В этот момент в палатку вбежал радист.
«Вот телеграмма от профессора», — сказал он, протягивая Иванову небольшой листок. Все насторожились. Иванов прочел телеграмму вслух: «Дорогие друзья! Мое бегство вызвано желанием немедленно провести опыт, которого я жду более двадцати лет. В моем рюкзаке есть магнитные записи некоторых моих соображений. Кто хочет, пусть послушает. Прошу на все вопросы ответить Николая Константиновича».
Когда принесли рюкзак профессора с магнитофоном, в палатке стало совсем тихо. Николай нажал клавишу.
«Я полагаю, — раздался негромкий, но ровный и твердый голос профессора, — что основные особенности мыслящих существ закодированы на уровне микрочастиц — протонов и электронов. Эта кодировка формировалась на протяжении огромного отрезка времени, по сравнению с которым несколько миллиардов лет существования Земли лишь мгновение. Формирование кода происходит в процессе эволюции Вселенной и продолжается сейчас».
«Не понимаю, какой такой код?» — пробасил кто-то. На него зашикали, но Николай выключил магнитофон и пояснил: «Основные функции живых организмов, в частности способность передачи всех особенностей рода от одного поколения другому — наследственность и способность клеток к определенному обмену веществ, записаны или, можно сказать, закодированы определенным порядком расположения атомов в белковых молекулах живого организма. Это подобно тому, как человек записывает с помощью того или иного кода в кибернетических машинах определенную информацию, которую потом машина воспроизводит или использует. Понятно?» В палатке загалдели, а когда снова воцарилась тишина, Николай опять включил магнитофон.
«На уровне молекул и атомов, — звучал голос профессора, — в процессе эволюции, например на Земле, применительно к земным условиям, записывается жизненный код организмов. Но способность атомов и молекул играть роль столь сложной кибернетической машины заложена гораздо глубже — в структуре микрочастиц. Да, микрочастиц, как сложных систем, состоящих из многих субчастиц. В процессе эволюции Земли, Солнечной системы и даже звездных галактик микрочастицы не уничтожаются, оставаясь как бы неделимыми, частицами-кирпичиками мироздания. Эти кирпичики и являются, по-моему, фундаментальными носителями жизни во Вселенной…»
До глубокой ночи затянулось обсуждение. Николай еле добрел до своей палатки и уснул, не раздеваясь.
А через три дня в лагере появился вертолет. Оказалось, что его прислали за Николаем, чтобы быстрее доставить на аэродром, а оттуда самолетом в Ленинград. Его ждали в лаборатории профессора Позднева по какому-то неожиданно возникшему сложному делу.
К приезду Николая там собрались уже все члены комиссии. Пришли академик Лапин с двумя своими сотрудниками и Маша. Маша была чем-то сильно взволнована.
К Николаю обратился один из присутствующих и спросил, как он проверял состояние породы, которая была взята на большой глубине, как делались микрофотографии и электронограммы. Николай вынул из портфеля пачку фотографий. Все склонились над ними и стали внимательно рассматривать. Снимки были сделаны в определенных местах образца. Николая подробно расспросили, как он определил эти места, и только убедившись, что все сказанное точно совпадает с записями в акте комиссии, ему протянули пачку новых фотографий. Николай вгляделся и онемел от изумления. Фотографии, сделанные в лаборатории, заметно отличались от того, что было запечатлено на его снимках!
Вместо безжизненной базальтовой породы отчетливо виднелись скопища каких-то микроорганизмов. Сличая фотографии, выполненные через некоторые промежутки времени, Николай с удивлением обнаружил, что эти организмы двигались.
— Что все это значит? — спросил он.
Ему объяснили, что фотографировали те же места образца и что внутрь сосуда не мог проникнуть ни один атом. Николай попросил разрешения повторить фотографирование.
— Это невозможно, — сказал председатель комиссии, — сосуд сейчас очень радиоактивен.
Уловив недоуменный взгляд Николая, он добавил:
— Фотографии были сделаны в специальной камере, сосуд и сейчас там.
— Я хочу поговорить с профессором Поздневым, — сказал Николай недовольным тоном. Все это напоминало ему какой-то мистический рассказ.
— Профессор Позднев умер вчера от лучевой болезни, — глухо проговорил ровным голосом один из строгих мужчин.
Председатель протянул Николаю небольшую тетрадь и указал на одну из страниц: — Вот это может пролить какой-то свет на все, что вы видели.
Николай узнал почерк профессора. Размашисто было написано: «Я полагаю, что при определенных условиях процесс эволюционного развития живых существ можно ускорить. Вместо миллиардов лет на это, может быть, потребуются годы, а может, и дни. Как мне хочется поставить этот опыт!»
Этими словами профессора соседка по купе закончила свой рассказ. Шеф мял в пальцах потухшую папиросу.
Понимая, как трудно ему сейчас говорить, я решил прервать молчание.
— Вы упоминали академика Лапина, вы с ним встречались?
— С академиком?… Я много слышала о нем, — ответила она уклончиво.
Шеф посмотрел на меня и понимающе улыбнулся. Возможность сохранения инкогнито его явно устраивала. Он начал издалека:
— Но в вашем рассказе чувствовалось не очень доброжелательное отношение к этому ученому.
— Вы ошиблись. У меня нет и не может быть недоброжелательства к самому грамотному физику мира.
— Ну уж… — Шеф явно опешил от такого комплимента, столь неожиданно прозвучавшего в устах соседки.
— Безусловно, знания его чрезвычайно обширны, но он не принадлежит к тем, кто глубоко понимает то, что знает. В этом отношении он просто рядовой профессор.
— Как это — знать и не понимать? У вас не сходятся концы с концами, — возмутился я.
— Разрешите по этому поводу привести небольшой исторический факт. У профессора Эшби, одного из крупнейших математиков, как-то спросили, как он оценивает математические знания Альберта Эйнштейна. На это Эшби ответил: «Любой мой аспирант заткнул бы Эйнштейна за пояс. Но никто из них не создал и вряд ли создаст теорию относительности».
— Вы хотите сказать, что и Лапин ничего не создал?
— Нет, что вы! Он создал самую грамотную школу физиков в мире. Но эта самая нетерпимая к инакомыслящим школа. А такая нетерпимость всегда ведет в конечном итоге к тому, что развитие науки прекращается.
Этого уже шеф выдержать не смог.
— Я не знаю, кто вы, ведь парапсихолог — это не специальность. Но положение дел в современной физической науке вам явно неведомо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
