Кажется, я теперь знаю, как ограждаться от злых сил: надо накупить париков, сплести из них волосяные силки и обвесить ими свою комнату - вот все духи и будут в них путаться, а до меня не доберутся. А. Ильинской же можно посоветовать наладить выпуск таких антикомариных и антибесовских сеток.
Кстати, здесь снова заметен языческий мотив нецерковной "беспоповщины": не благодать Христова, получаемая в Таинствах, хранит человека от вражеских приражений, а нечто вполне обыденное. Полиэтилен, фольга, стеклянная крышечка, свежее постельное белье вполне могут сделать ваш быт недоступным для искушений. По логике рассуждений "одной из духовных чад" самое святое место на земле - это дорогие отели. Там уж точно белье меняют каждый день и за чистотой следят неуклонно. Самыми отъявленными праведниками по этой логике должны быть бритые рокеры, а больше всего греховных помыслов должно обретаться в головах нестригущихся монахов.
Но самая дивная басня, которую Анна Ильинская приняла на веру и передала своим читателям, все же другая. Вонмем! "Пред самой кончиной отец Феодосии сказал: "Вы не знаете, кто я такой, а когда Господь придет во славе, глазами не поверите, где я буду"... Пришли как-то к отцу Феодосию три матушки. "За кого ты меня почитаешь?" - спросил старец м. Варвару. "Ты - Илия-пророк". - "Нет. А ты за кого меня почитаешь?" - спрашивает м. Людмилу. "Ты - Моисей-пророк". - "Нет. А ты за кого меня почитаешь?" - вопросил м. Марию. "Ты Иоанн Богослов". - "Правильно"... Один священник, когда у него до канонизации старца попросили благословение читать ему акафист, сказал: "Читайте евангелисту Иоанну Богослову, это одно и то же""[364].
Так что творчество Анны Ильинской дает немало поводов к тому, чтобы вспоминать строгие слова апостола Павла: "Негодных же и бабьих басен отвращайся" (1 Тим. 4,7). Впрочем, можно вспомнить и еще более жесткие слова святого Иоанна Златоуста, характеризующие эти "басни": "Бредни пьяных старух и детские пугалы"[365].
Каким бы неполным ни было наше путешествие по миру современных псевдоцерковных апокрифов, но и из него можно сделать уже вполне обоснованный вывод: святоотеческое Православие надо защищать не только от протестантских, экуменических и униатствующих прожектов. Существует угроза еще и со стороны людей, которые готовы Православие защищать, но только понимание Православия у них оказывается слишком уж своеобразным. Те самые люди, о которых апостол Павел с горечью говорил: "Но не у всех такое знание" (1 Кор. 8, 7), сегодня начали учить от имени Церкви. Немощи ближнего надо терпеть. Их даже не надо стараться обличать. Но - лишь до той поры, пока "немощные" Пелагии, хулящие Церковь, Жеваховы, не верящие в Библию, Макарии, знающие "тайные" молитвы от "порчи", не возводятся в степень церковных учителей. Тогда приходится говорить печальную правду: это - не мир святоотеческого предания. Это - оккультизм.
Сам же я к написанию этой полемической главы был ведом, кажется, всю мою церковную жизнь. Ведь служу я в храме святого Иоанна Предтечи что на Пресне. В этом храме я был крещен, в этом храме мне дали рекомендацию для поступления в семинарию... А дело в том, что это - специально миссионерский храм, построенный для борьбы с народными суевериями. По благословению Патриарха Иоакима храм в честь Иоанна Крестителя был построен на Трехгорке, у той излучины Москвы-реки, к которой ходили суеверные москвичи праздновать ночь Ивана Купалы (первое упоминание о нашем храме относится к 1687 г.). "Москва-река с тремя притоками, высокие горки, близость к городу делали это место очень привлекательным для купальских игрищ. Самое многолюдное из московских гуляний XVII века было на Трех горах в Иванов день. Поэтому-то Патриарх Иоаким и повелел воздвигнуть здесь храм в честь великого Пророка и проповедника покаяния. У нашего храма было изначально особое миссионерское служение, потребность в котором не миновала и в наши дни"[366].
Прекрасно понимаю, что в ответ на мою критику новых апокрифов их издатели и почитатели объявят, что истинные православные - они, тогда как я заявил о себе как о конченом рационалисте-протестанте. Так уже произошло в моих отношениях с "дугинцами". Некогда эти товарищи, именуя себя "традиционалистами" и православными, приглашали меня к сотрудничеству и даже с одобрением цитировали в своих изданиях мою книгу "Традиция, Догмат, Обряд". Но слишком уж отчетливо для меня звучала оккультная нотка в дугинских текстах. Как и подобает "эзотерикам" (то есть людям, стоящим в прихожей каббалистики), А. Дугин рассуждает: "Могу сказать, что наркотический опыт крайне интересен. Определенному типу людей, людям более материалистической природы, это могло бы открыть глаза на жизнь. Я считаю, что наркотики крайне интересны и положительны для западных людей и менее интересны для русских, - не потому, что они хуже или вреднее. Я, кстати, даже считаю, что они не так уж вредны на самом деле, в каком-то смысле даже полезны для расширения сферы восприятия. Это то же самое, что с масонством. На Западе масонство неизбежно, потому что там Католическая церковь - организация настолько узкая, убогая и недуховная, что без масонства ей просто нечего делать. А в масонстве присутствует (или присутствовал) компонент настоящего мистицизма. Но нам оно абсолютно не нужно, потому что Церковь наша сплошь мистична"[367].
Я не счел возможным сотрудничать с оккультистами, как обычно провозглашающими и верность Православию, и "новую религию"[368]. И вскоре после моего отказа "заединиться" с ними я услышал в ответ: "Дьякон Кураев - последователь Меня. Последнее время церковные консерваторы его стали считать своим за то, что он развил антисектантскую деятельность. Это ошибочное и поспешное заключение. Если вчитаться в его труды, то станет очевидно, что сам его "консерватизм" не имеет ничего общего с истинным Православием, но является перенесением на православную почву сугубо католических представлений. Крайне опасная для Церкви фигура, поскольку в отличие от откровенных либералов-экуменистов-меневцев он действует не открыто, но тайно и исподволь, рядясь в тогу "консерватора". Кураев такой же агент влияния Запада в церковной сфере, какими являются Кургинян и Подберезкин в политической светской оппозиции. Православные, будьте бдительны! Бес пролезает к алтарю!"[369]. Эти поборники Православия и "антиэкуменисты" в том же номере, на той же полосе и в той же колонке рекомендуют "великого мыслителя", эзотерического исламиста Гейдара Джемаля.[370]..
Не сомневаюсь, что и теперь найдутся желающие объявить жизнь под страхом колдовства, "сглаза" и "порчи", веру в оборотней и кентавров неотъемлемой частью Православия. Меру позора наша Церковь, очевидно, еще не испила полностью. Мало нам церковных инстанций, торгующих сигаретами и водкой. Мало раздачи церковных наград оккультистам. Мало высокопоставленных катехизаторов, пишущих оккультные романы. Найдутся ведь еще люди, которые "ради блага церковного" провозгласят обязательной нормой Православия веру в "порчу", в кентавров, в драконов и в бесов, насилующих бедных женщин прямо в трамваях[371].
И к сожалению, я даже не сомневаюсь в том, что немалое число апологетов порченых апокрифов будут отстаивать могущество колдовства ради того, чтобы доставить себе удовольствие призвать к погромам и кострам. Ведь если силы церковных Таинств недостаточно, чтобы защититься от "порчи", значит надо устранять сам источник "порчи". Тюремная стена не помешает колдуну послать губительный дух к другому человеку. Расстояние, устанавливаемое между колдуном и его потенциальными жертвами с помощью ссылки, тоже не ослабит его сверхъестественной мощи. Поэтому вполне логично устранять зло радикально: уничтожая носителя зла. Путь к инквизиции вполне последователен. Если признать могущество ведьмы превышающим могущество Христа, - то логично обратиться за помощью к третьей силе - к государственной власти - и, используя ее могущество, попросить сжечь ведьму (которая могущественна настолько, что даже в минуту Причастия может парализовать человека: вспомним апокриф о Матроне). И эта логика была знакома не только католической и протестантской Европе. Были свои костры и в православной России[372]. Мне же кажется, что христианину больше, чем колдунов и "порчи", надо опасаться инквизиции, ибо язычество все же не позорит нас и не отлучат от нас Христа. Но если мы хотя бы в мысли своей оправдаем костры, - то и навлечем позор на Церковь, и сделаем себя людьми, чуждыми Распятому Спасителю[373]. Новый Завет, конечно, нов. Но не настолько, чтобы при его наступлении устарели слова, в давние времена сказанные Сократом: "Для человека лучше испытать несправедливость, чем совершить ее".
