— Закрыто на ключ, — сказал чей-то голос по-французски. Он звучал раздраженно и устало, этот голос. — Пошли-пошли, Эйгер. — Он не верил своей собаке, и мое сердце затрепыхалось в надежде, — Хорошо-хорошо. Пойдем поглядим на дороге, там его и поймаем...
Послышалось звяканье металлического ошейника, шаги удалялись. Я подумал: «Везет тебе, Фрэзер, везучий ты ублюдок». Но удача — это относительная вещь, если ты заперт в каком-то сортире с раной на лице. Я лег и уставился в потолок. Не только полиция стремится к встрече со мной. Судя по тому, что успел рассказать мне Вебер, Энцо Смит не похож на человека, который способен простить и забыть.
Голубые огни по-прежнему отражались на потолке. Я встал, вскарабкался на писсуар, осторожно открыл окно и всмотрелся в темень. Отсюда было видно движение по большому шоссе, бегущему вдоль берега озера. Перемигивался дорожный светофор. Сама Женева, должно быть, кишит полицейскими, настороженно высматривающими людей с известными им приметами. В равной степени и жители районов, удаленных от центра города, не проявят энтузиазма при встрече с мужчиной в желтых непромокаемых брюках, голубой куртке-пуховке и с двухдюймовым порезом на правой скуле.
Я повернулся, чтобы спуститься вниз. Паруса лежали на полу большим сморщенным треугольником. На какое-то мгновение я остановился. А потом очень поспешно спрыгнул на пол.
Выход существовал. И для такого маршрута паспорт не понадобится. Все, что мне требуется, — это легкий ветерок.
Я лег на постель из парусов и заснул. Пробудило меня беспокойство по поводу развода Давины Лейланд: «Я должен немедленно позвонить Сирилу». Но тут же я вспомнил, что у меня есть и более важные заботы. Мой «Роллекс» показывал пять часов утра. Я позавтракал водой из крана, запихнул в сумку паруса, спасательный жилет и крепления, натянул на себя шорты-"бермуды", а сверху — непромокаемые брюки. Хорошо, что у пуховой куртки есть капюшон. Я надвинул его поглубже, чтобы укрыть порез. Потом повернул защелку одного из матовых стеклянных окон с той стороны раздевалки, которая выходила на озеро, и осторожно, очень осторожно начал его приоткрывать.
В десяти футах от меня алюминиевые мачты яликов торчали из матового одеяла тумана. Сегодня меня туман вполне устраивал. Позади озера поднимались городские здания, белые и чистые в свете раннего солнца. Не было слышно никаких звуков, кроме плеска небольших маслянистых волн о грязное побережье и тоненького писка радио от полицейских дорожных постов на шоссе. А вот дыхания ветра не было.
Мне был необходим ветер. Я спустился вниз, содрал банкноты с кафеля и запихнул их в свой бумажник. Потом я вытолкнул сумку со снаряжением через окно, протиснулся в него ногами вперед и водворил оконную раму на место. Подобрав сумку, я поспешно спустился вниз, к стоянке яликов. Туман накрыл меня с головой. Я затаил дыхание, ожидая, что сейчас кто-то забьет тревогу.
Но сторожа еще досматривали свои сны. Медленно, стараясь не высовываться из тумана, я пробирался к яхте Джорджа Хэйтера. Есть для ночлега места похуже, чем кафельный пол. Мне грех жаловаться. Этот туман куда холодней и мокрей. А женевская водопроводная вода — несомненно, чистая и альпийская, хотя для завтрака она несколько малокалорийна.
Потом я сидел в грязи около яхты, и дрожал, и ждал, и старался не думать о чашке кофе. Донесся звон ключей — это уборщик открыл душевой блок. Двери кабинок хлопали, когда он занимался своей уборкой. Кажется, он не заметил ничего подозрительного. А спустя полчаса, в семь утра, какой-то автомобиль въехал на автостоянку. За ним последовали другие. Зазвучали голоса, молодые и сытые.
Я проглотил голодную слюну, натянул поглубже капюшон пуховой куртки и начал отстегивать чехол с яхты. Когда я снимал последнюю петлю с последнего крючка, послышалось шипение вантов и скрежет фалов. Поднимался ветер.
Он оттянул туман от яликов и погнал его по побережью. Большая серая груда осталась висеть над водой далеко на северо-восточной части озера. Чистое голубое небо отражалось в зеркальном штиле. И снова заскрежетали фалы. Тяжелые тусклые пятна начали распространяться по поверхности озера.
— Отличный ветерок, — сказал женщине, помогающей ему наладить яхту пятьсот пятой модели, какой-то мужчина в комбинезоне.
Ветер. Ветер был тем самым, что и требовалось. Я быстро поднял паруса. Я предполагал, что Джордж начинает работать достаточно рано, чтобы в будний день не явиться сюда спозаранку для короткой прогулки на яхте, но мне не хотелось, чтобы какие-нибудь его развеселые приятели по клубу спрашивали меня, кто я да что, да почему. Я толкнул спусковую тележку вниз по прочной приподнятой укосине, упирая на главную мачту. Потом я отвез тележку обратно на стоянку, проделав все медленно и элегантно. Какой-то полицейский лениво наблюдал за мной со стороны дорожного поста, где уже выстроился для проверки документов хвост ранних машин. Предстоял плохой денек для того, чтобы быстренько домчать до Франции.
Во всяком случае, плохой, если ехать по шоссе.
Я вскарабкался на яхту и оттолкнулся. Ветер щелкнул в парусах. Волна зажурчала. Берег отступил. Никто не закричал.
Теперь наступала трудная часть. На озере уже прогуливались три или четыре яхты. Я тянулся туда и сюда, чтобы получить попутный ветер. А ветер с северо-востока все свежел, прохладный, с ночным запахом горных вершин. Я осторожно держался на трапеции, поставив ноги на нескользкий участок планшира и опускаясь над самой водой. Судно пошло ровно, приподнялось и вошло в скольжение. Если бы я хоть чем-то позавтракал, было бы совсем весело. А в данной ситуации это было просто удачным началом.
На озере теперь уже прогуливалась добрая дюжина судов, самых разных очертаний и размеров. «Гонки, — подумал я. — Очень остроумно».
Веревку на старте подняли. Кто-то в яхт-клубе выстрелил из пистолета. Все яхты начали движение. Я последовал за ними, чтобы не выделяться. Мы шли ровной линией, бодро, как и полагается в семь часов рабочего утра: двенадцать крутых гонщиков из яхт-клуба «Дю Леман» и один дважды убийца на украденной яхте и с ножевой раной на скуле.
Вдоль линии яхт оказалось немало тихоходных грузовых судов. Я задержался в сторонке: в моем сознании присутствовали и другие веши, помимо клубной гонки. Я переместился к правой стороне линии, позади основной группы, и перегнулся за борт на добрые двадцать секунд после стартового выстрела. Но яхта Джорджа — быстрое судно. И экипаж состоял из меня одного, так что вес не был проблемой. Не обезветривая парус и не привлекая к себе внимания, я мог в общем-то не много сделать, чтобы предотвратить сближение с этой флотилией.
И в итоге на полпути к завершению первого этапа я оказался с левого борта и с наветренной стороны рядом с другой такой же яхтой. Рулевой повернулся и увидел меня.
— А где Джордж? — закричал он.
Мое сердце сжалось.
— Работает! — крикнул я. Мой голос был каким-то хриплым от долгого неупотребления. — Старается окупить обручальное кольцо!
Рулевой засмеялся. Я узнал в нем того самого Антона, которого мы обошли под носом у туристического пароходика в гонке на минувшей неделе. Фриц, бывший опять с ним в паре, ухмылялся. Ему понравилась едкая шуточка по поводу кольца. Три недели назад они были милыми парнями из моего мира, с которыми приятно вместе и посмеяться, и выпить. Теперь они выглядели чужими и безучастными, полными фальшивого дружелюбия и дурных шуток.
Я улыбнулся, насколько мог это проделать с дырой на физиономии. А внутренне я испытывал слабость от голода и неистовую ярость. Последнее, что мне было необходимо, — это серьезная гонка с этими ребятами.
— Увидимся, — сказал я.
Отметка была от меня по левому борту. Вот я оттолкнул румпель и поднырнул под гик, перемещающийся на другой борт, переложив яхту на правый галс, а сам вытянулся всем телом в левую сторону. Теперь впереди меня была чистая вода и серые глыбы тумана.
Однако позади меня лязганье гика продолжалось. Сердце мое дрогнуло, и я повернул голову. Оказывается, Фрицу с Антоном захотелось поиграть. Антон подобрал парус, а Фриц вывалился наружу, на трапецию. И как раз в нужный момент для них над водой пролетел порыв ветра. Они увеличили скорость прямо под моей кормой. У меня совершенно не было времени, чтобы самому выбраться на трапецию, и поэтому единственное, что я мог сделать, — это сильно упереться ногами и обезветрить парус, а они тем временем продрались впритык со мной и вышли в лидеры. Антон ухмыльнулся, этакой ухмылкой победоносного спортсмена.
— Мачту на траверс! — завопил Антон.
Я понял, что произойдет следом. И это произошло.
Он с силой оттолкнул от себя румпель. Его парусное судно налетело на носовую часть моего. Я положил яхту на другой галс и стал удаляться от них. Но и он лег на этот галс.
«Чтоб тебя разорвало! — подумал я. — Неужели никто никогда не говорил тебе, что если вы, глупые педики, приметесь играть с одной яхтой из флотилии, то это значит, что вся остальная флотилия помчится прямо на тебя?» По всей видимости, никто Антону этого не говорил. Они прошли еще разок передо мной при следующем порыве ветра с широкими ухмылками на физиономиях.
