Она встала, взяла трубку кальяна, затянулась ароматным дымком и протянула ее Саше. Тот взял ее и поднес к губам, против желания залюбовавшись стройным телом хозяйки — он никак не мог поверить, что они снова вместе. В одну реку, как оказалось, можно войти. И даже не дважды… Голова сладко кружилась, и понять, что тому виной, было непросто: дым драгоценного «чилима», великолепное вино, которое лилось рекой, или прекрасная женщина.
— Увы, я ничем не могу помочь тебе.
— Почему?
— Потому что Махмуд-Шаха больше нет.
— Он умер? — молодой человек опешил. — Когда?
— Ты не понял… Он здоров и полон сил. Но он уже не Махмуд-Шах. — Варвара вновь прилегла на постель, случайно или нет, раскинувшись во весьма фривольной позе. — Теперь он тот, кем мечтал быть все последние годы — парижский буржуа Мухаммед Кабули. У него там дом, не слишком большой, но достаточный счет в банке, жена, беременная его ребенком. Он счастлив.
— Но…
— Да, многие в Афганистане воюют сейчас под его знаменем, но самого знамени нет. Помнишь, как говорили во Франции? Король умер — да здравствует король.
— А ты… вы…
— Что я? Я слабая женщина. Не мое это дело — водить в бой людей. Это — ваше, мужское. Мы, женщины, должны сидеть дома и заниматься женскими делами. В том числе и этим, — узкая ладонь скользнула по Сашиной груди, животу… — Разве я тебе не нравлюсь?
— Погоди. — Поручик не был готов ответить на ласку. Морально не готов, не телесно. — Но ты могла бы сама стать королевой, — до последнего не сдавался он. — Ведь были же Екатерина Великая, Маргарет Датская, Елизавета Английская…
— Царица Савская, — с улыбкой подхватила Варвара, не оставляя своих попыток. — Увы, увы, мой милый — все это не для нашей страны. Скорее горы превратятся в море, чем на кабульский престол взойдет женщина. Да я и не стремлюсь к этому. Мое дело — родить будущего короля.
Саша хотел спросить еще что-то, но мягкая, пряно пахнущая ладонь накрыла его губы…
* * *
Александр открыл глаза и обвел ими убогую «обстановку» хижины. Огонь совсем погас, и холод пробирал скорчившегося у кострища человека до костей.
«Неужели мне все это только привиделось? — подумал поручик, зябко кутаясь в свои лохмотья. — Все эти недели, Варвара, которая совсем не Варвара… Где же этот проклятый проводник?»
Тот как будто ждал этого…
— Пора в путь, господин, — одноглазый пуштун выглядел озабоченным. — Если выйдем в путь сейчас, то к вечеру минуем перевал.
— Пойдем, — безразлично пробормотал Бежецкий, поднимаясь на ноги.
Это, к его удивлению, получилось легко и просто. Не было одышки, привычной в последние дни, рези в глазах…
«Так это не сон? Я действительно был у нее в гостях, и она вылечила меня? А все остальное?..»
— Куда мы идем? — спросил молодой человек, чтобы проверить себя.
— Куда? В Кабул, конечно…
* * *
Всадник на взмыленном коне нагнал бредущих по горной дороге путников на второй день пути.
— Отдай мне его! — Али Джафар соскочил наземь и требовательно протянул ладонь. — Отдай сам или я сниму его с твоего тела!
— Господин… — попытался вмешаться проводник, но Джафар лишь наотмашь хлестнул его плетью по лицу, заставив отшатнуться.
— Отдай! — Глаза вельможи сияли яростью. — Неужели ты не понимаешь, что не достоин ни ее, ни его? Кто ты такой вообще? Откуда пришел? Кто тебя звал? Я, потомок древнего рода, и то лишь в мечтах способен прикоснуться к подолу ее платья, а тебе, чужаку, она отдала все! За что? Почему?!..
— Может быть, лучше ты спросишь у нее? — улыбнулся Саша: он видел, что рука гвардейца дрожит на рукояти сабли, и знал, что он может с ним сделать этой саблей, но страха почему-то не было, и перстень грел сквозь кожу ладанки мягким успокаивающим теплом, отнюдь не яростным жаром пылающего угля.
— Замолчи-и-и!!!
Вне себя от ярости Али Джафар занес клинок для разящего удара.
«Наотмашь, — с отстраненным интересом, несвойственным для приговоренного к смерти, подумал Бежецкий. — От плеча до паха, как соломенный манекен… Интересно: я успею почувствовать боль или все кончится мгновенно?»
— Последний раз говорю тебе. — Придворный лишь силой воли удерживал руку, и внутренняя борьба была отражена на его лице. — Нашей бывшей дружбой заклинаю: отдай!!!
— На, — молодой человек вынул перстень и протянул его на ладони — безмятежно сияющий под ярким солнцем и пускающий радужные зайчики, — бери.
Драгоценность скатилась на ладонь Али Джафара, и тот замер, завороженный игрой света.
«Вот и все, — подумал Саша. — Я его отдал. Снял с плеч тяжкий груз. Пусть теперь Джафар его несет, а с меня хватит…»
А гвардеец все держал кольцо на ладони, не сжимая руку в кулак. На щеках его сквозь загар проступили пунцовые пятна, в глазах дрожали слезы, он добела закусил губу.
«Рад без памяти?..»
И вдруг Джафар, запрокинув голову, дико взвыл, судорожно стряхнул перстень на гальку, будто тот нестерпимо жег его ладонь, вскочил на коня и устремился прочь, только камешки пулями брызнули из-под копыт…
Поручик дождался, пока неудачливый соискатель скроется из глаз, нагнулся и подобрал с земли драгоценность. Она была ледяной, словно вокруг царил январский мороз.
«Ну не сердись, не сердись. Ты все еще у меня…»
И перстень чуть-чуть потеплел.
— Пойдем, нам надо успеть до темноты, — повернулся Саша к проводнику, зажимающему лицо окровавленной тряпицей, и бережно спрятал талисман. — А еще идти и идти…
24
Ржавая короста окалины легко крошилась под ладонью, стреляя колкими крошками и обнажая сизый от бушевавшего здесь когда-то пламени металл. Александр отряхнул руки от красно-бурой, словно запекшаяся кровь, шелухи и со вздохом спрыгнул на землю.
Танк, как огромный мертвый слон, уронил свой страшный хобот на гравий посреди узкого ущелья. За ним один на другом громоздились остовы сгоревших дотла бензовозов, грузовиков с тентами, бесследно исчезнувшими в бушевавшем здесь некогда адском пламени, вездеходов. Конца и краю колонне, черным страшным буреломом уходящей за поворот, не было видно.
— Как это случилось? — спросил Саша проводника, поднимая с обочины горсть стреляных гильз: здесь их было, как на стрельбище — и трехлинейных автоматных и крупнокалиберных пулеметных. Блестящие некогда, как елочные игрушки, они уже успели «загореть» — окислиться под горным солнцем с одного боку. — Давно?
— Меня здесь не было, — равнодушно пожал плечами горец, пользующийся передышкой, чтобы отдохнуть, присев на корточки. — Но я слышал об этом. Вести быстро разносятся по горам.
— Здесь много погибло наших… русских?
— Не знаю, — снова пожатие плечами. — Должно быть, немало… Мои соплеменники редко промахиваются.
«Да уж… Твои соплеменники редко мажут мимо цели…»
Рядом с камнем, на котором устроился проводник, лежал целый ворох обильно перепачканных засохшей кровью бинтов, но тот не обращал на них никакого внимания, будто это была обычная сорная трава.
— А если бы ты был здесь? — в упор спросил поручик. — Тоже стрелял бы?
— Конечно.
— Но ведь мы — друзья.
— Любой, кто приходит вот так, — кивок головой в сторону сгоревшего танка, — враг. И кто приходит с этим, — коричневая узловатая рука выловила из груды гильз один целый, вероятно, выщелкнутый из магазина в горячке боя, патрон. — Тоже враг. Все, кто приходили к нам незваными, заканчивали вот так же. Мы вас не звали, но вы пришли. К чему тогда вопросы?
Не рассчитывая на ответ, проводник снова нахохлился на своем камне, будто хищная птица.
Да и нечего было Александру сказать ему…
* * *
Саша лежал, прижимаясь заросшей щекой к гальке, и чувствовал, как металл, упирающийся ему между лопаток, давит все сильнее и сильнее. Еще немного — и штык проколет грубую одежду, войдет в живую плоть…
Ему повезло намного больше, чем проводнику: вон он — валяется у скалы, запрокинув бородатое лицо к равнодушному небу, прошитый в упор добрым десятком пуль. Такая же участь ждала бы и Александра, не насторожи туземцев все-таки несколько нездешние черты его лица и незагорелое тело, виднеющееся в прорехах растерзанного одеяния.
Сейчас трое афганских военных стояли в сторонке, переговариваясь о чем-то вполголоса, а молоденький солдатик караулил «пленного», едва не приколов его на манер бабочки к дороге.
Ибрагим Второй успел переодеть из прискучивших ему немецких обносков на новый лад не только гвардию, но и армейские части: ярко-зеленые, никак не маскирующие их владельцев мешковатые мундиры, каскетки — нечто среднее между кепи и шапкой-ушанкой с огромными кокардами… Видимо, за образец была все же взята русская форма, но то ли строчили ее по собственноручным эскизам правителя (а рисовать тот умел только цветными карандашами), то ли не желал кто-то, чтобы «эмирцы» в точности походили на «союзников»… Вышло аляповато. Если, конечно, это не частная армия какого-нибудь местного феодала, к Кабулу не питающего особенного пиетета.
