«Наутилус» повернул направо и, свернув за угол, двинулся мимо Манежа. Куда это он, интересно, направился? Собрать вещички перед отбытием из страны? Или в последний раз полюбоваться красотами праздничной Москвы?
Кавалькада машин, во главе которой находился наш потрепанный и неказистый на вид фургончик, последовала примеру «наутилуса». Я потянулся было к коммуникатору, чтобы вызвать Сетова, но раздался звонок по радиотелефону.
– Вадик, возьми трубку, – сказал я Бариловичу, сменившему Багмутова, который отбыл в аэропорт еще полчаса назад, чтобы подготовить «торжественную встречу» бывшему сослуживцу.
Вадим взял трубку, сказал: «Да?» – и лицо его тут же вытянулось и застыло, как будто было вылеплено из пластилина.
– Вас спрашивает Президент, – шепнул он мне, держа трубку двумя пальцами.
– Скажи, что я вышел, – посоветовал ему я.
– Да вы что, шеф?! Это же сам Президент! Знаете, как-то неловко врать главе государства… И потом, ему абсолютно начхать, где вы, – хоть в отхожем месте!
Ему хочется срочно поговорить с вами, и он достанет вас из-под земли!
Вадик был прав, и я, тяжело вздохнув, взял трубку.
– Что это у вас там происходит, Геннадий? – послышался раздраженный голос Деда в трубке. – Вам что, других дней мало, обязательно сегодня надо было устроить маневры в центре города? А меня тут достали, понимаешь, репортеришки: что да почему, а я – ни в зуб ногой, и в моей администрации не ведают, что случилось…
И Лужков еще куда-то запропастился! Черт знает что!..
– Борис Николаевич, – тихо, но твердо произнес я. – Тут произошло небольшое ЧП, но мы просто не хотели вас беспокоить.
– Чепе? Какое еще чепе? И почему ты там фигурируешь на первом плане, понимаешь?
– Дело в том, что несколько часов назад в районе гостиницы «Интурист» один психически нездоровый человек захватил машину с супружеской четой в качестве заложников и потребовал большую сумму денег и самолет с правом беспрепятственного пересечения государственной границы…
Последний вопрос Президента я намеренно игнорировал.
– Ну и ну, совсем вы, братцы, от рук отбились! – запричитал Дед. – Это ж надо подумать: весь центр столицы парализован, а меня об этом извещают в последнюю очередь, понимаешь!.. Кто руководит операцией? И где этот многоуважаемый мэр, мать его растак?!..
– Операцией руководит какой-то эмвэдэшник с Огарева, – уклонился я от прямого ответа. – Он сейчас где-то в районе аэропорта «Шере-метьево»… А насчет мэра – не знаю, не видел…
Сразу после разговора со мной на Тверской Лужков был взят «под охрану» моими людьми под предлогом опасности «государственного переворота», увезен в надежное место, где и содержался под охраной и без права пользоваться средствами связи.
– А что за людей этот паршивец захватил?
– Фамилии и мотивы пока выясняются, – вновь соврал я, – но успокойтесь, Борис Николаевич, к нашему Подопечному это ЧП никакого отношения не имеет. Просто они с Галиной, как и сотни других людей, оказались в районе, который был оцеплен милицией, но с ними ничего не случилось…
Главное – побольше твердости и уверенности в голосе, когда врешь очень высокому начальству…
– Я лично контролирую охрану нашего человека и его супруги и гарантирую их безопасность, господин Президент! – продолжал я официальным тоном. – Кстати говоря, они уже едут домой…
– Ох, когда-нибудь разберусь я со всеми вами, дармоедами! – пообещал Дед и в сердцах швырнул трубку.
Мы уже мчались по Арбату. Дистанция между нашими машинами была такая, какую заказывал Сетов. Посторонние автомобили, которые пытались затесаться между нашим фургончиком и «наутилусом», вовремя перехватывались и отсекались «гаишным» эскортом, следовавшим по двум соседним полосам.
На связь вышел Багмутов. Он доложил, что в Шереметьево всё готово. Это означало, что сейчас десятки вооруженных до зубов бойцов из антитеррористической группы «Альфа» заняли исходные позиции в укрытиях вокруг пассажирского лайнера, пожертвованного для такого дела руководством «Аэрофлота». Впрочем, моторный ресурс самолета уже вышел и он был недавно списан… Сетов и его заложники поднимутся по трапу в салон, где их будет ждать засада. Подопечный и Галина первыми должны войти в самолет, и именно в этот момент, когда они будут уже за порогом, а Сетов – еще на трапе, трап отъедет в сторону, а спецназовцы, находящиеся внутри самолета, втащат супругов в кабину и мгновенно захлопнут люк, обшитый изнутри, как и прилегающая к нему часть салона, броневыми листами. Даже если Сетов подорвет гранату на трапе, кроме себя, никому больше вреда этим он причинить не сможет. А вообще хотелось бы, чтобы «альфовцы» взяли Кирилла хоть и раненым, но живым. Мне очень надо узнать, ради чего он выкинул свой смертельный номер без всякой страховки…
Я внимательнее присмотрелся к машине, которую мы преследовали. «Наутилус» шел не очень быстро, где-то под шестьдесят. Издалека он был похож на игрушечную машинку. Только теперь я осознал, чту же беспокоило меня во всей этой истории с самого начала. Сетов не мог, не должен был оказаться таким глупым и наивным, чтобы пуститься на подобную авантюру, не имея какого-нибудь козыря, спрятанного в рукаве. Профессионалу его квалификации грешно было требовать наличные в качестве выкупа, потому что в этом случае деньги, даже не будучи отравленными кожным ядом или помеченными невидимыми радиоактивными изотопами, просто-напросто могли иметь зарегистрированные банком номера, и впоследствии по этому следу человека можно было бы отыскать хоть на дне морском. Бывшему разведчику и куратору Опеки стыдно было лезть в пасть зверю, требуя предоставить ему самолет с экипажем для вылета за пределы России. Тем более, с человеком, ценность которого для нашей страны, по его мнению, должна была намного превышать все возможные выкупы. Только дурак в таких обстоятельствах мог рассчитывать, что его не убьют при попытке сесть в самолет!.. А Кирилл Сетов никогда не был дураком, это я хорошо усвоил за время работы с ним.
«Наутилус» пересек Садовое кольцо и стал спускаться к Калининскому мосту. Справа высилась махина Белого Дома, и я стал гадать, свернет ли Сетов вправо на Краснопресненскую набережную, чтобы через площадь 1905 года и Беговую выскочить потом на «Ленинградку». Но «наутилус» двигался по прямой, словно у него отказало рулевое управление и теперь он мог ехать только прямо.
Что же он задумал? Неужели он надеется каким-то образом оторваться от преследования и «гаишного» эскорта в жилых массивах на окраине Москвы? Может быть, он передумал улетать из страны? Может быть, сейчас он потребует подать ему самолет в каком-нибудь другом аэропорту?
На Калининском мосту «наутилус» стал резко ускоряться, набирая скорость. Мы были вынуждены мчаться вслед за ним, не отставая. Решетчатые опоры бокового ограждения моста мелькали по сторонам, словно спицы огромного велосипедного колеса, в которое мы каким-то образом попали…
А потом произошло такое, чего ни я, ни кто-либо другой из нас не мог ни предвидеть, ни предотвратить. Такое, чего я целых два дня не мог разумно объяснить…
На самой середине моста, на скорости около ста двадцати километров в час, автомобиль, в котором находились Сетов, Подопечный и его жена, превратился в сгусток багрового пламени и черного дыма, по инерции продолжавший нестись вперед. Я еще не понял, что случилось, кто-то дергал меня за рукав сзади, кто-то что-то орал в самое ухо, а я всё смотрел, как огненный болид, подпрыгнув, врезается на полной скорости в защитное ограждение моста и превращается в шар из пламени. А спустя доли секунды этот шар распался на обломки, и взрывная волна вдавила в кабину нашей машины разлетевшееся на тысячу кусочков лобовое стекло.
Водитель резко затормозил, и наш фургон встал поперек моста, и машины «гаишников» останавливались где попало, визжа покрышками о бетон, и встречные машины, не успев вовремя отвернуть или остановиться, образовали самую настоящую кучу-малу посреди проезжей части, где жадное пламя лизало остатки «наутилуса», и одинокое, чудом уцелевшее и не загоревшееся колесо, как в одном из эпизодов знаменитого «Терминатора», выкатилось медленно и печально из пламени к нам навстречу и, закружившись в агонии наподобие пса, пытающегося ухватить зубами свой хвост, улеглось на асфальт.
Они взорвались, и произошло это на наших глазах, и теперь ничего нельзя было сделать или исправить.
Да, Сетов все-таки победил меня, но победа досталась ему ценой его собственной жизни, и я всё думал: имело ли смысл стремиться к такой победе?..
Но еще больший шок, чем смерть Кирилла Сетова, у моих ребят вызвала гибель Подопечного. По сути дела, на их глазах погиб человек, от которого зависело безопасное существование целой страны, и не удивительно, что теперь они боялись конца света. Как потом выяснилось, некоторые из них на следующий же день предались безудержному пьянству, словно в душе у каждого из них лопнула та струнка, которая заставляла их жить и бороться за свое право на жизнь. Другие еще тогда, на мосту, ходили как в воду опущенные, и видно было невооруженным глазом, что они теперь не поверят ни одному моему слову насчет «детонаторов». Я не смел упрекать ни тех, ни других. Мне было просто не до этого. Я думал, как мне спастись из создавшегося положения, которое в шахматах именуют цугцвангом: это когда любой ход плох, и нужно выбрать наименее худший из всех.
