Роуч остался один. Он поднялся и принялся ходить взад и вперед. Тобиас все не являлся. Роуч позвонил в колокольчик, который еще со времен майора Смита стоял на обугленном столе.
Вошел Тобиас. Этот скаут в глазах капитана был реликтом минувших дней, но годился кое для чего и в мирное время. Роуч привык к нему и не раз одарял долларами, чтобы и преданность Тобиаса упрочить, и из себя изобразить большого человека.
Кэптен сел, взял в зубы третью сигарету, пустил дым правильными колечками и откинулся назад.
— Получен приказ, чтобы мы выпустили из подвала эту краснокожую свинью. Позови ко мне фельдшера.
— Слушаюсь, кэптен!
— А через полчаса — мисс Кэт Смит.
— Слушаюсь, кэптен.
Тобиас доставил фельдшера. У Роуча было неважное мнение об этом эскулапе, который минувшей весной врачевал ему простреленную руку. Но такой сейчас как раз и мог быть полезен.
— Требуется заключение о состоянии здоровья нашего узника, — объявил молодой комендант вошедшему. — Тобиас, подними нам крышку люка, опусти вниз лестницу и убирайся!
— Где ключ, кэптен?
— Что-то… а-а! — Роуч показал на висячий шкафчик. — Там! Открой. Слева, в маленьком ящичке. Нашел?
Тобиас достал небольшой ключ. После неудачной попытки освобождения узника в подвале надежно охраняли. Окошко из подвала во двор Роуч приказал заделать решеткой. Тобиас отомкнул замок и поднял крышку. Он опустил вниз лестницу и удалился.
Бородатый фельдшер первым начал спускаться в подвал. Роуч, с опасением за свою безупречную форму, — за ним.
Кэптен достиг пола, присмотрелся к темноте и увидел узника. Дакота стоял спиной к опустившимся в подвал мужчинам. Его лицо было обращено к окну, через которое проникали со двора косые лучи бледного света.
Фельдшер Уотсон подошел к индейцу. Дакота был на голову выше своих посетителей. Его волосы и кожаная одежда были запылены, покрыты пятнами запекшейся крови. Руки заключенного в кандалах были за спиной, цепь, которой он был прикован, замкнута вокруг пояса, ноги скованы так, что он мог передвигаться только маленькими шажками.
Уотсон скинул с плеч узника вышитую куртку, увидел его костлявые руки, совершенно истощенное тело; он прослушал грудь и спину, пощупал, нет ли жару. Сердце билось неровно, дыхание было жестким.
— Начинающийся плеврит и воспаление легких, ну и соответствующая температура, — сообщил фельдшер кэптену. — К тому же глубокий бронхит. Может быть, даже туберкулез, но, чтобы это точно установить, нужно произвести обследование.
— Благодарю! Пока довольно. Есть ли опасность для жизни?
— Индейца нужно освободить от этих оков и вывести из подвала, иначе через несколько дней он испустит дух.
— Я не нуждаюсь в ваших советах, меня интересовал диагноз.
Уотсон не обратил внимания на это замечание:
— Организм совершенно обезвожен. Получает ли он питье?
— Я прикажу, чтобы в будущем об этом не забывали.
— И прежде всего надо навести здесь чистоту. Одна грязь уже действует как пытка.
— Индейцы любят грязь. И поймите, пожалуйста, Уотсон, что речь здесь идет не о достойном уважения вожде, а о бежавшем от нас разведчике и обыкновенном убийце. Он заслужил нечто большее, чем быстрая смерть.
— Была война.
— Мятеж! И держитесь, Уотсон, подальше от взглядов покойного майора. Это может принести вам вред!
Роуч был недоволен поведением фельдшера и прекратил разговор. Он первым вскарабкался по ступенькам наверх. Уотсон последовал за ним, втащил наверх лестницу и закрыл крышку. Роуч опять положил ключ в маленький ящичек настенного шкафа.
Когда фельдшер без лишних слов покинул комнату коменданта, кэптен снова уселся в свое кресло и тут обнаружил Кэт Смит, которая стояла напротив него, прислонившись к стене.
Ему пришлось сначала вспомнить о своем приказе.
— Ах, мисс Смит!
Лицо девушки было бледным, руки казались обескровленными. В знак траура она была в простой черной одежде.
— Вы слишком рано пришли, мисс Смит. Мы тут обследовали пленника, о котором ваш уважаемый отец проявлял такую заботу.
Кэт не ответила. Она ждала.
— Мисс Смит, мы недолго. Садитесь! — Роуч решил прикрыться наставническим тоном.
Кэт пропустила мимо ушей приглашение и осталась стоять.
— Вы понимаете… — Роуч покрутил в пальцах сигарету.
— Разумеется. — Кэт произнесла это слово без каких-либо признаков волнения. — Я должна бы уже год назад понять, что вы негодяй, Роуч. Ваши интриги стоили моему отцу жизни. Сегодня мне стало известно, что вы еще и мелкий подлец. Я уезжаю.
«Мелкий подлец»- это был вызов. И Роуч попытался дать сдачи.
— Отлично! Я уже распорядился о транспорте. Наследства вам после своего отца ждать не приходится, наверное, вы сможете работать прачкой или займетесь каким-нибудь ремеслом…
— Я не нуждаюсь в ваших рекомендациях, кэптен.
Кэт накинула на голову теплый платок и пошла к большим воротам в палисаде. Караульный, как и обычно, выпустил ее: ему было известно, что Кэт каждый день посещает могилу отца. Вот и сегодня она подошла к скромному холмику, остановилась у деревянного креста. Пошел снег. Плечи девушки, ее голова постепенно покрывались белыми хлопьями. Картины воспоминаний, связанные с отцом, проходили перед ее глазами.
Когда ее окликнул Тобиас, она как раз почувствовала, что ее начинает трясти от холода и руки уже окоченели.
— Пойдемте в дом, мисс Кэт. — Разведчик говорил с ней как старший брат. — Я приду вечером к вам. Вы должны нам помочь.
— Хорошо, Тобиас.
Кэт вернулась в свою комнатку. Здесь умер отец. Она взялась за шитье. Надо было подправить и то и другое, если она собиралась в ближайшее время оставить форт.
Когда шитье утомило, она отложила работу. На какое-то время вернулась к мыслям об отце, потом достала хорошо запрятанное письмо. Почерк был неровный, но разборчивый. Это было письмо вольного всадника Адамса. Он обещал помочь ей, как только она оставит форт. Обещал еще сообщить о себе.
Письмо было написано несколько месяцев тому назад. Тобиас тайно доставил его. Помнит ли еще Адамс о Кэт?
Девушка снова принялась за работу. День казался ей нескончаемым, ведь она ждала. В наступающих сумерках мелькали снежинки, падающие с затянутого тучами неба. Она слышала, как солдаты пошли получать ужин. Девушка не зажигала лампы. Стало темно. Наконец дверь отворилась и бесшумно вошел разведчик. Он прижался к стене подальше от окна. Кэт закрыла занавеску.
— Что сказал Уотсон о дакоте? — спросил Тобиас. — Вы должны были это слышать. Крышка люка была открыта. Вы уже сидели в комнате коменданта, когда Уотсон и Роуч были в подвале…
— Тебе незачем мне это доказывать, Тобиас. Я и так скажу тебе, что слышала. Зачем мне это от тебя скрывать? Если Токей Ито останется скованным в подвале, через несколько дней он умрет. Они решили давать ему теперь понемногу пить.
— Есть приказ об освобождении. Моррис, художник, за это боролся. Он знал Токей Ито еще мальчиком. Роуч решил запросить подтверждение, чтобы выиграть время. Я курьер, и я знаю белых людей. Приказ есть приказ, и письменный приказ они никогда уже не отменят. Они подтвердят освобождение.
— Но Токей Ито уже умрет.
— Индеец умирает, если он хочет умереть. Кэт, вы должны сказать Токей Ито, что приказ о его освобождении уже получен. Тогда вождь будет хотеть жить.
— Это должна ему сказать я?
— Да, вы! У вас есть второй ключ от комнаты коменданта. Вы должны были найти его в вещах вашего отца.
— Да, действительно. Я могу его дать тебе.
— Нет. Мне надо ехать с письмом Роуча на Рэндол. Я уже много времени потерял, чтобы говорить с вами. Вы идите ночью в комнату коменданта и спуститесь в подвал. Если вы кого-нибудь повстречаете, то скажите, что дух вашего отца позвал вас и велел следовать за ним. Никто не накажет вас за то, что вы сбились с пути. Вас пошлют прочь, вот и все.
— Тобиас! Роуч спит в своей комнате над подвалом, а в комнате коменданта каждую ночь стоит человек на посту!
