И Берзину, как руководителю Управления, приходилось читать многочисленные шифровки, приходившие из европейских стран, обзорные сводки, прежде чем поставить под ними свою подпись, и многочисленные аналитические записки и доклады, прежде чем они отправлялись высшему политическому и военному руководству страны. Опытного квалифицированного зама, отлично разбиравшегося в европейских делах, у него не было. Борис Мельников был великолепным специалистом по Востоку, и за этот регион Берзин был спокоен. Но в европейских делах он значительно уступал начальнику Управления, и здесь нужно было полагаться в основном на себя. Многочисленная агентурная информация из европейских стран систематизировалась, обобщалась, анализировалась и докладывалась высшему военному и политическому руководству страны. Работы для сотрудников центрального аппарата Управления было, как всегда, много, людей тоже, как всегда, мало, и они, как и их начальник, работали с полной нагрузкой. Большинство агентурной информации, так же как и доклады военных атташе, засекречены до сих пор, так что исследователям приходится довольствоваться тем немногим, что удается извлечь из открытых фондов архивов.
С начала 30-х информационный отдел начал выпускать ежемесячные перечни важнейших материалов, которые поступали в Управление. Это были документы высшей степени секретности (грифы: «Сов. секретно», «Хранить наравне с шифром»). В них давался краткий обзор получаемой разведывательной информации и указание, кому она была послана для сведения. В августе 1932 г. был выпущен очередной перечень, подписанный Берзиным и Никоновым. В информации о взаимоотношениях Франции и стран Малой Антанты говорится, что французский генштаб намерен созвать конференцию генштабов стран Малой Антанты в Праге, на которой предлагается обсудить следующие вопросы:
«…а) Что сделали страны Малой Антанты к 1 июля с предоставленной им французским генштабом помощью.
б) Французский генштаб разъясняет, что его финансовые возможности в настоящее время ограниченны и дальнейшее оказание финансовой помощи французским генштабом в прежних размерах невозможно, несмотря на то что эти страны еще не закончили реорганизацию армии. Учитывая это, французский генштаб постарается найти из создавшегося положения выход.
в) Французский генштаб считает необходимым усиление военной связи между Румынией и Югославией. Взаимоотношения Польши с обеими странами ослабли, что отрицательно сказалось на военном положении всех стран Малой Антанты…»
Эта информация была направлена Ворошилову и Егорову, а также Карлу Радеку. Радек был в 1932 г. заведующим бюро международной информации ЦК ВКП(б). Работа этого бюро была засекречена, и Радек имел доступ к разведывательной информации высшей степени секретности. В этом же перечне сообщалось о том, что во Франции были запрещены все русские эмигрантские организации, а их руководители готовятся выехать в Югославию. Эта информация была отправлена начальнику ИНО ОГПУ, а также Радеку.
Военная разведка не всегда получала от своей агентуры документальную информацию. Часто в Москву поступала и устная информация, получаемая источниками в доверительных и конфиденциальных беседах с военными, политическими и дипломатическими сотрудниками различных иностранных государств. Ценность подобной информации во многом зависела от того, какое место источник занимал в военной, политической или дипломатической структуре того или иного государства, а также его собственной информированности. Чем выше была информированность самого источника, тем больше у него было шансов получить адекватную информацию от других. Принцип «Ты мне — я тебе» при обмене информацией действовал в таких случаях в полной мере. Такие источники военной разведки, как Зорге в Японии или Рудольф Гернштадт в Польше, очень авторитетные, много знавшие и, естественно, получавшие от своих собеседников ценную информацию, хорошо известны. Но были и такие источники, псевдонимы и фамилии которых не известны до сих пор и о которых мы никогда ничего не узнаем. Такова специфика работы разведки.
5 августа Берзин и заместитель Никонова Боговой, бывший военный атташе, провалившийся в Варшаве в 31-м, подписали сопроводительное письмо к агентурному материалу, посланному Ворошилову и Егорову. Достоверный источник сообщал из польской столицы о разговоре с высшим офицером польского генштаба. Офицер был откровенен и высказал мнение руководства генштаба о польско-советских отношениях в связи с подписанием польско-советского договора. Этот материал достаточно интересен, и его стоит привести более подробно:
«Большевики не будут проявлять агрессию даже в случае польско-германского вооруженного конфликта, хотя такой вариант мобилизационного плана в Москве имеется. Все еще не установлено твердо, разработан ли этот план совместно с офицерами германского генштаба. Два года тому назад мы имели соответствующее сообщение, которое подробно описывало развертывание русских в случае польско-германского конфликта. Этот план с военной точки зрения был столь логичен, что (особенно после тщательной военной экспертизы) не оставлял никакого сомнения в аутентичности его. В противоположность многим планам, которые мы получали от русских эмигрантов и которые после проверки их генштабом оказывались на 95 % фантазиями, этот мобилизационный план был абсолютно возможным и содержал некоторые детали, о которых могли знать лишь посвященные лица. К сожалению, источник этот не вернулся из своей последней поездки в Москву. Он исчез бесследно, как будто он сквозь землю провалился. Ни разу больше мы о нем ничего не слышали. Следует предположить, что он выдал себя где-либо по собственной неосторожности или, вернее, был выслежен в Варшаве агентами ОГПУ во время его встреч с представителями польских эндеков. После его исчезновения больше не удалось подыскать осведомителя, который мог бы достать более подробные детали…» Информация о польском агенте была особенно ценной для ОГПУ, и Берзин отправил это сообщение в контрразведывательный отдел.
Донесения агентурной разведки дополнялись такими источниками информации, как доклады и сообщения военных атташе. Для военных дипломатов, которыми они являлись, это была обычная повседневная работа: смотреть, слушать, обрабатывать и анализировать местную прессу, общаться с иностранными военными дипломатами в стране пребывания и обмениваться с ними информацией. Бывали случаи, когда нашим военным атташе удавалось создавать свою агентурную сеть, бывали случаи, как с Боговым в Польше, когда они проваливались, если контрразведка страны пребывания эту сеть вскрывала. В общем, бывало по-всякому, но разведчики с дипломатическими паспортами продолжали действовать.
4 июля 1932 г. Тухачевскому было представлено письмо военного атташе в Польше Лепина с оценкой польско-германских отношений. Он подчеркивал, что среди польской буржуазии имеются группировки, которые открыто высказываются за польско-германское соглашение против СССР. Но здесь, по его мнению, очень трудно примирить имеющиеся серьезные польско-германские противоречия по Данцигу и польскому коридору. При этом очень сомнительно, что возможные комбинации для Польши типа присоединения Литвы или получения коридора через Украину до Одессы могут увенчаться успехом. Советский Союз в 32-м был не тем государством, каким он был во время «первой военной тревоги» 1926–1928 годов. Он писал, что в случае участия в этой авантюре «Польша может потерять все, и даже при успешном завершении общего антсоветского похода нет уверенности в том, чтобы ослабленную войной Польшу как следует не обидели более сильные соседи».
14 июля 1932 г. Лепин отправил Ворошилову и Тухачевскому еще одно сообщение из Варшавы. Ему удалось достать, очевидно через агентуру, секретное письмо, разосланное боевыми фашистскими организациями Восточной Пруссии в мае 1932 г. В этом документе давались некоторые оценки германского генштаба, который, по мнению военного атташе, руководит этими союзами. По мнению генштаба, на все военно-политические решения Польши имеет большое влияние Франция, но это влияние не играет исключительной роли, так как «Польша не цепная собака, которая прежде всего должна спускаться с цепи Францией». Франко-польский военный договор заканчивается в 1932 г., но, по мнению германских военных, противоречия с Германией продолжают тесно связывать Польшу и Францию. И когда Польша понадобится Франции, то на месте будут французские деньги, французские средства и офицеры. Лепин считал, что на основе этого письма можно лишний раз убедиться в том, что кампания, поднятая весной в немецкой и западной прессе о том, что Польша вот-вот начинает наступление против Данцига, была только антипольской пропагандой немцев. Фактически Польша ничего не предпринимала для непосредственной подготовки к наступлению. В этом признавались сами прусские фашисты.
