Я не могу сделать это.
Нет места. Я пытаюсь снова, сжимаясь, чтобы принять больше его. Моя кожа покрывается капельками пота. Чувство наполненности растет, превращаясь в жгучую боль, но я прохожу через нее, заставляю себя…
— Притормози, — приказывает Леви, чуть больше, чем рычанием. Его руки сжимают мои бедра, чтобы удержать.
Я открываю глаза. Качаю головой. — Мне нужно…
— Тебе нужна минута, — твердо говорит он, и его голос не допускает никаких возражений. Мы оба дрожим, задыхаемся, потеем друг о друга, но я делаю паузу, и он кивает, отрывисто, удовлетворенно. — Хорошая девочка.
Он смотрит на меня, словно не зная, куда отвести взгляд. Затем он находит место, где мы соединены, и начинает трогать меня там, медленными, влажными движениями большого пальца по моему клитору, которые смягчают меня и помогают мне принять его до конца. Его бедра упираются в нижнюю часть моих бедер, когда они опускаются ниже. Я чувствую, как мой канал сжимается и захватывает его. Он вошел в меня до упора, и я рухнула на него сверху.
— Леви, — заикаюсь я в его рот. — Ты очень большой.
Что-то вибрирует между нами. Не физическое — чувство. Оно резонирует в моем теле и в моем мозгу.
— Ты привыкнешь ко мне, — задыхается он у моего виска, дрожащими руками откидывая мои волосы со лба, а потом я так наполняюсь, что больше не могу оставаться неподвижной. Я вращаю бедрами, чтобы проверить, что больно (очень мало), а что хорошо (очень много). Я узнаю, чего я хочу. Какой угол. Какой ритм. В обмен я позволяю рукам Леви бродить по моему телу, где ему вздумается — и он везде. Раздаются мокрые, грязные, постыдные звуки, но мне все равно, я слишком занята тем, что хватаюсь за изголовье кровати и сжимаю себя в той точке внутри себя, которая… Да. Да. Он огромен, растягивает меня до предела и немного больше. Я балансирую на его груди. Его сердце бьется барабаном о мою ладонь, и я двигаюсь вверх и вниз. Восхитительное давление. Наслаждение пульсирует в глубине моего живота. — Вот так? — спрашиваю я.
Он не отвечает. Или отвечает, но бессвязным бормотанием, такими словами, как «Пожалуйста», «Не шевелись», «Ты такая тугая, я сейчас… О, черт». Становится еще хуже, когда я специально сжимаюсь вокруг него, просто чтобы посмотреть, куда я могу пойти. Внутри меня нет свободного места. Вообще ничего нет, и зрение расплывается. Мой пульс скачет. Голова отключается, в легких не хватает воздуха, и я кончаю, как лавина, ослепляющая радость, когда мое тело ритмично сокращается. Я хнычу от оргазма в кожу его ключицы.
Когда я снова могу думать, я обнаруживаю, что Леви лежит на мне, задыхаясь, прижавшись к моему горлу, пальцы крепко обхватили мои бедра. Он бормочет, стонет, отчаянно молотит своим членом по моему животу, но он вырвался. Я мучительно пуста, сжимаюсь от боли.
— Ты…? — Мой голос хриплый.
— Я стараюсь, чтобы это длилось долго, — говорит он. — Я не хочу, чтобы это закончилось. — Я пытаюсь снова ввести его в себя, но он сжимает мои запястья над головой и целует меня, бесконечно, глубоко, не сдерживаясь, заглатывая мои тихие хныканья в свой рот. Затем он снова проникает внутрь. В этой позиции он становится глубже. Сильнее. Под разными углами. Он охватывает меня, всю меня, и я позволяю ему делать то, что он позволил мне: находить удовольствие в моем теле. Его толчки то неглубокие, то медленные, то глубокие. Затем его контроль сменяется двумя длинными движениями, которые вызывают восхитительное трение всех моих нервных окончаний. Мне нравится его вес на себе. Мне нравятся его гортанные стоны. Я люблю отсутствующий, изумленный зеленый цвет его глаз. Я так близко. Снова так близко.
Это хорошо. Он хорош. Нам хорошо. Вместе. Вот так.
— Би, — говорит он, прижимаясь к моей щеке. — Би. Ты — все, что я…
Мои руки скользят по его блестящей от пота спине, и я прижимаю его к себе, когда он разлетается на миллион осколков.
Глава 18
— Удивительно! — Голос парня слегка дрожит, в его восхищении чувствуется оттенок страха. Полагаю, как это называется? Важно лишь то, что это открывает шлюзы для всех остальных, чтобы высказаться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Невероятно.
— У нас есть рабочий прототип…
— …Не могу поверить, что нашлось такое простое решение…
— …BLINK практически готов…
— …такой элегантный способ…
— Чертовски круто, — заявляет Росио, самым громким голосом. Все смотрят на нее, и в этот момент впечатленный шепот становится больше похожим на братскую вечеринку. Приветствия, объятия, иногда скандирование. Я удивлена, что бочонок не появился из воздуха.
Леви прислонился к скамейке на противоположной стороне комнаты, одетый во вчерашний «Хенли». Сегодня утром я предложила ему свой растянутый камзол, но он просто уставился на меня. Негодяй. Он замечает, что я смотрю на него, и мы оба отводим глаза, смущаясь, что нас поймали. Затем наши глаза снова встречаются. На этот раз мы улыбаемся друг другу.
— Мы должны праздновать! — кричит кто-то. Мы не обращаем на него внимания и продолжаем улыбаться.
Когда у нас с Тимом впервые был секс, я испугалась, что ему не понравилось. Он не звонил мне два дня, которые я провела, размышляя, не дерьмо ли я в постели, вместо того чтобы сосредоточиться на том, насколько дерьмовым был он. Во время ссоры, которая положила конец нашей помолвке, он обвинил меня в том, что я подталкиваю его спать с другими женщинами, потому что я была «полной морской звездой» во время секса (после его ухода мне пришлось погуглить, что это вообще значит). Поразмыслив, можно сказать, что наши отношения закончились тем, что Тим заставил меня чувствовать себя ужасно по отношению к себе. Как поэтично.
Может быть, за последние годы я научилась гораздо меньше задумываться о том, что обо мне думают чуваки, и поэтому я провела ноль секунд из последних двадцати четырех часов, размышляя о том, считает ли Леви, что я дерьмово лежу. Но, возможно, это не единственная причина. Может быть, это связано с тем, как он смотрел на меня сегодня утром, когда я проснулась на нем в своей двухместной кровати, которую он обвинил в том, что она «орудие пыток, перепрофилированное под мебель». Может быть, это был тихий, мило застенчивый разговор о том, что я принимаю противозачаточные средства, и о том, что мы оба живем как аскетичные монахи достаточно долго, чтобы быть уверенными в своей чистоте. Может быть, это его изумленное лицо, когда он увидел, как я пью несладкое соевое молоко прямо из пакета. Может быть, дело в быстрых, скрытых взглядах, которые он бросал на меня весь день.
Мы мало разговаривали. Или — мы много говорили. О схемах, высокочастотной стимуляции и зонах Бродмана. Все как обычно.
Но сегодня не совсем обычно.
— Похоже, у тебя получилось. — Борис подходит и встает рядом со мной. Он смотрит на своих инженеров, которые в данный момент делают друг другу праздничные клинья, с легким неодобрением.
— Нам все еще нужно подправить нейропрограмму. Затем мы испытаем модель на первом астронавте. Парень вызвался добровольцем. — Эвфемизм: Парень умолял стать испытуемым номер один. Приятно знать, что кто-то еще так заинтересован в BLINK.
— Когда это будет?
— На следующей неделе.
Он кивает. — Тогда я назначу демонстрацию на конец следующей недели.
— Демонстрацию?
— Я приглашу своих боссов, ваших боссов. Они пригласят еще кого-нибудь повыше.
Я уставился на него, встревоженная. — Это слишком рано. У нас есть несколько недель до окончания проекта, и нам нужно устранить множество неполадок. В проекте участвуют люди — много чего может пойти не так.
— Да. — Он смотрит на меня ровным взглядом. — Но ты знаешь, каковы ставки, особенно с учетом того, что MagTech так близок к тому, чтобы догнать нас. И ты знаешь, что против проекта выступают. За нами наблюдает множество людей. Много людей, которые очень мало знают о науке, но при этом очень заинтересованы в BLINK.
Я колеблюсь. Десять дней — это гораздо меньше, чем я могу себе позволить. С другой стороны, я понимаю, под каким давлением находится Борис. В конце концов, именно он получил от нас разрешение на начало работы. — Хорошо. Мы сделаем все, что в наших силах. — Я отталкиваюсь от скамейки. — Я скажу Леви.
