— Гахерис, милый мой Мордред, спасал лишь собственную шкуру. Тебе не приходило в голову задуматься, с какой стати стража выпустила его за ворота, хотя о стычке все наверняка уже знали? Одного Гахериса непременно задержали бы. Но вот принца Мордреда, ежели сам Бедуир распорядился, чтобы о нем позаботились…
— Я почти ничего не помню. Скачка — точно дурной сон… часть дурного сна.
— Так подумай сейчас. Произошло следующее: Гахерис выбрался за ворота, ускакал прочь и, как только представился случай, бросил тебя на произвол судьбы — умирать или выздоравливать, это уж на усмотрение Бога и благочестивой братии.
— Ты и об этом знаешь?
— Со временем Артур нашел-таки монастырь, но тебя уже не застал. Разыскивая тебя, королевские посланцы изъездили страну вдоль и поперек. И в конце концов решили, что ты сгинул либо мертв. — Гавейн невесело усмехнулся. — Мрачно же подшутили боги, братец! Скончался Гахерис, а оплакивали тебя. Тебе бы это изрядно польстило. Когда собрался очередной совет…
Остального Мордред уже не слышал. Он порывисто вскочил на ноги и отошел на несколько шагов в сторону. Солнце садилось, на западе переливалась и мерцала гладь огромного озера. А за ним, между заводью и закатным заревом, маячили холмы острова Хой. Мордред глубоко вздохнул. Ощущение было такое, словно он медленно пробуждается к жизни. Когда-то давным-давно на берегу неподалеку отсюда вот так же стоял мальчишка, и сердце его влеклось за холмы и за море, к далеким, многоцветным королевствам. А теперь его сменил мужчина: он глядел в ту же сторону, прозревал те же видения, а в сознании его рассеивалась горькая озлобленность. За ним вовсе не охотились. Его не оклеветали. Имя его по-прежнему сияет незамутненным серебром. Отец искал его с миром. А королева…
— На той неделе прибудет гонец, — сообщил Гавейн. — Ты позволишь мне отослать письмо?
— Нужды нет. Я поеду сам.
Гавейн кивнул, глядя на просиявшее лицо брата.
— А эти? — Он махнул рукой в сторону далекой хижины.
— Останутся здесь. Мальчишка скоро сможет занять мое место и исполнять мужскую работу.
— Она тебе жена, да?
— Во всяком случае, так себя величает. Без обряда по местным обычаям не обошлось: костер, лепешки… Она осталась довольна. — Мордред сменил тему, — Скажи, Гавейн, а сам ты долго здесь пробудешь?
— Не знаю. Возможно, гонец привезет какие-нибудь вести.
— Ты надеешься, что тебя призовут назад? Мне и спрашивать не надо, что ты делаешь здесь, на островах, — напрямую объявил Мордред. — Но если ты вернешься, что будет с Бедуиром?
Лицо Гавейна посуровело, превратилось в знакомую упрямую маску.
— Бедуир станет осторожничать. Ну и я, надо думать, тоже.
Гавейн смотрел мимо брата. Из далекой хижины вышли женщина и мальчик и застыли у дверей, глядя в их сторону. Под порывом ветра платье облепило ее фигуру, длинные волосы взметнулись золотым вихрем.
— Ну что ж, понимаю, — проговорил Гавейн. — Как зовут мальчика?
— Медраут.
— Внук верховного короля, — задумчиво протянул Гавейн. — А сам он об этом знает?
— Нет, — отрезал Мордред, — Оно и незачем. И о том, что он мой сын, мальчик тоже понятия не имеет. После того как я уехал с островов, мать его вышла замуж и родила еще троих, прежде чем муж ее утонул. Он был рыбаком. Мы знали друг друга еще мальчишками. А вот родители ее еще живы; помогают ей с детьми. Они радушно меня приняли, порадовались, что нас удалось-таки сговорить — спустя столько-то лет! — но я видел: они не рассчитывают, что я останусь с ними надолго. А сама она со всей определенностью объявила, что островов ни за что не покинет. Я обещал позаботиться, чтобы они ни в чем не нуждались. Для детей, для всех четверых, я отчим. Когда-нибудь Медраут, возможно, и узнает, что он бастард «Лотова бастарда», но и только; разве что в один прекрасный день я за ним пришлю. И не в обиду тебе будь сказано, брат, этого добра здесь предостаточно. Зачем поощрять честолюбие?
— И верно, зачем? — Гавейн поднялся на ноги. — Ну что, останешься с ними или поедешь со мной? Корабля еще ждать и ждать. Во дворце оно будет поуютнее, чем в этом твоем потайном убежище!
— Дай мне день-два на то, чтобы примириться с новостью, и я приеду. — Мордред неожиданно рассмеялся. — Любопытно будет поглядеть, как поразит меня дворцовая роскошь на сей раз, спустя столько месяцев на прежних работах! Вкуса к рыбалке я еще не утратил, однако сознаюсь, что резать торф я отнюдь не предвкушал!
При виде сына король испытал такое облегчение и радость, а королева была так искренне счастлива, что Мордреду показалось, будто после долгой, грозящей голодной смертью зимы наконец-то настало лето. О событиях той роковой ночи говорилось мало; ни Артур, ни Гвиневера не хотели вспоминать о стычке, зато наперебой расспрашивали Мордреда о месяцах, проведенных в изгнании. И вскоре, едва принц рассказал о своих попытках вернуться к изнуряющему распорядку детских лет, все трое принялись хохотать, напрочь позабыв о кошмарной ночи.
Затем речь зашла о Гавейне, и Мордред вручил королю послание от сводного брата. Король прочел письмо и поднял глаза.
— Ты знаешь, что в нем?
— В общем и целом — да, сир. Гавейн говорил, что намерен просить вас дозволить ему вернуться на юг.
Артур кивнул. И следующая его фраза стала ответом на вопрос, Мордредом так и не заданный.
— Бедуир все еще в Бретани, в своем замке Бенойк, что стоит к северу от огромного леса, прозванного Опасным. Похоже, что, к нашему прискорбию, он обосновался там навсегда. Зимой он женился.
Мордред, снова оказавшись в оплоте придворных интриг, ничем не выдал своего удивления, разве что чуть изогнул брови. Но не успел он ответить, как Гвиневера поднялась на ноги, побуждая встать и мужчин. Лицо ее побледнело, и Мордред впервые подметил в его живой красоте следы тревоги и бессонных ночей. Губы отчасти утратили былую округлость, словно слишком часто замыкались печатью молчания.
— С вашего дозволения, милорды, я удаляюсь. У вас еще много чего осталось сказать друг другу спустя столько времени, — Рука ее снова протянулась к Мордреду. — Приходи ко мне потолковать. Мне не терпится узнать больше о твоих чужедальних островах. А пока — добро пожаловать домой, в Камелот.
Артур выждал, пока за королевой не закрылась дверь. Некоторое время он молчал, с видом суровым и угрюмым. Мордред подумал про себя, уж не вспомнились ли королю события той ночи, но Артур сказал только:
— Я пытался предостеречь тебя, Мордред. Но мог ли ты уразуметь мое предупреждение? А даже если бы и уразумел, что еще мог ты сделать сверх того, что сделал и так? Ну что ж, это дело прошлое. еще раз спасибо тебе, и давай больше не поминать об этом… Однако надо обсудить последствия. Когда ты беседовал с Гавейном, что он говорил про Бедуира?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
