встает под воду.
Минут десять мы просто стоим омываемые струями, а потом Макс купает меня как маленькую, даже волосы моет, бережно перебирая пряди. Я позволяю делать ему все, что он хочет, лишь бы забыть мерзкие прикосновения Каплина и взгляды Дохлого.
— Девочка моя, — Макс берет мое лицо в ладони и осторожно целует меня. Поцелуй легкий, как прикосновение бабочки, но я хочу ощутить что-то другое, что заместит в воспоминаниях всю грязь.
И я сама тянусь к нему. И целую. Целую так, как не решилась, когда он меня об этом просил. Лютаев отзывается мгновенно, но не позволяет своей страсти выйти наружу. Судорожно выдохнув, он выключает воду и, завернув меня в полотенце, несет в свою спальню.
Мы ложимся, прижавшись друг к другу. Я все еще не хочу ни о чем говорить. Того, что есть сейчас, мне достаточно. Макс поглаживает меня по плечу, окутывает жаром своего тела, даря мне свое дыхание, и я снова засыпаю.
Мне снится кошмар. Бессвязный. Мерзкие лица вперемешку с зареванными, ощущение безнадежности и ужаса.
— Карина! Карина, проснись!
Лютаев трясет меня всю покрытую испариной. Горло саднит, похоже, я пыталась кричать так же, как в том доме.
— Это всего лишь кошмар, девочка, плохой сон. Ты дома, все хорошо, — слышу я.
Прижимаюсь к Максу плотнее. У него под глазами залегли тени.
— Прости меня. Я должен был прийти раньше. Прости.
Дыхание мое постепенно выравнивается, все-таки рядом с Максом я быстрее прихожу в себя, но меня еще колотит.
— Я сейчас, подожди, моя хорошая.
Прежде чем я успеваю его остановить, Лютаев куда-то уходит. Возвращается он быстро, в руке у него шприц, полагаю с успокоительным.
— Макс, — у меня есть свое мнение, и я его доношу сиплым голосом. — Мне нужен не укол. Мне нужен ты. Успокой меня.
Он растерянно опускает руку с успокоительным.
— Я не уверен, что это — хорошая идея, Карин.
Мои губы начинают дрожать:
— Ты… больше меня не хочешь? Считаешь меня грязной?
Макс стремительно возвращается на постель.
— Глупенькая. Девочка моя. Я просто боюсь напугать тебя…
Кто еще тут глупый. Я обнимаю его за шею и тяну к себе. После секундного колебания Лютаев сдается.
Сегодня я жадно стремлюсь изучить его тело, но Макс лишь качает головой. Он поглаживает меня, делает легкий массаж, и, лишь когда мое тело расслабленно обмякает, Макс покрывает поцелуями каждый миллиметр моего тела. Таким нежным он со мной не был никогда.
Повернув меня на живот, он долго и сладко готовит меня к себе. Я хнычу и требую, чтобы Макс уже вошел. Это ни с чем несравнимое ощущение, когда я всей поверхностью тела ощущаю его, словно укрывшего собой от внешнего мира.
Медленно, очень медленно он двигается в моей влажной киске. Лютаев еде сдерживается, я понимаю это, когда вижу, как напряжены его предплечья, на которые он опирается.
— Девочка моя, ты так стонешь… Я могу не сдержаться…
— Не надо сдерживаться, — лепечу я. — Я хочу всего!
Макс прижимается губами к моей шее и, больше не сопротивляясь природе, берет меня, растворяя в себе, с каждым толчком.
Мой первый оргазм, когда он во мне, ослепляет и оглушает. Я опустошена и счастлива.
Но Лютаев все еще тверд и пульсирует внутри.
— Прости, малыш. Я не могу остановиться.
И я млея продолжаю принимать его в себя. Теплые волны накатывают и отступают. Мне хорошо.
Перед тем, как кончить, Макс стискивает меня в объятиях. Он шепчет мне на ухо что-то невнятное, пока со стоном не погружается так глубоко, насколько позволяет мое тело. Я чувствую его дрожь, она отзывается в моем сердце.
Не расплетаясь, мы так и засыпаем соединенные.
Утреннее пробуждение сопровождается осознанием, что этот мужчина никогда не будет мне безразличен. Меня раздирают противоречивые эмоции.
Опасаясь, что сильные переживания всколыхнут во мне тревожность, я гоню от себя тяжелые мысли прочь.
Сейчас хочу просто насладиться моментом рядом с Максом. Ловлю себя на том, что неосознанно задерживаю дыхание, лишь бы не разбудить Лютаева и не разрушить сказку.
Но Макс все равно просыпается. Я смотрю, как дрожат его ресницы. Слушаю, как изменилось его дыхание. Вот он зашевелился, прижимая меня к себе еще ближе. Как и в первое наше утро он закапывается лицом мне в сгиб шеи. Целует бьющуюся жилку.
— Проснулась уже?
Сонный Лютаев вызывает у меня прилив нежности. Я ласково глажу кончиками пальцев его по щеке.
— Пообещай мне, девочка, что ты больше никогда не сбежишь от меня, — требует Макс.
Молчу. Я не знаю. Не хочу вспоминать, какие причины заставили меня убегать.
Он распахивает свои зеленые глаза и заглядывает мне прямо в душу.
— Нам надо поговорить, Карин.
Глава 50. Наконец-то диалог
— Макс, давай не сейчас…
— Именно сейчас, Карин. Нам надо перешагнуть через это и идти дальше.
Я морщусь и отворачиваюсь от него. Ну вот зачем ему обязательно все испортить.
— Девочка моя, посмотри на меня, — он поворачивает мое лицо к себе. — Я никогда не отмазывал Серегу от тюрьмы. Я даже не знал об этом его преступлении.
— Но Гордеев сказал… — в слепой надежде у меня внутри все натягивается как струна.
— Ты не так его поняла. Я пару раз вытаскивал его из ментовки, когда он попадал туда за драки. Один раз помог решить вопрос с правами, но это было еще до того, как погиб твой отец. В тот год мы уже с ним не общались. О состоянии его дел я узнал даже не от тети а от Веры. Намного позже. Я говорил с Гордеевым. Ему и в голову не пришло, что ты воспримешь его слова так, будто Сергей остался на свободе с моей подачи.
Я смотрю на Макса во все глаза.
— Мне жаль, что я не знал, насколько все было плохо. Может, удалось бы спасти Веру, — по лицу Лютаева пробегает судорога. — После всего они просто выбросили ее тело в родном дворе. Успокоительное у меня осталось с тех времен, — он криво усмехается. — Хорошее, не правда ли?
Я вскакиваю и крепко-крепко обнимаю Макса за шею. Он тяжело дышит мне в ухо, ему тоже непросто все это вспоминать.
— Я тебе клянусь, девочка, я к расследованию дела с участием Меркушкина отношения не имел. Ты мне веришь? — напряженно спрашивает Макс.
Горло сдавил спазм, и я ничего не могу сказать, только киваю.
Какой это все-таки кошмар. Столько горя и сломанных судеб.
Лютаев долго гладит меня по спине, но мне кажется, что ему сейчас не
