— Да, я в курсе. Мне всё равно, что у меня возьмут, мозг или кровь, лишь бы помогло.
Доктор тяжело вздохнул и устало посадил себя в кресло:
— А мне не всё равно. Опускаю момент, связанный с суммой денег, которую твои родители заплатят за операцию. И то, как Роман перенесёт разрушение собственного костного мозга. Речь идёт о тебе.
— Обо мне? Со мной что-то не так?
— Дело в том, что успех операции напрямую зависит от здоровья донора. С одной стороны, анализы показывают, что ты здоров и вполне можешь быть полезным…
Марк нервничал, ему переставал нравиться ход беседы:
— Андрей Валентинович, к чему Вы клоните?
— В твоей биографии есть пробел, Марк. Длиною в два с половиной года. Обрати внимание — наш городской педиатр начал наблюдать тебя в неполные три.
— Ну и что? — Марк проигнорировал записи. — Раньше мои родители жили в другом городе. Скорей всего старая медицинская книжка потерялась при переезде! Какая разница? Вы сами только что сказали — я здоров и могу быть донором. Тем более — время поджимает…
Андрвал внимательно посмотрел на Марка поверх очков:
— Да, согласен с тобой, времени мало. Но я не имею права упустить ни одной малейшей детали. Для того, чтобы твой костный мозг начал давать в кровяной ток большое количество нужных стволовых клеток, тебе в течении пяти дней будут колоть стимулирующий препарат. Название вряд ли что скажет, но боль в костях запомнится надолго. Тебе не надо объяснять, что любое вмешательство в работу организма, добровольное или невольное, является насилием. Боюсь гадать, не располагая в полной мере твоей медицинской историей, но операция может отразиться на твоём здоровье не лучшим образом.
— Меня же проверят на восприимчивость!
— Разумеется, проверят. Я говорю о перспективе. Это не просто таблетка от кашля, Марк. Это стимулирующий препарат, способный провести революционные изменения в организме. Такие явления иногда называют — разбудить спящую собаку. Понимаешь?
Марк поднялся со стула и вытер вспотевшие руки о свитер:
— Плевать мне на это. Я намерен видеть брата живым, здоровым и сделаю всё от себя зависящее, чтобы так и было!
Андрвал поднялся следом:
— Твоё желание достойно всяческих похвал. Вот оценит ли такую жертву Ромка? Хотя, может быть, наш разговор беспредметен и твоё младенчество так же безоблачно, как и детство, отрочество, юность. Ступай с миром. Завтра пришли кого-нибудь из родителей. И перетрясите всё шкафы, антресоли — мне нужна эта медкарта. И не нужен грех на душу.
Непредвиденная отсрочка, возникшая на горизонте точно грозовая туча, вытеснила из головы мысли и набила её ватой из пористого тумана. Марк проскочил было мимо палаты брата и вовремя спохватился. Идти, не идти? Чем порадовать?
Сквозь просвет жалюзи, под углом друг к другу виднелись две тени: одна вертикальная, другая ближе к горизонту. Там, наверное, Ромкина медсестричка. Не спугнуть бы. Любопытство победило деликатность, Марк решительно открыл дверь. Роман и Аня тихо разговаривали между собой. В основном говорила она. Несла какую-то белиберду про свою подругу-романистку: стиль, тематика, образы. Младший брат слушал её внимательно, проглатывая каждое слово, едва оно срывалось с губ. Её, Аню, девочку-женщину, которую он любил и, после минувшей ночи, считал самым близким человеком на свете. Ромка держал крошечную Анину ладонь в своей, а она гладила его руку кончиками пальцев. Марку стало по-настоящему нехорошо: мало воздуха, света. Как будто это всё когда-то уже с ним происходило. Дежавю… Увы, в данном случае он не мог позволить себе жалеть себя. Просто не имел права.
Роман заметил брата первым. Аня перехватила его взгляд, обернулась и тут же вскочила. Но слова произнести не успела — Марк быстро перебил:
— Здравствуйте! Вы та самая новенькая сестра милосердия, которая всех в отделении покорила своим обаянием?
— М-м-м… — его имя рассосалось на её губах, умерев в зачатке. — Здравствуйте…
Слава богу, малыш ничего не понял:
— Ань, знакомься, это мой старший брат. Братец Рик.
— Какое дурацкое имя… То есть, очень приятно…
— Полностью согласен, — с чем, уточнять не стал. — Извините, я вам помешал. Но всё-таки брат родной, ну… вы меня понимаете!
— Честно говоря, с трудом, — она держалась за Ромкину руку, как утопающий за соломинку. — А почему Рик?
Ромка оценил стоящего в дверях брата и подмигнул ему, мысленно прося разрешение открыть страшную тайну:
— Когда мы были маленькими, его сначала звали Марик. А мне это имячко не поддавалось, вот и сократил до Рика… — он сглотнул боль в горле и продолжил. — Кстати, вон ту груду на подносе спроектировал Рик. Зря только вместо архитектурного пошел в юридический…
— Действительно зря, — вмешался Марк, — в людях я разбираюсь гораздо хуже, чем в геометрии.
Аня дёрнулась, как от пощечины, восприняв его слова на свой счет.
— А почему ты вернулся? — Роман и не догадывался о том, что является свидетелем их Эзоповой речи.
— Кое-что уточнить надо было. Меня Андрвал вернул с полдороги, — стараясь не смотреть на Аню, улыбнулся брату, — пойду домой. Устал. Завалюсь спать на сутки. Держись!
Молча кивнул девушке и вышел. Резко и неожиданно, как и вошел. Смысл его последних слов — не жди меня сегодня. Или вообще не жди?
Первый порыв — догнать. Схватить крепко-крепко, вжаться в его плоть до потери дыхания. Заглянуть в глаза. Но Ромкина рука корабельным якорем искала в её руке пристанища от волн, влекущих никуда…
Дома Марк застал лишь отца, который сидел на кухне с початой бутылкой коньяка и "Правдой" на коленях. Он посмотрел как всегда исподлобья и спросил:
— Откуда так поздно?
— Из больницы.
— Что Роман? — неслось уже в спину. Марк разулся и заглянул поочерёдно в гостиную и спальню. Лилечки нигде не было.
— Ромка держится. А где мама?
Эдуард Петрович опрокинул хрустальный напёрсток с молдавским "Черным аистом" и заел куском шоколадной плитки, поломанной прямо на столе:
— Уехала в командировку. На два дня.
Сын сделал себе бутерброд с ветчиной, налил остывающий кофе и подсел к столу.
— Чего всухомятку питаешься? Мать там наготовила всего — курица в духовке, бульон.
Правильно, отец заботливый! О здоровье ребёнка печется, как бы ни так.
— О чем пишут?
— Очередного депутата в Москве грохнули. Мы сводку утром получили. Объявили "Сирену", а кого там! Убивает один, заказывает другой. Концов не найдешь…
Марк изобразил на лице понимание.
Впервые Эдуард Петрович заинтересовался старшим сыном по-настоящему, когда тот сдал кровь для больного Ромки. Вместо положенных двухсот пятидесяти миллилитров — четыреста. Приплёлся домой, шатаясь на пьяных ногах и выключился у себя на диване. Стыдно вспомнить, но и было ему тогда неполных восемнадцать лет. Отец не собирался его ругать, он никогда не опускался до сутяжных выволочек — встретил на кухне, бледного, презрительным взглядом. Лилечка же, вернувшись из больницы, вывалила на стол всякой всячины: яблоки, гранаты, телячью печень.
