам сел на них впереди, а Хайди у него за спиной, и они помчались вниз по альму, словно две птицы.
Когда позднее Хайди лежала за печью на своей высокой постели из сена, она снова вспомнила бабушку, которой так неудобно лежать на плоской подушке. Хайди стала обдумывать всё, что говорила бабушка, особенно о свете, который зажигают в сердце добрые слова. И она подумала: если бабушка каждый день сможет слышать такие слова, ей с каждым днём будет всё лучше. Но она знала, что иной раз целую неделю, а то и две не сможет подниматься к бабушке наверх из-за снегопадов. Тут Хайди сделалось так грустно, что она задумалась, что бы такое придумать, чтобы бабушка слышала добрые слова каждый день. Хайди вдруг сообразила, как можно помочь, и этот выход так обрадовал её, что она не знала, как дождаться утра, чтобы осуществить свой план.
Внезапно Хайди села на своей постели, потому что в раздумьях так и не послала Господу Богу молитву на ночь, а ведь она старалась никогда не забывать об этом.
Помолившись от всего сердца за себя, за дедушку и за бабушку, она снова легла на своё мягкое сено и заснула крепко и мирно до светлого утра.
Зима продолжается
В следующие дни Петер съезжал на салазках в школу вовремя. Обед он прихватывал всегда с собой, потому что заведено было так: когда местные дети из Деревушки шли обедать домой, те ученики, что приходили издалека, принимали пищу в школе, прямо за своими партами. Они могли наслаждаться этим перерывом до часу дня, после чего занятия продолжались. Проведя такой учебный день в школе, Петер шёл к Дяде – в гости к Хайди.
Когда сегодня после занятий он вошёл в просторную комнату их дома, Хайди сразу бросилась к нему, потому что его-то она и поджидала.
– Петер, мне надо что-то тебе сказать! – крикнула она ему навстречу.
– Скажи, – ответил он.
– Теперь ты должен учиться читать.
– Я уже учился, – последовал ответ.
– Да-да, Петер, я имею в виду не это, – затараторила Хайди. – Я хотела сказать, что ты должен не только учиться, но и уметь читать.
– Я не могу, – напомнил Петер.
– Вот этому не поверит ни один человек, и я не верю, – решительно заявила Хайди. – Бабуня во Франкфурте уже давно знает, что это неправда, и она мне сказала, чтобы я в это не верила.
Петер очень удивился такому заявлению.
– Я сама научу тебя читать, и я очень хорошо знаю, как это сделать, – продолжала Хайди. – Ты должен научиться один раз и навсегда, и потом тебе надо будет каждый день читать бабушке песню или две.
– Ещё чего, – проворчал Петер.
Это ожесточённое сопротивление тому, что, казалось, было единственно правильным, привело Хайди в негодование. Меча глазами
