Об этом он говорил или нет, – не знаю, но это была чистая правда. До отъезда оставалась всего пара дней, и я уже смирился с мыслью, что не сумею спасти своих псов. Это было безнадежно. Рози присел рядом. Мой ответ, похоже, показался ему достаточным. Больше нам обоим было не о чем говорить.
Мы молча смотрели на далекие западные холмы, окрашенные оранжевым светом уходящего солнца. Я вновь попытался представить, как мы с Наузадом гуляем по холмам, но картинка больше не складывалась.
Надежда оставила меня.
23
Такси
Душман смотрел на меня озадаченно, вывернув голову под углом и прижав обрезанные уши. Я понимал, что его так смущает в происходящем: никто и никогда до сих пор его не гладил.
Я очень старался не обращать на него внимания. И без того сердце разрывалось при одной мысли о том, что придется бросать здесь Наузада, РПГ, Тали, Джену и Пулю. Меньше всего мне хотелось перед отъездом привязываться еще к одному бродячему псу. Но это было непросто.
Душман нередко ночевал у нас под воротами, свернувшись калачиком рядом с Лоскутком. Я смотрел, как они спят на голой земле, видел ледяную корку на шерсти и понимал, что ничем не могу помочь.
Но сегодня вечером, скармливая Душману объедки, я не мог не потрепать его по голове.
На этот игривый жест он отреагировал почти сразу и принялся шутливо бодать меня в бок и тыкаться носом в складки куртки. Я говорил ему ласковые слова, и он поводил обрубком правого уха. Душман был, наверное, самым крупным псом, которого я видел так близко, и при этом самым добрым. Даже Бимеру было до него далеко.
Я не мог представить, какую жизнь вели эти собаки до знакомства с нами, но трудно было удержаться от мысли, что, проявляя к нему человеческую доброту и сочувствие – возможно, впервые, сколько он себя знал, – я оказываю Душману дурную услугу. Мы уедем – и что он будет делать тогда?
Утро нового дня выдалось сырым и пасмурным, с востока задувал ледяной ветер, с неба сеял мелкий, холодный дождь. Выйдя с утреннего совещания, я прошел на кухню, чтобы забрать вчерашние объедки. Как обычно, на раздаче, во главе очереди уже восседала Джена, сбежавшая из своего вольера. Я покачал головой, погладил ее и напомнил, что дома ее ждет собственный завтрак.
– Ты же мать, веди себя ответственно, – пожурил ее я.
Она радостно последовала к вольеру за мной и за запахом вчерашних сосисок. Все остальные дожидались, каждый в своем загоне, притихшие – скорее всего из-за ночного похолодания. Удирала из вольера обычно только Джена, наш маленький Гудини, и к этому все давно успели привыкнуть.
Я раздал собакам завтрак и погладил всех по очереди. Возможно, кого-то из них я кормил сегодня в последний раз.
Неохотно покинув вольер, я пошел искать Дэйва и Джона; нам надо было кое-что сделать вместе.
– Ладно, это сойдет, – сказал я, осмотревшись в заброшенном дворе, куда мы зашли все втроем.
Я раздраженно пнул землю ботинком. Мне было плохо, как никогда до сих пор. Я покосился на Дэйва и Джона, оба выглядели не лучше – усталые, замкнутые. Они разделяли мои чувства в полной мере.
Но время вышло, и никакого иного выбора не осталось.
Наше пребывание в Наузаде подошло к концу. Через два часа нам на смену прибудет команда «Лима» 42-го батальона. Босс все это время закрывал глаза на наш собачий зоопарк, но я не мог рассчитывать на то, что новое начальство будет столь же снисходительным. Кроме того, я никого из наших сменщиков толком не знал. Там могло вообще не оказаться любителей собак.
А даже если бы такие и нашлись, меня все равно не будет на базе при передаче позиций. Я буду в пустыне, с группой сопровождения, которая должна доставить нас в Бастион.
У Дэйва с Джоном на момент смены состава тоже были свои обязательства, так что вопрос с собаками надо было закрыть сейчас: покинуть базу они должны были тогда же, когда и мы.
– Про воду не забыли? – спросил Дэйв.
– Вон там ведра стоят. – Джон показал на проржавевшие ведра в углу, рядом с давно не работавшим дизельным генератором.
Я медленно повернулся вокруг своей оси, разглядывая дом с двориком, общей площадью примерно в сотню квадратных футов. Пятнадцатифутовые глинобитные стены растрескались и местами осыпались. Металлическая калитка в северной стене служила единственным входом.
Только в одном углу пробивалась чахлая зелень, остальной двор был покрыт слоем засохшей грязи. Кроме генератора, тут ничего больше не было. Я понятия не имел, кто и для чего мог его использовать.
Я прошел в дальний угол: там в лучах солнца блеснуло что-то металлическое.
– Обалдеть… – Я подозвал Дэйва с Джоном, которые осматривали другие углы.
В шаге передо мной на земле лежала зеленовато-бурая боеголовка реактивной противотанковой гранаты. Она почему-то не взорвалась.
– Невзорвавшийся боеприпас, – предупредил я их на подходе.
– Класс, – отметил Дэйв, тут же признавший по виду, с чем мы столкнулись.
Опустившись на колени, я внимательно изучил грунт вокруг боеголовки. В размякшей глине хорошо был виден отпечаток падения.
Я осторожно потянулся и взял боеголовку за безопасную часть. Дэйв с Джоном автоматически попятились.
– И куда ты это денешь? – спросили они, когда я медленно пошел к открытой калитке.
– Мы же не можем просить инженеров ничего взрывать, когда собаки будут здесь, правильно? – сказал я, внимательно глядя вниз перед собой. Последнее, чего бы мне хотелось, – это споткнуться с боеголовкой на руках.
Единственное, что нам пришло в голову, – это переселить Тали и Джену с их пометами в пустой двор напротив нашей базы. С момента прибытия мы ни разу не видели, чтобы туда хоть кто-то заходил.
И поскольку полицейские оставались тут по меньшей мере еще на месяц, мы с Рози договорились, что все это время он будет подкармливать щенят.
Я отложил для него целый ящик пайков. Это был вопрос доверия: он пообещал, что не позволит никому из местных забрать малышей. А перед отъездом оставит калитку нараспашку. Скорее всего, после этого они все равно окажутся на грани голодной смерти, но так хоть у кого-то из щенков будет шанс набрать вес и чему-то научиться, прежде чем они окажутся на улицах Наузада.
С Наузадом, РПГ и Пулей было сложнее всего. Я знал, что они будут пытаться всеми силами вернуться на базу. Черт возьми, я три месяца приучал их к тому, что дважды в день там дают поесть. Отвыкнуть от этого будет нелегко. Сейчас я понимал, что надо было выдворить их за ворота намного раньше. Большой ошибкой было оставлять это на последний момент.
Я столько времени сидел и страдал, оттягивая неизбежное. Старался себя убедить, что командир НПА сдержит слово. И ведь он даже нашел человека, готового перевезти собак из Лашкар-Гара в Кандагар… но каких-то жалких шестьдесят километров до Лашкар-Гара оказались непреодолимым препятствием.
Я знал, что этот путь лежал через районы, занятые талибами, но почему-то продолжал надеяться, что водитель рано или поздно отыщется. Не знаю, как я мог быть настолько наивен после всего, через что мы уже прошли.
Пройдя через калитку, я показал неразорвавшуюся гранату парням на ближайшем посту. Дежуривший там морпех помахал мне рукой. Я осторожно опустил боеголовку на землю подальше от ворот базы. Чуть позже об этом надо было сообщить саперам.
– Сойдет и так. Больше мы все равно ничего не успеем! – крикнул я Дэйву и Джону, которые стояли с автоматами в руках и негромко переговаривались между собой. На лицах была тихая обреченность. – Для щенков навесы сделаем из остатков рифленого железа. – Я бросил последний взгляд на пустынный двор. – Все, пошли за Тали и Дженой, времени совсем мало осталось.
По крайней мере, здесь щенки хоть как-то будут укрыты от дождя и ветра. Впрочем, это было слабым утешением.
Я махнул рукой, подзывая Дэйва с Джоном, и повернулся к воротам.
Радостный голос Тинтина, донесшийся откуда-то сверху, застал нас врасплох. Я поднял голову. Он балансировал наверху стены, смотрел на нас и что-то орал.
– В чем дело, Тинтин? – крикнул я в ответ.
Впрочем, он точно так же не мог понять меня, как и я его.
– Слушайте. – Дэйв сделал нам знак замолчать.
И тут до меня дошло, что афганец раз за разом повторяет одно и то же слово:
– Такси!
– Это что, дырка от пули? – спросил я Дэйва, пытаясь отдышаться после спринта к воротам базы. Рядом бежал донельзя счастливый Рози.
– Ага, похоже на то, – ответил Дэйв. Мы оба смотрели на заляпанное грязью ветровое стекло потрепанного белого минивэна. Машина объявилась у ворот совершенно внезапно, в сопровождении командира НПА и Абдулатипа.
За рулем был бедно одетый афганец средних лет. Приборную панель минивэна украшали выцветшие пластмассовые подсолнухи, погнутый передний бампер был весь в щербинах. Водитель беспокойно стрелял глазами по сторонам, подъезжая ближе к воротам, и не могу сказать, чтобы я его осуждал.
