— Вероятно, недостаточно серьезно. Она оставила посмертную записку.
— Понятно. Хотя, честно говоря, не очень. Нелепость на нелепости, ты не находишь? Могу сказать только, что если все дело было в эклампсии, то это наверняка проявилось бы. Давай посмотрим. Вроде бы все выглядит нормально. Кроме, пожалуй, крови. У нее был отрицательный резус-фактор?
— Отрицательный резус-фактор? Что это значит?
— Да, ничего страшного, в общем-то. Дело обычное. Это не такая уж редкость, процентов пятнадцать народонаселения имеет отрицательный резус-фактор. Но при определенных обстоятельствах, если у отца, к примеру, резус-фактор положительный… Тебе как, поосновательнее объяснять или изложить вкратце?
— Давай сначала попробуем вкратце.
— В основном, это может быть источником трудностей для младенца. Если плод будет иметь положительный резус-фактор, как у отца, то вырабатываемые в крови женщины антитела начнут проникать в кровь плода. В прежние дни в крайних случаях младенец мог умереть in utero[43] от erythroblastosis foetalis— прости, от анемии и сердечной недостаточности. Если ребенок рождался живым, ему грозила желтуха, и требовалось провести немедленное переливание крови, чтобы вывести антитела из его кровеносной системы. Пятьдесят лет назад, до того, как это было должным образом понято, резус-болезнь была убийцей. Но теперь смерть в таких случаях большая редкость. Здесь, в Британии, большинство женщин с отрицательным резус-фактором получают инъекцию препарата, предотвращающего появление в их крови антител. А если антитела все же появляются, то мы можем оздоровить кровь плода переливаниями его in utero после двадцати двух—двадцати трех недель беременности.
Я, честно говоря, не очень хорошо поняла эти долгие объяснения.
— А что можно сказать о Кэролайн?
— Ну, как я уже говорил, ее случай не кажется особо серьезным. Судя по всему, это было не смертельно. Молодая женщина. Если это первая беременность, то весьма вероятно, что она и вообще не вырабатывала антитела. А если и вырабатывала, то врачи постоянно наблюдали ее и могли своевременно с этим справиться. Но все это лишь умозрительные рассуждения, ты же понимаешь. Если хочешь получить более определенный ответ, дай мне немного времени, я получше изучу эти записи, сверюсь с медицинскими справочниками, и тогда…
— Еще один вопрос, Хью, Имеет ли какое-то значение, что зачатие было произведено лабораторно?
— Вообще-то нет. Правда, поскольку там соблюдается анонимность, то они могли и не знать группы крови отца…
— Но в этом случае отец не был анонимным. Она знала его.
— В самом деле? Ну, тогда, возможно, где-то здесь мы и найдем и его группу крови. Из пробирки, но не анонимно. Каково!
— Да уж.
— Могу я спросить, что это вообще за история такая? — Он улыбнулся. — Насколько я помню, ты всегда рвалась обличать социальные язвы. Как там— «Общественность имеет право знать» и все такое?.. Хотя, наверное, твое отношение к некоторым вещам могло со временем претерпеть изменения.
— Ох, и не говори! Ты же понимаешь, старость накатывается.
Он покачал головой.
— Считай, что я этого не слышал.
Я всегда ценила его чувство юмора. Это весьма привлекало меня в нем. Как и прикосновение его горячего тела в холодные предрассветные часы. Бывший любовник улыбнулся мне через стол той самой кривоватой улыбкой, которую я неоднократно с нежностью вспоминала. Годы прошли с тех пор, как мы расстались, но я лелеяла фантастическую мысль, что не все еще между нами кончено, и когда-нибудь мы еще сумеем улучить момент для эротических забав, достаточно будет одному из нас просто прилечь на кушетку. Но сексуальные воспоминания странно воздействуют на психику и, как это нередко бывает, в предвкушении часто и заключается самое большое наслаждение. Когда мы любили друг друга, нам было не более двадцати двух лет. Никогда потом я не чувствовала себя такой неуязвимой и защищенной, как тогда с ним, и никогда, увы, больше не была так неотразима. Но лирический момент, накативший на меня, прошел. Не знаю даже, заметил ли он это или нет. Он сидел, склонившись над бумагами и продолжая изучать их.
— Должен огорчить тебя, Ханна, но у меня жесткий график, и через десять минут я должен буду читать лекцию второкурсникам.
Он встал, чтобы проводить меня до дверей. Я протянула руку к бумагам, но Хью отодвинул их.
— Оставь пока мне. Сегодня попозже я буду на Хаммерсмит. Там есть консультант, он пару лет проработал в Париже, да и жена у него француженка. Посоветуюсь с ним, посмотрю, что он скажет. Может, ему, с помощью жены, удастся больше вытянуть из этих бумажек.
Выйдя на улицу, я вспомнила название паба, в котором частенько сиживал Фрэнк. Его, правда, там не было, но и времени-то всего четверть двенадцатого. У стойки бара сидел молодой человек в форменном пиджаке врача-стажера, неспешно потягивая пивко и небрежно покуривая сигарету. Все трудности его были впереди, вечером и ближе к ночи. Бедные труженики! Не удивительно, что медсестрички так заботливо опекают их. Я заказала «Кровавую Мэри» и бутерброд с сыром. Легкий, так сказать, завтрак. Фрэнк мог бы гордиться мной. Еще бы— водка в одиннадцать часов утра! Недавно он радостно сообщил мне, что новые лицензионные законы дают частному детективу Британии кое-какие права и возможности. В былые дни, когда вы что-нибудь обсуждали, то шли в кафе и сидели там над чашкой остывшего чая и окаменевшим пирожным. Я отпила глоток коктейля. Слишком много вустерширского соуса и не хватает лимона. Надо оставить это пойло для Фрэнка, он таких мелочей просто не замечает.
Он позвонил примерно через час. Наступало время ланча, и в пабе уже было довольно много народу, так что я с трудом пробилась к телефону. Барменша просила меня не занимать его надолго.
— Знаешь, Фрэнк, иногда мне кажется, что ты лишь плод моего воображения.
— Послушай, я не успеваю прийти. Мне оказали кое-какие услуги, но если не появиться там, где назначено, другого шанса у меня может и не оказаться. Так что давай ограничимся телефонным разговором. Скажи мне хотя бы вкратце, что там у тебя выяснилось?
Так я и сделала. Вкратце. Он меня внимательно выслушал, немного помолчал и спросил:
— И где этот отчет теперь?
— Оригинал я послала тебе, а копию — Кэт.
— Хорошо. А медицинская карта?
— Копия у меня, копия у Хью.
— Ты думаешь, он там нароет что-нибудь?
— Не знаю. Может, что и нароет. Но вряд ли, конечно, ответит на вопрос, кто и почему послал мне эти бумаги.
— Не сам ли Бельмон выискивает способ убедить тебя, что он со своей стороны выполнил условия сделки? Вот и послал эту пару страниц, которые доказывают его заботу о беременной и хорошее отношение к ней. Тем более что это ничем ему не повредит.
— Так чего ж было не отдать мне их сразу? Зачем все эти сложности с пересылкой по почте через три дня после моего отъезда в Лондон?
— Может, он просто долго думал? А когда ты уехала, огорчился, решив, что не все до конца объяснил, вот и послал вдогонку дополнительные материалы.
— Да, но почему анонимно? И потом, это все же не объясняет, кто мой клиент. И кто два дня назад забрался в мой дом.
— Да-а… Ну, здесь тебе надо просто определиться, что это было — ограбление с большой буквы или ограбление с маленькой… То есть не совпадение ли это?
— В каком смысле?
— В том смысле, что ты вечно все усложняешь, даже в тех случаях, на которые другой и плюнуть-то поленился бы. Я иной раз просто плачу, глядя на то, как ты колотишься зазря о кирпичные стенки. Вспомни хотя бы то дело с поляками.
— Знаешь, Фрэнк, я уже вся промокла от твоих слез. Ну ладно, давай о деле. Я все еще думаю, что та машина могла принадлежать его жене.
— Еще бы! Такая же длинная, как «сьерра», и такая же широкая, как «ситроен». Сколько уж раз я твердил тебе, основывайся только на фактах. У меня уж язык отсох, а ты все свое… Исходить надо исключительно из того, что твой клиент пожелал остаться неизвестным. Почему? Очевидно, потому, что он (или она) чувствуют себя плохо из-за того, что он (или она) сделали (или не сделали) то, что хотели сделать. Я говорил тебе, куда бы пошел. К родной матери. К женщине, парализованной виной и горем после пятнадцати лет пренебрежения собственным ребенком. Не исключено, что она, доведенная до отчаяния, захотела выяснить, что же случилось с ее дочерью. Чего же еще ты хочешь от меня услышать?
— Фрэнк, окажи любезность. Не внушай мне версий, навеянных тебе, грешному, статейками желтой прессы.
— Кстати, и в желтой прессе, моя милая леди, попадаются иногда исключительно правдивые истории.
— И все же я утверждаю, что это не она. Она лежала в больнице.
— Не доказано. Ты же ее там не видела. Послушай, я и не говорю, что это обязательно она. Я просто расставляю акценты. Твой анонимный клиент, к слову сказать, может вообще не иметь никакого отношения к присылке медкарты.
