– Разница-то невелика, – развел руками Казимир. – Ныне Драгутин стал кудесником Чернобога вместо опочившего Осташа.
Кончак поморщился. Весть, что и говорить, была неприятной. Влияние волхвов в землях славян по-прежнему велико, и если они объединятся вокруг новгородских князей Олега и Ингера, то Аскольду в Киеве солоно придется.
– А я что говорю, – вздохнул Казимир. – Рано великий князь в чужую веру переметнулся. Уж на что кудесник Даджбога Солох косо посматривал на варягов, а ныне и он заявил во всеуслышанье что враг-де у нас с ними общий. О кудесниках иных славянских богов и говорить нечего, они смотрят на Олега как на своего спасителя.
– Неспокойно, значит, в Киеве, – сделал правильный вывод из всего случившегося ган Кончак.
– Наследника нет у князя Аскольда, – закручинился Казимир. – Отсюда все наши беды.
После смерти Дира многие бояре как с цепи сорвались, в открытую стали кричать за новгородского князя Ингера. Мол, окрутим Добромилу с сыном Рерика, и будет у нас один великий князь на все славянские земли.
– А что Аскольд?
– Молчит пока. Отправил, правда, послов в Византию, к Василию Македонянину, но помощи от ромейского императора мы так и не дождались. Ромеи обещать горазды, а как до дела доходит, так они сразу в кусты.
– Я ведь не случайно в Киев приехал, – поделился с хозяином своей заботой ган Кончак.
– Догадался уже, – косо посмотрел на Аристарха Казимир. – Никак сына женить собрался?
Бедный Аристарх от такого предположения киевского боярина даже вином поперхнулся, пришлось гану Бориславу стучать братану кулачищем по спине. Этот Борислав был как две капли воды похож на своего отца покойного бека Богумила. Вот ведь Рюрикова порода, ничем ее не вытравишь!
– Сосватать я хочу вашу княжну Анастасию за княжича Андриана, младшего сына великого князя Биллуга.
Теперь уже пришла очередь перхать горлом боярину Казимиру, потому как ган Кончак не просто девку сватал за тмутараканского княжича, а предлагал союз между Матархой и Киевом с далеко идущими последствиями. Великий князь Биллуг принял христианство еще тридцать лет тому назад и с тех пор не скрывал своих симпатий к Византии. Вот только как этот союз воспримут в Итиле, где до сей поры косо посматривали на великого князя Аскольда? И не сочтет ли каган-бек Вениамин сближение Киева с Тмутараканью угрозой для Хазарии.
– Я говорил об этом с каган-беком, – спокойно отвел опасения боярина ган Кончак. – Вениамин благосклонно отнесся к предполагаемому браку. Более того, он готов оказать великому князю Аскольду поддержку в его борьбе с варяжским нашествием.
Вот ведь взрастил бек Карочей сына – из налимов налим! Боярин Казимир даже языком от восхищения цокнул. И веру поменял, и из Итиля в Матарху перебрался, а все одно ходит в доверенных лицах у каган-бека и его рахдонитов. Мать гана Кончака принадлежала к одному из самых знатных сефардских родов, и Вениамину о том, конечно, было ведомо. Да и дядья по матери, наверное, помогли Кончаку вернуть утерянное было доверие каган-бека, коего в Итиле ныне иначе как царем не именуют. А тот царь вчистую проиграл войну Воиславу Рерику, который, правда, заплатил за эту победу жизнью. Говорят, что после этого срама Вениамин изменил свое отношение к тюркским и асским ганам, вновь стал назначать их беками, чего прежде не делал. Что ж, иное поражение полезнее победы, ибо позволяет взглянуть на окружающий мир более трезвыми глазами.
– Если хочешь знать мое мнение, ган Кончак, то я за этот брак и разумом, и сердцем. Да и нет у князя. Аскольда иного выхода, как идти на союз с Тмутараканью, Византией и Хазарией, иначе собьет его со стола злобный франк, помяни мое слово. А сколько годков княжичу Андриану?
– Двадцать пять, – тряхнул седеющими кудрями Кончак.
– Значит, не сопливый мальчишка, а муж в силе и славе.
– А зачем нам на великом киевском столе слабый человек? – усмехнулся Кончак. – Аскольд ведь годами уже далеко не молод, и уход его не за горами.
Последнее замечание гостя Казимиру не понравилось, хотя Кончак сказал чистую правду. Аскольду минуло семьдесят лет, и пусть он пока не жалуется на здоровье, но о вечном наверняка уже задумывается. Земные дела все более становятся ему в тягость. А ведь противостоит-то великому киевскому князю человек в самом расцвете сил, готовый на все ради власти над славянским миром.
Весть о грядущей свадьбе тмутараканского княжича Андриана и княжны Анастасии в один день облетела Киев. И хотя сговор был предварительный, позволяющий сторонам в случае крайней нужды отказаться от данного слова, все, имеющие разум, понимали, что брак этот выгоден и Аскольду, и Биллугу. Не говоря уже о том, что намечающийся союз окончательно привязывал Киев к Царьграду при благожелательном отношении Итиля. Ведь недаром же сватом тмутараканского княжича выступил ган Кончак, сын небезызвестного бека Карочея, убитого в Итиле при темных обстоятельствах. Впрочем, самого гана Кончака этот факт, похоже, не смущал, так с какой же стати киевлянам по этому поводу головы ломать.
Воеводе Олемиру весть о предстоящей свадьбе принес Доброгаст, ладожский боярин, бежавший в Киев после неудачной замятии Вадимира против Воислава Рерика. За двадцать лет, минувших с той поры, Доброгаст обжился на Полянских землях, но покоя, похоже, так и не обрел. Покойный князь Дир привечал беглецов, а вот князь Аскольд в последнее время косо посматривал и на Доброгаста, и на иных выходцев из земель ильменских словен. Ладожане все как один были печальниками Перуна, а ныне среди крещеных ближников великого князя Ударяющий бог оказался не в почете.
В боярине Доброгасте многие христиане из окружения Аскольда видели тайного пособника князя Олега и Пересвета, кудесника Перуна, переметнувшегося на его сторону. Да что там ладожане, коли сам воевода Олемир, принадлежавший к одному из самых знатных Полянских родов, тоже был обойден расположением великого князя. Он не принял ромейской веры и остался печальником славянских богов, коим кланялись от сотворения мира его пращуры.
– Помяни мое слово, воевода Олемир, добром для Киева этот союз не кончится. Матарха платит дань Итилю, и нас хитрые беки заставят трясти мощной для своей пользы. А начнем людей на рать сзывать, так чьим именем прикажешь на вече клясться? Именем Яхве? Но разве тот бог чужой иудеям? А приносить жертвы славянским кумирам князь Аскольд ныне не велит. Его богу это, видите ли, противно. Мол, ладожане в Киеве пришлые, а ромеи, которыми он себя окружил, выходит, местные уроженцы? Князь Ингер, говорят, варяжской крови, а сам Аскольд откуда родом? А боярин Гвидон давно ли стал киевлянином? А княжич Андриан Киеву родной, что ли? У него мать из ромеев, он язык славянский уже забыл. Что для него наша правда, коли он чужое имя носит и чужому богу кланяется?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
