— Деньги достал у кого-нибудь, чтобы отдать шантажисту Стасику, а потом поспорил с ним, пришел в ярость и убил. А пистолет выкинул куда-нибудь…
— То есть выкинуть рубашку и мобильный у него мозгов не хватило, а пистолет — легко! Кстати, от денег он не отпирается, а про рубашку и телефон говорит, что их ему подбросили. Даниель ему не верит. Себастьян верит, но все равно почему-то вцепился в Рябинина, как клещ. Я их не понимаю. У них ведь есть еще один подозреваемый, точнее, подозреваемая, а они на нее — ноль внимания. А по мне — надо ее кандидатуру тоже обработать. Думаю, именно она совершила убийство Хромова. А убийство оператора к этому делу вообще отношения не имеет.
— То есть как? — опешила я.
— А вот так! Записных книжек ведь при убитом операторе не обнаружили? Нет. Значит, кто-то их свистнул. У Рябинина ничего подобного не нашли. То есть он что, мобильник себе оставил, а пистолет и записи выкинул? Тогда уж должен был выкинуть все сразу.
— А может, он думал, что телефон ему еще пригодится?
— Пистолет ему, в таком случае, тоже мог еще пригодиться. И потом… Ну сама посмотри: не вяжется тут все. Рябинин, по-моему, просто очень импульсивный человек. Если честно, не представляю я его с пистолетом в руках… Но дело даже не в том. Просто Стасик мог шантажировать не только Рябинина, так что убить его мог кто угодно. И именно этот «кто угодно» унес с собой его записи.
— Смотрю я на тебя и удивляюсь! — с легкой ехидцей в голосе воскликнула я. — Почему у нас в агентстве начальники Себастьян и Даниель? По-моему, давно пора сделать самым главным начальником тебя.
— Я тебе открою одну государственную тайну: на самом-то деле я и есть самый главный начальник. Потому что на всякой фирме главная фигура — секретарь. Поэтому так много их гибнет на страницах детективных романов.
— Только ты, пожалуйста, не гибни!
— Да уж постараюсь, враги этого не дождутся. Кстати, ты мне своими разглагольствованиями напомнила о кадрах… Я тут узнала одну интересную вещь. Себастьян взял себе помощника!
— Что-о! — сыр съехал с моего бутерброда прямо на фотографию Рябинина. — Какого еще помощника?
— Понятия не имею, — явно наслаждаясь моей реакцией, ответила Надя. — Мне на самом-то деле наши начальники ничего не говорили, я просто сделала кое-какие выводы из разговоров. Но они двое так шифруются, что я почти ничего не поняла. Даже не могу тебе сказать, помощник это или помощница.
Ревность уколола меня скорняжным шилом.
— И чем же он или она занимается?
— Тайна за семью печатями! При мне это ни разу в открытую не обсуждалось, все какими-то намеками да жестами.
Новый укол ревности — еще более болезненный.
— А ты что, Даниеля расспросить не могла?
— Да я попыталась! Но он сделал вид, что не понимает, о чем я говорю.
Ревность явно решила сшить из меня обувь.
— Так… — сказала я, пытаясь не обращать внимания на свою мучительницу. Я имею в виду ревность, хотя Надя, конечно, тоже вела себя не лучшим образом: наблюдала за мной с жадным любопытством и без малейшего сочувствия. Конечно, это вполне понятно, я-то ведь тоже только хихикала, когда она делилась со мной своими проблемами в отношениях с Даниелем. Точно говорят: как аукнется — так и откликнется. — Ладно, черт с ней, с этой помощницей…
— Или помощником, — вставила все-таки Надя.
— Все равно. Расскажи мне лучше о твоей подозреваемой. Что она за птица?
— Помнишь картину Хромова «Поцелуй вампира», которую инсценировал убийца?
— Конечно.
— Так вот, моя подозреваемая — та девушка с картины, изображавшая вампиршу. Натурщица или модель, уж не знаю, как ее назвать.
— Она что, действительно оказалась вампиршей?
— Не знаю. Не думаю. Конечно, работа в нашем агентстве приводит к тому, что во всем хочется видеть вмешательство потусторонних сил. Но с этой девушкой и без чертовщины много всяких обстоятельств… подозрительных, я бы сказала… Сейчас…
Надя с умным видом порылась в своих бумажках и, вытащив на поверхность один листок, уткнулась в него и забормотала:
— Вот, нашла. Сидорова Ирина Евгеньевна, 1972 года рождения… Тэк-с. Короче, с девушкой у Хромова был роман пылкий и страстный. Кстати, с женой они тогда еще даже не разъехались. Говорят, что их часто видели на всяческих мероприятиях втроем. Да-с, веселая семейка… Короче, когда Хромов с женой стали жить отдельно, девушка, наверное, окрылилась надеждой на то, что их любовь найдет свой счастливый финал в законном браке. Но не тут-то было! Хромов не только с женой не развелся, но и с Ириной довольно быстро расстался — нашел себе какую-то другую девушку, по слухам, несовершеннолетнюю. Вообще, должна тебе заметить, про Хромова ходит столько грязных сплетен, что даже моя закаленная цинизмом душа отказывается во все верить. Ну, кто там была новая возлюбленная нашего художника, история умалчивает, а вот Ирина после такой коварной измены стала вести себя неадекватно. Закатывала скандалы, билась в истериках, налетала на своего бывшего любовника, как гарпия, в людных местах. Словом, довела мужика до того, что он расстарался, чтобы она попала в психушку. Из психушки она вышла тихая, но совершенно невменяемая. То есть если раньше между истериками и скандалами какие-то просветы наблюдались, то теперь, по словам тех, кто с ней общался в последнее время, она совершенно не в себе — что-то бормочет, взгляд остановившийся, и так далее. Но Хромов остался главным предметом ее помешательства. То есть она вообще ни о чем и ни о ком больше говорить не может. Просто одержима им. Постоянно вспоминает подробности их романа, всякие мелочи, все, что он говорил…
— И ты думаешь, он не мог впустить в мастерскую Рябинина, но впустил ее? — усомнилась я, — Чем же она лучше?
— Не путай Гоголя с Гегелем! А как тебе такое: он часто навещал ее в больнице и после того, как она вышла, регулярно помогал ей деньгами. Устроил ее на работу — убираться у какого-то своего приятеля.
— Надо же! — я покачала головой. — А я-то думала, портрет Хромова можно писать одной черной краской.
— Мне все равно, какой краской, но впустить Ирину к себе он мог. Инсценировка тоже понятна — это та картина, которая была написана в пору расцвета их любви…
— А мотив? — поинтересовалась я, делая большой глоток чая. — Ей не было резона его убивать.
Надя подняла глаза от своей бумажки:
— С точки зрения здравого смысла — да. Но не забудь: мы имеем дело с сумасшедшей.
— И что ты предлагаешь?
— Завтра утром поедем к ней, — сказала Надя, складывая бумаги в стопку и убирая их обратно в папку. — Побеседуем.
— Ты думаешь, беседа с сумасшедшей нам что-нибудь даст? — с недоверием в голосе произнесла я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
