За кулисами
Директор императорских театров начала XX века князь Сергей Волконский вспоминал: "Театральный муравейник в Петербурге жил меньше всего интересами искусства. Принадлежность к министерству Двора, царская ложа, общение с великими князьями на почве ужинов и пр., с великими княгинями на почве благотворительных концертов и пр. — все это создавало вокруг искусства совсем особенную атмосферу, вселяло в души артистов помимо искусства совсем иные вожделения. Не скажу, чтобы все были в этом отношении одинаковы, но зараза чиновная сильно разъедала некоторых из них. Медаль, орден, значок, звание солиста его величества — все это теребило, разжигало аппетиты, вызывало нервность, метания, хлопоты; надежды сменялись разочарованиями, разочарования приводили к недовольству, к нареканиям, и хлопоты начинались заново".
Нечто подобное творилось и за кулисами советских театров. Сплетня, склока, непомерное честолюбие соседствовали с безграничной преданностью сценическому искусству, артистическим трудом до седьмого пота, бескорыстной взаимовыручкой.
Но злословить о родном театре на стороне считалось недопустимым. В правилах внутреннего распорядка Вахтанговского театра записано: "Поддерживать своим отношением все выпускаемые спектакли, воздерживаясь от деморализующей неорганизованной критики… Не выносить из стен театра всякой критики по выпускаемым спектаклям".
Но каждый ли может сдержать свои чувства, когда обижен? На страже "театральной нравственности", как ни странно, стоял не театральный коллектив, а, в первую очередь, цензура, запрещая публикацию склочных статей, где актеры сводили друг с другом счеты. Лишь когда в горбачевскую эпоху разрешили печатать все, что захочешь, читатели с ужасом стали узнавать о театральных закулисных дрязгах.
Не миновали скандалы и Вахтанговский театр. Большинство из них можно назвать "междусобойчиками", когда артисты жаловались друг на друга администрации театра. Начались они еще в стародавние времена. Например, 6 марта 1929 года В.Балахин жаловался в президиум Художественного актива Театра им. Евг. Вахтангова: "На спектакле "Разлом" 6 марта в Колонном зале Дома Союзов А.И.Горюнов во время установленного режиссерского куска речи Хватки-на позволил себе импровизировать: делал мой жест вместе со мной, а один раз даже раньше меня, чем переводил внимание публики на себя…" Далее автор кляузы требовал запретить Горюнову повторять свой жест.
Четыре месяца спустя все тот же президиум Художественного актива получил послание Л.Русланова: "Обращаюсь с просьбой вызвать Е.Г.Алексееву и как-нибудь воздействовать на нее, т. к. ее поведение переходит границы дозволенного. Вчера вечером она обратилась ко мне в саду нашего дома по поводу ее долга, который она не платит уже около года и, будучи не права по существу дела, позволила себе в присутствии целого ряда посторонних людей и служащих нашего дома и прислуг целый ряд грубых криков и ругательств по моему адресу".
Но это были, так сказать, будничные бытовые ссоры, без труда гасимые всевластной театральной администрацией. Хуже, когда обвинения имели "идеологический характер". Так, например, проработавший в Вахтанговском театре двадцать два года Михаил Сидоркин, переходя в 1949 году в другой театр, решил напоследок громко хлопнуть дверью. Он обвинил своих бывших коллег чуть ли не в антисоветизме, указав на преобладание в Вахтанговском театре "элементов развлекательности и легкомысленности (танцы, песенки, музыка), не всегда раскрывающих основную идею спектакля, но часто затушевывающих ее". В подтверждение своих слов Сидоркин приводит водевиль "Мадемуазель Нитуш", где в главной роли выступала Целиковская, "сохраняемый несмотря на суровую критику советской общественности". Сидоркин требует перестроить работу театра, который он покинул, "опираясь на руководящие указания партии большевиков и великое учение Ленина — Сталина".
Но все это, как говорится, цветочки. Ягодки начались в 1957 году, когда в Вахтанговском театре разразился крупномасштабный скандал, отзвук которого не угасает до сих пор. Ректор Щукинского училища Б.Е.Захава в мае 1957 года отослал заведующему отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС Шепилову следующее письмо:
"Считаю своим долгом довести до Вашего сведения о крайнем неблагополучии в коллективе театра им. Вахтангова.
Случилось так, что к настоящему времени фактическое руководство театром захватила в свои руки небольшая группа работников театра во главе с заместителем директора по административно-финансовой части И.И.Спектором. Опираясь на родственные и личные связи, действуя при помощи лести и угождений, эта группа подчинила своему неограниченному влиянию наших недостаточно стойких официальных руководителей — директора А.Л.Абрикосова и главного режиссера Р.Н.Симонова.
Для спектаклей, которые ставят Р.Н. и Е.Р.Симоновы и А.И.Ремизова, особенно для тех, в которых занята Ю.Борисова, предоставляется решительно все — и необходимый актерский состав, и материальные средства, и оптимальные сроки, и сцена, и мастерские, и всяческая реклама. Другие же, наоборот, тормозятся, отодвигаются, задвигаются, преждевременно снимаются с репертуара…"
Обиженный невниманием администрации театра к своим постановкам, Захава обвиняет творческий коллектив в грехах, за которые несколько лет назад можно было загреметь в тюрьму: "Увлечение абстрактным "общечеловеческим" гуманизмом, снисходительным отношением к порокам буржуазного общества, — отношением, которое в конце концов оставляет открытым путь к примирению с капитализмом".
И далее в письме — доносы, доносы и еще раз доносы. О пьянстве, взятках, идеологических упущениях.
Театр залихорадило. Тут уж не до водевилей — уцелеть бы, разыгрывая "идеологически правильные" пьесы Корнейчука и Софронова.
Подобные скандалы никогда не помогают творчеству, они губят театр, лишают его возможности бороться с чиновниками, отстаивать талантливые новые постановки. Целиковская с горечью размышляла о театральных распрях, перерастающих во враждебное противостояние, и с грустью думала о сплоченном коллективе, когда зарождался Вахтанговский театр.
"Ведь было же в студии Вахтангова (в Мансуровском переулке) правило. Если студиец говорил о театре и об искусстве в чересчур повышенном тоне, с излишней показной страстью, то дежурный по студии (была и такая должность) вносил и вешал на стену комнаты дощечку с надписью: "Служенье муз не терпит суеты". И совершенно спокойно уходил, без всякого намека на укор или нравоучение".
Драма в театре Вахтангова
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
