Он еще дергался и орал что-то невнятное на низкой ноте, но подняться уже не смог. Значит, не опасен. Справа опять разразился очередью автомат бородатого.
Захлопал «Макаров», пару раз чавкнул БП. Мун поймал на мушку кадавра с бэпэшкой и вздрогнул. На секунду в глазах потемнело. Седой попытался проморгаться, надеясь отогнать видение, но картина не изменилась. Этого не могло быть, но… хотя почему не могло?
Чавкнул БП. Бесшумный пистолет был только один. И стрелял он пять раз. Один раз, самый первый, когда скосил ветку. Второй — когда он повалил Снейка. Потом еще два выстрела и сейчас один. Мун вскочил на ноги и метнулся в сторону, хотя особенного смысла в этом не было. Кадавры стреляют настолько бездарно, что шансы словить пулю стоя на месте или поймать ее, пытаясь увернуться, примерно равны.
Стрекотнул автомат Снейка. Третий зомбак повалился на землю, засучил ногами в конвульсиях. Если не подойти и не добить, у них эти конвульсии могут продолжаться еще несколько суток. Мун с таким сталкивался. Выглядит жутко.
Он еще раз подскочил и снова метнулся в сторону. На этот раз рывок получился основательным. Чавкнул БП. Раз, другой. Семь.
Мунлайт повалился на землю и скатился к Снейку за кочку. Тот лежал бледный, видимо, тоже разглядел единственного оставшегося на ногах противника.
— Хреново дело, — буркнул Мун.
Бородатый понял по-своему. Подтянул автомат и напружинился, готовый вскочить на ноги в любой момент.
— Давай я его.
Мун повернулся, сильным ударом выбил из рук Снейка АК.
— Не трогай, это же…
— Это не он, — оборвал бородатый. — Уже не он.
— Не смей, — решительно предупредил Мунлайт и поднялся на ноги.
Если арифметика его не подводит, то остался один выстрел. Знакомая высокая крепкая фигура перла на него корявыми рваными движениями. Словно разболталось что-то внутри, сдох какой-то центр, отвечавший за координацию и еще что-то важное.
Противник поднял руку с БП. Хлопнул выстрел. Мунлайт кувыркнулся.
На какой-то момент наблюдавшему со стороны могло показаться, что пуля достигла цели, но седой успел упасть раньше.
Мун легко поднялся и зашагал навстречу. Противник, язык не поворачивался назвать его кадавром, попытался выстрелить еще раз. БП щелкнул осечкой. Раз, другой, третий, четвертый. Палец противника продолжал давить на спуск, хоть в этом и не было нужды. Мунлайт остановился. Расстояние между ним и кадавром сократилось. Теперь было видно суровое лицо противника с жесткими чертами. И тоскливые глаза, в которых теперь не было смысла.
Человек, хоть и был теперь не совсем человеком, смотрелся мрачным, угрюмым. За что при жизни, в которой его знал Мунлайт, и получил свою кличку.
— Угрюмый, — позвал Мун тихо.
Кадавр качнулся и замер, словно услышал знакомое слово. Рука его ткнулась в карман, опять показалась снаружи. Непослушные пальцы отщелкнули обойму и принялись пихать в нее патроны. Движения зомбака были неловкими. Патроны сыпались на землю.
Мунлайт шагнул вперед, отпустил автомат. «Калаш» повис на ремне. Сталкер выставил перед собой руки с открытыми ладонями и сделал еще несколько осторожных шагов вперед.
— Угрюмый, это я, Мунлайт.
Пальцы Угрюмого роняли патроны, пытаясь впихнуть хоть сколько-то еще в обойму. Мун старался не обращать на это внимания. Грустные пустые глаза смотрели не то на него, не то просто куда-то в пространство. В них не было ни малейшего намека на мысль.
— Что с тобой? Ты слышишь меня, Угрюмый? Включи мозги, остались же они у тебя.
Мун говорил тихо, словно убаюкивал ребенка или уговаривал сумасшедшего. Второе, наверное, более подходило к ситуации. Он сделал еще несколько шагов. Расстояние между ним и кадавром стало совсем незначительным.
Еще пару месяцев назад он вместе с Угрюмым стрелял по таким вот кадаврам. И те не казались разумными, способными услышать что-то, могущими общаться. А сейчас он разговаривает с Угрюмым, у которого в голове вместо мозгов, должно быть, тоже теперь кисель. Разговаривает только потому, что это призрак прошлого.
Слова текли сами собой. Он говорил, говорил что-то, без особого смысла, просто пытаясь достучаться до сознания.
Неужели он и в самом деле настолько наивен, чтобы предполагать, что до сознания Угрюмого можно достучаться? Мун не мог сейчас сказать что-то определенное на этот счет. Он просто говорил, пытаясь пробиться сквозь пустой взгляд. Достучаться до человека, с которым кое-что довелось пережить вместе.
Щелкнула входящая в БП обойма.
Мунлайт оборвал поток красноречия на полуслове. Надо было стрелять. На поражение. В голову. Потому что иначе кадавра не завалить, они живучие. Но вместо этого он сделал еще одну глупость — кинулся на того, кто когда-то был Угрюмым.
Он вложился в этот толчок на полную. Удар корпусом вышел в разы сильнее и сокрушительнее, чем тот, которым свалил Снейка. Откуда что взялось? Видимо, и вправду у организма в критических ситуациях вскрываются какие-то нечеловеческие возможности.
Кадавр не успел поднять руку с пистолетом. Покачнулся и под весом Мунлайта повалился-таки на землю. БП вывалился из непослушных пальцев. Седой прижал кадавра к земле, уперев тому автомат поперек груди, навалился сверху.
— Угрюмый, вспомни! — В голосе появилось отчаяние. Не то от того, что осознал наконец очевидное, не то потому, что единственный оставшийся вариант был перехватить автомат и убить.
Рванувшийся было кадавр вдруг замер. В глазах мелькнуло что-то, отдаленно похожее на мысль.
— Мууунлайт, — протянул он низко и невнятно. — Мууунлайт и водка.
Внутри что-то дрогнуло. Мун судорожно сглотнул, чуть ослабил давление.
— А Хлюпик где? Что с Хлюпиком?
— Муууунлайт, — тупо, на одной ноте повторил Угрюмый. — Мууу.
И от этого голоса седой вдруг почувствовал, насколько устал. Казалось, внутри все выжжено. Казалось, он не способен чувствовать боль, а только скабрезничать, прикрывшись маской злобного шута. И это в самом деле было так.
Но почему-то сейчас стало больно. Нестерпимо больно. Что-то безжалостно рвалось в груди. Но не физически, поперечно-полосатые мышцы миокарда были тут ни при чем, болела душа, наличие которой не доказано ни одной наукой.
— Мууунлайт, — тупо протянул Угрюмый.
Мир заволокло мутью. Грохнул выстрел. Тело под ним напряглось, изогнулось и обмякло.
Мун тряхнул головой, смахивая подступившие было слезы. Угрюмый лежал перед ним с черной кровящей дырой вместо левого глаза.
Седой резко развернулся, перехватывая автомат и готовясь пристрелить любого, кто сейчас попадется на глаза.
На глаза попался Снейк — безоружный и мрачный. На расстоянии нескольких шагов от него стоял грязный как черт старший лейтенант с дурацким погонялом Игрок. Глаза военного сверкали диким злым блеском. Дуло автомата, который держал в руках старлей, недвусмысленно глядело на Снейка.
Мунлайт прикинул, сколько секунд понадобится, чтобы разрядить «калаш» в старлея. И сколько понадобится Сберкнижке, чтобы разрядиться в бородатого.
— Брось автомат, — потребовал Игрок. — Не то Змей будет следующим.
Разрядиться в бородатого. Какая омерзительная двусмысленность. Мун гнусно ухмыльнулся.
9
Призрачная дрянь ушла. Сама. Поулыбалась старлею и смылась, не причинив вреда. Да и какой вред от бесплотной твари? Задним числом Карташов убеждал себя в том, что страхи и опасения были напрасными. Что этот каспер с рожей Мунлайта не представлял никакой опасности по определению. Правда, в тот момент, когда эта не представляющая опасности штука скалилась в призрачной ухмылке, Сергей чуть не нажал на спуск. Но это уже было в прошлом.
А в настоящем, придя в себя, старлей увидел много нового. Его подопечные не успели далеко уйти. Более того, они активно отстреливались от каких-то катечных мужиков. Нападавшие выглядели ошалевшими и помятыми, словно уже получили где-то на орехи и, вконец обезумев, Драпали без оглядки. Видимо, одни из тех немногих, которые успели сбежать с Агропрома после их штурма.
Карташов не стал торопиться. Короткие емкие истины, авторство которых приписывали народу, он помнил хорошо. И не считал нужным их оспаривать.
«Поспешишь — людей насмешишь» — он помнил еще со школы. А мать дома развивала эту хрестоматийную мысль поговоркой «торопись медленно». И Карташов научился не спешить и не создавать лишней суеты. Он и сейчас не суетился.
И встревать в потасовку не стал. Двое дерутся, третий не мешает.
А еще на ум приходило: «разделяй и властвуй». Впрочем, последнее изрек, кажется, не народ, а кто-то из его представителей, записавших свое имя в истории.
Разделять было не нужно. Все уже разделились без его помощи. Сергею оставалось только не спеша дождаться финала драки, вовремя подойти и отыграть свое.
