голосах таинственных. Но сначала-то решили, что это он с перепугу бредит, однако потом уже, когда бредни эти стали переходить в навязчивую идею, стало ясно, что головкой Иван крепко тронулся. ещё как на грех дед Данила — хлыстовский вожак — внушил Ивану, что не глюки все это были, а являлись Ивану ангелы, и, стало быть, жизнь свою он теперь должен пересмотреть и прийти к истинному Богу.
С тех пор и стал Иван ходить в хлыстовскую общину. Мать и плакала, и кричала, причитая, что не для того она сына нашла, чтобы вновь его потерять, но Иван рассеянно слушал её, глядя куда-то в стену, и все равно уходил. В город он больше не вернулся, и теперь каждую свободную минуту просиживал в избе у старика Данилы.
***
Москва, 2 июня 1998 года.
Борисов сидел за своим рабочим столом все в той же позе сфинкса и задумчиво дымил сигаретой, вытащенной, судя по утыканной окурками пепельнице, из второй начатой за сегодняшний день пачки «Явы».
— Ну, что? Как дела?
Борисов выглядел усталым, что бывало чрезвычайно редко.
— Все в порядке, Юрий Николаич. У Большакова был — он мне вон целую кучу какого-то хлама насовал...
— Хлам не хлам, а всё, чем богаты. Сведений-то по нашему делу, сам понимаешь, раз-два — и обчёлся, так что тут любая статейка мало-мальски приличная пригодится. Что-нибудь накопал?
— По первому впечатлению, похоже на уфимскую аномалию. Сегодня вечером засяду за эти бумажки и ещё покумекаю.
Майор удовлетворенно кивнул.
— Ну, сегодня вечером, может, и не стоит. Соберись хорошенько, отдохни. Это ведь я только предполагаю, что мы за неделю там управимся, а как в действительности дело пойдет — неизвестно. А почитать ты и в поезде успеешь... Прибарахлился маленько?
— Да, газовый пистолет взял, ещё электрошокер какой-то новомодный. — Ренат мне разрекламировал... Ну, а того, что в чемоданчике, я думаю, нам за глаза хватит.
— Может, и так. Табельное оружие всё-таки прихвати на всякий случай.
— Слушаюсь, босс.
— Завтра с утра я за тобой заеду. Барахла, понятное дело, много не набирай, но постарайся выглядеть знаешь как... В общем, роль этакого интеллигента-раздолбая, туповатый такой член-корреспондент большого размера. Можешь для такого случая даже очки у Большакова позаимствовать.
— Для такого случая у меня и свои есть.
— Ну все, до завтра.
***
R.
Вначале Виталий решил было, что Пётр Васильевич, как назвал себя сотрудник «ректората», предлагает ему доносить на товарищей-студентов в обмен на то, что ему, Ларькину, простят его прогулы и попадания в вытрезвитель, и отказался.
— Ты не понял, — по-прежнему спокойно сказал Пётр Васильевеич. — Стукачей нам хватает. Тебе предлагается стать кадровым сотрудником. Со временем, конечно. Это не значит, что на кадровых сотрудниках не лежит обязанность своевременно информировать руководство о тех вопросах, которые входят в его компетенцию. Но когда ты немножко подучишься, ты поймешь, насколько оправдано применение моральных критериев к работе нормального, самого обычного административного аппарата.
Ларькин ничего не понял из этой галиматьи и спросил:
— И что я должен буду делать?
— Учиться. Не меньше, а больше, гораздо больше, чем раньше. Нам нужны не просто хорошие, а лучшие кадры.
— Я не смогу учиться на биофаке.
— Это из-за англичанки, что ли?
Виталию не хотелось говорить на эту тему. Но у него и впрямь к тому времени началась обычная для второкурсников студенческая дурь: он решил, что ошибся в выборе профессии.
— Это пройдет, — предрек Петр Васильевич. — Но если и впрямь что-то серьезное, перейди на другой факультет. Например, на химический.
— Разве это возможно?
Петр Васильевич усмехнулся.
— Как сказал классик, для нас невозможного мало. Нянчиться с тобой, конечно, никто не будет. Учить, сдавать, причем добросовестнейше — всё тебе. А мы только можем замолвить словечко. По-товарищески. Но всё-таки подумай. Пусть это будет тебе первым мужским испытанием. Даю тебе месяц — и весь этот месяц ты будешь прилежно посещать занятия. Да-да, и сидеть на первой парте, и смотреть в глаза своей крале. Слабо?
— Я не смогу!
— Сможешь, — Петр Васильевич вдруг развеселился. — Ты не представляешь себе, какие мы иногда даем задания, чтобы человек победил в себе слабость. Свою, именно свою индивидуальную слабость. Робкому и застенчивому парнишке, например, приказываем постричься «под ноль» — и в таком виде ходить в университет. Или гаркнуть во весь голос в вагоне метро. Тебе кажется, чепуха, да? Просто у тебя другая слабость. её не должно быть, усек?
Это было очень трудно, но теперь появился какой-то смысл и интерес, его способности оказались востребованы, а со всем остальным мужчина вполне в состоянии справиться. К тому же в его жизни в это время появилась Таня.
Таня училась в параллельной группе, и до той самодеятельной курсовой дискотеки они были едва знакомы. Если Ирина Сергеевна казалась не по годам хрупкой и молоденькой, то Таня была, наоборот, широкоплечей (мастер спорта по плаванию) и выглядела не по годам взрослой. Она и была взрослой: вечно занятые родители предоставляли ей полную свободу, половину учебного года она проводила на соревнованиях, отстаивая честь вуза, а возвращаясь, с головой окуналась в общественную работу, не пропуская ни одного культмассового мероприятия на факультете.
После дискотеки, отплясав с Ларькиным пару танцев, она попросила его помочь отнести домой стремянку, которую брала, чтобы оформлять аудиторию. Он согласился, ещё ничего не поняв. Смысл приглашения дошел до него только по дороге, когда выяснилось, что её родителей дома нет и вернутся они через два дня.
Самое странное: он чувствовал, что не перестал любить Ирину Сергеевну. И в то же время не представлял теперь жизни без Тани. Как можно было влюбиться вот так, дуплетом — он сам потом удивлялся. После первой женщины ему казалось, что эти существа навсегда останутся для него загадкой. После второй он решил было, что знает о них всё. Оба раза он ошибся. Женщин потом у него было очень много, разных, и с каждой он узнавал что-то новое. Его отношения с прекрасной половиной человечества не укладывались в жанр романа, скорее, это был сборник рассказов.
После третьего семестра он всё-таки перешел на химфак без потери курса, выучил и сдал все предметы, которые товарищи изучили без него. Он закончил университет без пяти минут с красным дипломом — нарочно, по указанию Петра Васильевича, испортив себе оценки по общественным дисциплинам.
***
Москва, 3 июня 1998
