Андреевич – он все рассчитал, мне никто не поверил бы, а мужу, сами понимаете, я не сказала бы об этом уже потому, что не захотела бы его травмировать. Ленский не учел только одного – капитана Лещенко. Вернее, не знал, что именно в это время он вернется из Чечни и сразу рванет ко мне. Они с моим мужем вместе с детства, оба детдомовские, у них какое-то странное понятие о дружбе… Короче, причина того, что сейчас Ленский выглядит несколько иначе, чем раньше – капитан Лещенко, и причина того, что я до сих пор жива – тоже он. Вот так. Лещенко не сказал об этом никому, даже когда мой муж выкрал его у боевиков, и они вместе едва не погибли, он не сказал ему ни слова. А вот Ленский не забыл, довел все до финала, заработал популярность на моей личной жизни, как и хотел… Все, доктор, я устала, дайте мне каких-нибудь таблеток, и я посплю, – с этими словами я свернулась клубком, натянув на себя одеяло.
Доктор Женя тихо вышел, вскоре прибежала медсестра, принесла какую-то пилюльку. Через час я уже крепко спала, не видя впервые за все время никаких снов.
Странное дело – после этого разговора наметился какой-то прогресс, я охотнее общалась с доктором, отвечала на все вопросы, почти без боли уже вспоминала Чечню. И только один вопрос не давал мне покоя – где же именно мой доктор раздобыл эту чертову кассету. Но задать его я никак не решалась.
Евгений наконец разрешил мне видеться с мужем, Кравченко приезжал каждый вечер, сидел до тех пор, пока санитары не начинали запирать двери. Я видела, что с ним все в порядке, он был всегда абсолютно трезв, выбрит и все такое.
– Как тебе живется одному? – спросила я как-то.
– Не живется мне, ласточка, – ответил он, разглядывая мои худые руки с исколотыми венами. – Никак не живется. Я не могу приходить домой, зная, что тебя там нет. Я в казарме сейчас обитаю, в каморке своей.
– Ты дезертир, Кравченко! – засмеялась я.
Он вздохнул и обнял меня, уткнувшись носом в волосы, подколотые кверху.
– Знаешь, – сказал он вдруг, – а у Рубцова внук родился, Лехой назвали…
– Когда это Сашка успел жениться? – удивилась я.
– А они так, без росписи. Как вернулись из Аргуна, так и привел он Ленке невестку, девка хорошая, умная. И пацанчик такой крепкий родился… Привет тебе передавали, и Ленка с Серегой тоже.
– Леша… а ты не жалеешь, что мы…что у нас…
– Не надо, ласточка, зачем ты об этом? Теперь уже поздно. И потом, я ни с кем не хочу делить тебя.
Мне стало смешно – точно также думала я сама – ни с кем не хочу делить тебя. Чистой воды эгоизм. Вдруг Леха полез за пазуху:
– Чуть не забыл – я же принес тебе кое-что, – с этими словами он вынул маленький сверток. Это была тельняшка, та самая, которую я всегда надевала в трудные моменты жизни. Я поднесла ее к лицу – она пахла Лехой, его телом, его одеколоном…
– Как ты догадался? – спросила я, не отнимая тельняшку от лица.
– Леший напомнил, сказал, что ты без меня в ней разгуливала. И потом, ты всегда мерзнешь, а она теплая…
Наверное, мы комично выглядели со стороны – огромный военный с усталыми глазами, обнявший худую, бледную женщину с растрепанными волосами, в которых справа красовались седые пряди. Мы сидели внизу, в вестибюле, куда остальных пациентов не выпускали, только мне доктор Женя сделал исключение. Я смотрела на стеклянную входную дверь, по которой струились дождевые потоки. Весна была на редкость дождливая, лужи очень быстро заменили лежавший до этого снег. Я не хотела расставаться с мужем, как могла, оттягивала этот момент, сидела, прижавшись к нему, прикрытая его же курткой, а он вдыхал запах моих волос, гладил пальцем исколотую вену на кисти… Дверь распахнулась, и в вестибюль вошел высокий парень в расстегнутой кожаной куртке и белом свитере с высоким горлом. Он скользнул по нам взглядом и отвернулся, доставая из кармана мобильный телефон. Что-то знакомое было во всей его фигуре, в глазах… Видимо, ему тоже что-то в нас не понравилось, он обернулся, глянул в упор и ахнул:
– Марьяша?!
Только один человек называл меня этим именем, только один… И встреча с ним ничего хорошего мне не сулила… Ленский подошел ближе, разглядывая меня как диковинное насекомое:
– Господи, что с тобой? Как ты здесь оказалась, Марьяша? – он задавал вопросы как ни в чем не бывало, словно не было той кошмарной ночи, того проклятого фильма…
Его новое лицо было менее привлекательным, чем прежнее, но все же не безобразным, хирурги-пластики сумели свести к минимуму уродство. Он смотрел на меня и ждал ответа, но я онемела, вцепившись похолодевшими пальцами в Лехин камуфляж.
– А я, представляешь, к приятелю зашел за своей вещицей. Он тут работает реабилитологом каким-то, – продолжал Ленский. – Нет, вот уж кого не ожидал здесь встретить, так это тебя… Что, все-таки, с тобой? Вижу, доконал тебя твой военный! Такую женщину угробил, капитан! – обратился он к Лехе. – Могла бы в Москве со мной блистать, а теперь сидит в психушке…
Это меня добило. Я завизжала, вскакивая, но Кравченко удержал, усадил обратно на стул и схватил Ленского за отвороты куртки. Подняв его над полом на вытянутые руки, Леха пинком открыл дверь и выкинул Димочку на улицу. Ленский упал спиной в лужу, попытался встать, но не успел – Кравченко, наступив ему на руку, другой ногой ткнул его голову обратно в грязь. Я слышала, как Леха проговорил спокойно и зло:
– Если только еще раз ты посмеешь приблизиться к моей жене, если только упомянешь ее имя, я убью тебя. Поверь, я не шучу, я давно мечтаю сделать это. А убивать я умею. Ты это понял? И еще одно – если завтра, не дай Бог, ей станет хуже, готовься – я искалечу тебя так, что не узнает родная мама. Это я тоже умею. Прощай, журналист.
Кравченко вернулся ко мне в вестибюль, аккуратно закрыл дверь и крепко обнял меня:
– Не думай об этом, Марьяна, ты его больше никогда не увидишь. Я буду рядом и не подпущу его близко, успокойся, родная моя, – он целовал меня, все крепче прижимая к себе.
В коридоре загремел ключами санитар, мне пора было возвращаться в отделение. Кравченко легонько подтолкнул меня ко входу и пообещал:
– Я приду к тебе завтра, ты жди, ладно?
Я
