соратником Леонида Ильича, который высоко ценил его, Черненко заявил, что все члены Политбюро считают, что Юрий Владимирович хорошо воспринял «брежневский стиль руководства», «брежневскую заботу об интересах народа», «брежневское отношение к кадрам».
Став Генсеком, Ю. В. Андропов действовал вопреки этому стилю и оставил о себе в народе добрую память. Но это самостоятельная тема. Здесь же скажу, что по своим качествам Юрий Владимирович стоял несравненно выше Брежнева, и отнюдь не случайно, что после октябрьского Пленума, как об этом уже сообщалось в печати, именно он, а никто другой предложил наиболее емкую, четкую программу действий. Программа эта была более последовательной, чем при Хрущеве, опиралась она на линию XX съезда партии. В нее были включены такие пункты, как экономическая реформа, переход к современному научному управлению, развитие демократии и самоуправления, сосредоточение партии на политическом руководстве, прекращение гонки вооружений, ставшей бессмысленной, и, наконец, выход СССР на мировой рынок с целью приобщения к новой технологии.
К сожалению, эти меры, назревшие, продиктованные общественным развитием страны, не встретили понимания ни у Брежнева, ни у Косыгина, ни у других влиятельных в то время членов Политбюро. Результатом предпринятого Андроповым шага стало перемещение его самого на пост Председателя КГБ, что устраивало и Суслова, который подозревал Андропова в том, что тот метит на его место, и одновременно Брежнева, стремившегося иметь во главе КГБ верного человека, чтобы обезопасить себя от той «шутки», которую сыграли с Хрущевым. Для большей верности он держал при Андропове в качестве первых замов и соглядатаев своих преданных людей — земляков Цинева и уже упоминавшегося Цвигуна.
Да, на этой должности Ю. В. Андропов много делал для улучшения деятельности КГБ, но вместе с тем, к великому сожалению, верно и то, что именно тогда началась в стране «охота на ведьм», усиленно создавался образ врага, применялись непомерно суровые методы борьбы против инакомыслящей интеллигенции. Именно в те годы шла во многих случаях неоправданная «утечка мозгов» за рубеж. В борьбе с инакомыслием КГБ вкупе с другими ведомствами применял порой совершенно дикие по своему характеру и формам методы. Чего стоит уничтожение выставки художников-нонконформистов в семьдесят четвертом году в Москве, когда в ход пустили бульдозеры?
Никуда не уйдешь и от прискорбного факта, что конец 60-х, все 70-е и начало 80-х годов ознаменовались у нас в стране широкой кампанией по борьбе с так называемыми диссидентами, или «узниками совести», чьи высказывания объявлялись клеветой на советский общественный строй. Судебными процессами, тюремным заключением и ссылкой дело, однако, не ограничивалось. Для усмирения инакомыслящих использовались психиатрические больницы, куда направляли совершенно здоровых людей. Так было, например, с героем Великой Отечественной войны, ныне покойным генералом Петром Григорьевичем Григоренко, с известным ученым-биологом Жоресом Медведевым, проживающим ныне в Англии и издавшим несколько книг, вызвавших большой интерес зарубежных читателей. К слову сказать, популярный ныне историк Рой Медведев, родной брат Жореса, давно уже и широко известный на Западе своими произведениями, издававшимися там, долгие годы «ходил» в тунеядцах и диссидентах. Любопытный факт: Ю. В. Андропов, в бытность свою секретарем ЦК КПСС, не только не осудил, как об этом сообщает сам Р. А. Медведев, его работу над книгой «Перед судом истории», но и советовал продолжать ее. Однако, став вскоре Председателем КГБ, Андропов передал Медведеву свое пожелание продолжать начатое исследование, но не издавать рукопись за рубежом, ибо в противном случае против того будут приняты меры, а он, Андропов, не сможет ему помочь. Медведев не внял совету, и свой первый большой труд, посвященный Сталину и сталинщине, издал в США, после чего был исключен из партии за «клевету на советский общественный строй».
Беспрецедентной мерой борьбы с инакомыслием в послесталинское время была ссылка без суда и следствия. Так был сослан в Горький «главный диссидент» академик Андрей Дмитриевич Сахаров, что одновременно сопровождалось кампанией клеветы, когда публиковались разного рода «протесты» писателей, композиторов, рабочих. В числе прочих было и составленное в тиши кабинетов «обличительное» письмо (Правда. 1973. 29 августа), подписанное сорока академиками, проявившими малодушие и не решившимися, как это сделал, скажем, академик В. И. Гольданский, выступить в защиту Сахарова. Письмом дело не кончилось. Были предприняты упорные попытки добиться исключения Сахарова из Академии наук СССР, но, к чести большинства академиков и к неудовольствию организаторов травли, эта попытка была сорвана. Остается только сожалеть, что академия не смогла защитить выдающегося ученого и честного человека от притеснений, унижений и надругательства над его именем; иначе чем надругательством нельзя, на мой взгляд, назвать и книгу «ЦРУ против СССР», автор которой Н. Яковлев обливал грязью известного всему миру ученого.
Масштабы репрессий тех лет не идут конечно же ни в какое сравнение со сталинскими. Но одно то, что происходило это после XX и XXII съездов партии, не может не поражать. Нет никакого оправдания тому, что после «оттепели» подули холодные ветры. Повинны в этом, конечно, не только работники КГБ и его руководители, хотя, несомненно, их «вклад» был весьма и весьма значительным.
Именно работники КГБ в эпоху Брежнева буквально стряпали «дела» некоторым истинным патриотам, проводили их через суды, «подчиняющиеся только закону», отправляли на муки мученические в колонии строгого режима и ссылки. Там такие же «служители Закона» всячески глумились над заключенными, по надуманным поводам создавали новые «дела», что влекло для непокорных новые сроки и новые муки. Доводя людей до полного отчаяния, заставляли их «раскаиваться» в грехах и преступлениях, которых те не совершали: эти сюжеты показывали по Центральному телевидению, статьи о «прозрении» публиковались в газетах. «Метода», как видим, очень смахивает на ту, что применяли сталинские опричники.
Вспоминая и анализируя эти и другие факты, осмысливая свой жизненный опыт, я часто задумываюсь: как же сделать, чтобы не повторялось прошлое? Важнейший урок и гарантия необратимости начатой по инициативе партии перестройки, на мой взгляд, в том, чтобы с помощью подлинно демократических механизмов и структур начисто исключить такое положение, при котором судьба народа, как это было в недалеком прошлом, определялась бы всякого рода случайностями, эгоистическими интересами консервативных сил, весьма далекими от интересов общества, покончить с накопившимися во времена сталинщины и брежневщины заводями безнравственности, лжи и лицемерия.
Впрочем, эта тема требует отдельного разговора.
Знамя. 1989. № 8. С. 182–210
Мэлор Стуруа
Две фотографии к одному портрету
25 сентября 1963 года Президиум Верховного Совета СССР ратифицировал Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой. В тот же день репортаж об этом событии был опубликован в «Известиях». Написали его покойный Валентин Леднев и я. Репортажу была предпослана
