Говорят, великая любовь зарождается лишь с рассветом, когда око богов не дремлет и видит ясно, а всякие клятвы, скреплённые под покровом ночи, опасны и темны. Но разве не сияют в небе холодные звёзды и не светит луна? Да и должен ли кто-то смотреть с одобрением на вас?
Звон лопающегося стекла привёл меня в чувство: крохотные осколки, не выдержавшие высокой температуры, усеяли каменный пол. Настенные плиты покрылись копотью, а деревянные балки под потолком грозили обрушиться в любое мгновение.
Огонь жадно лизал мои ступни сквозь тлеющие сапоги, но не причинял вреда. Разве может вырвавшаяся на свободу стихия воспротивиться хозяину? Конечно, нет. Но этого, по правде говоря, и не требовалось, потому что смертельным оказалось отсутствие кислорода: гарь, наполнившая лёгкие, тошнотворной пеленой застилала глаза, мешая здраво мыслить. Надрывно закашлялась и попыталась прикрыть лицо рукавом плаща — тщетно, въедливый дым пропитывал ткань и сочился дальше, лишая меня последних сил.
Страшный треск наполнил залу — это не выдержало боковое перекрытие, и тут же тяжёлые глыбы свода с разрушительной мощью упали, дробя напольные плиты. В какой-то момент мне показалось, что я не только оглохла от этого скрежета, но и ослепла из-за седого облака пыли, глухой стеной обрушевшегося следом.
Невидяще ринулась в ту сторону, где должен был находиться выход из горящего храма, но ударная волна сбила меня с ног, окончательно выбивая воздух из груди. Видимо, какой-то особо крупный участок кладки рухнул, чуть было не погребя меня под своей массивной тушей. Мелкие осколки камней посыпались следом, впиваясь в кожу, словно тысяча игл. Один из них чуть было не угодил мне в висок — в последнюю секунду извернулась, и острый край камня всего лишь рассёк бровь. Липкая кровь тут же потекла, заливая глаза. Глухо застонала, стараясь не обращать внимания на боль.
Если бы только можно было начаровать защитное заклинание... Но стены из мастонита продолжали по крупицам вытягивать магию из тела, лишая такой возможности.
Смахнув кровь, застилающую глаза, с усилием поднялась и, чувствуя, что перед глазами всё расплывается, бросилась сквозь дымовую завесу. Через пару отчаянных шагов поняла, что теряю сознание: ноги подкосились, в ушах зашумело, и я рухнула в охваченную огнём бездну. Больше не подняться...
Сквозь приоткрытые веки видела, как охваченная пламенем статуя Иссеиды, невозмутимо взирает на разрушение своей обители и молчит, сжимая мраморные губы. Отчего-то сейчас мне показалось, что она сомневается в своём решении, но изменить его уже невозможно.
Как же я исполню свою часть уговора, богиня, если погибну под обломками здания или задохнусь мгновением раньше?
Ненасытное пламя бесновалось, силясь вырваться из этой темницы и ринуться дальше — туда, где хотя бы виден клочок чернильного неба. Потому огненные маги и считались невероятно опасными: потеряй они контроль, и мрак из самых глубин хаоса вырвется наружу, унося с собой тысячи жизней.
Словно во сне ощутила, как сорвавшийся булыжник зацепил ногу, но боли больше не было, да и кислород, казалось, уже не так уж и нужен. Судорожно сделала короткий вдох и ощутила, как всё вокруг застилает черная пелена — теряю сознание.
Резкий рывок, и мир перевернулся.
Чьи-то сильные руки подхватили меня с земли, и я, безвольно повиснув на них, смотрела, как отчего-то языки огня расступаются перед моим спасителем, словно нашкодивший пёс, лебезящий перед хозяином. Кого же может испугаться чистая стихия пламени?
Словно в ответ глаза, в которых растекалась губительная лава, встретились с моими.
Наверное, стоило бы испугаться, но после слов Иссеиды, перевернувших мой мир, во мне, кажется, не осталось места страху. Раньше я думала, что демоны ворвались в нашу империю, разрушив привычный уклад жизни, свергнув нашего правителя и захватив трон. А оказалось, что старый мир был ничем не лучше: в южных провинциях процветало рабство, в северных — самоуправство градоправителей. И я никогда по-настоящему не была свободной: за меня всё давно решили и предрекли мою судьбу. Отец, которого я никогда не знала, не мог за меня заступиться, матушка, покинувшая меня так рано, и вовсе прокляла, считая, верно, что таким образом заботится обо мне, выдавая за первого встречного. Ведь бедной сиротке больше ничего не остаётся...
Холодный ночной воздух бережно окутал меня, касаясь порезов и ушибов. Попыталась шевельнуться, но боль в груди не позволила этого сделать — сильные руки сжали крепче, так что я теперь носом касалась словно бы раскалённой груди своего спасителя, облаченного в строгую черную форму имперской гвардии. Мою догадку подтверждала серебристая вышивка в виде герба правящей семьи — спящий дракон, распластавший свои крылья.
— У вас сломано ребро и вывихнута лодыжка, — низкий, вибрирующий голос констатировал мои повреждения. — А ещё едва ли срослась кость на запястье... Должен признать, что вы весьма продуктивно провели время с нашей последней встречи.
Мужской голос, скорее похожий на какой-то неизвестный мне музыкальный инструмент, вынуждал меня вслушиваться, на мгновение забывая о боли. Попыталась сфокусироваться на лице своего спасителя — давалось это с трудом. Я словно бы видела картинку по частям: тёмно-бордовые глаза, в которых искорками пляшут отблески пламени, вишнёвые пряди волос, собранные в низкий хвост, лёгкая щетина на волевом подбородке, аристократический нос и губы, отчего-то скрывающие даже намёк на улыбку.
— Последней встречи? — Прошептала, едва разжимая спёкшиеся от крови губы, и тут же сипло вдохнула, пытаясь справиться с накатившей удушливой волной.
— На балу, помните? Вам докучал один светлый эльф. Вернее, тот, кто скрывался под его личиной.
— Получается, вы спасли меня дважды. — Говорю ли я вслух или только беззвучно шепчу?
Столько вопросов роятся в голове, сталкиваясь и вновь разбиваясь на осколки, что ухватиться за какой-то из них практически невозможно. Неужели среди демонов есть видящие? И как, хаос побери, он вытащил меня из адского пламени?
Тихий стон срывается с губ, и на мир снова меркнет. Совсем рядом раздаётся лавина голосов, гремят взрывы, и обрушаются стены. То и дела виднеются вспышки защитных заклинаний.
Демон будто бы невзначай касается носом моих волос, на мгновение задержавшись, и вдыхает запах (каменной пыли и гари?), а затем продолжает говорить, вынуждая вновь сосредоточиться на его голосе, и боль отступает.
— Я должен извиниться перед вами. Возможно, мне не стоило поступать так, потокая своим желаниям, но, признаться, об этом я сожалею меньше всего. Цветок чаандри растёт лишь на моей родине, а потому, принимая подарок, вы не могли знать о его свойствах. В простонародье его называют хрустальным цветком: спустя сутки он застывает, словно капля янтаря, сохраняя при этом отпечаток ауры человека, дольше всего соприкасавшегося с ним.
Так вот что это за брошка, найденная Изабеллой. Интересно, потеряла ли я её в храме или она всё так же лежит в глубоком
