Холопы повезли князя в Москву по безопасной Каширской дороге, командование земским ополчением принял воевода полка правой руки князь Иван Мстиславский, который и приказал немедленно драпать. Так и не начав сражения, земская армия, все шестьсот сотен служивых детей боярских развернулись и, бросив обозы, добежали до Каширского тракта и по нему помчались вслед за увечным князем Бельским.
Стычка с опричниками из царской свиты, а также весть о схватке в тылу задержала татар почти на целый день. Этого времени как раз хватило земскому ополчению, чтобы добежать до Москвы и сесть там в осаду буквально на глазах у передовых дозоров Девлет-Гирея.
Крымский хан, ошалев от неслыханной удачи, разбил ставку в селе Коломенском, его сыновья — на Воробьевых горах. Бандиты, поверив в свою удачу, вознамерились штурмовать Москву — но, разумеется, добиться ничего не смогли. Городские стены испокон веков остаются непреодолимой преградой для легкой степной конницы. Однако разросшиеся вокруг русской столицы посады из бесчисленного количества слободок и дворов никакими стенами или иными укреплениями не прикрывались. Эти незащищенные предместья татары принялись грабить, едва приблизились к городу, а потом и подожгли. Огонь быстро охватил город со всех сторон, местами перекинулся в неприступную для чужаков крепость, загулял по тесно выстроенным деревянным дворцам и избам. К несказанному веселью басурман, очень скоро обезумевшие от ужаса горожане стали сами выскакивать из пекла к ним в руки: только успевай ловить, да в десятки увязывать. Кто не желал плена — прятался в холодных погребах и сырых подвалах, забирался в реку, погибал в огне. Кварталы, до которых не добралось пламя, накрыло густым дымом. Большая часть земского ополчения, так и не вступившего в сражение, самым бессмысленным образом угорела, задохнулось в плену московской твердыни. В том числе и сам их главный воевода князь Иван Бельский.
По обыкновению татары распустили облавы по всему Подмосковью, грабя усадьбы и веси, захватывая пленных. Тех, кто разбойничал в направлении Можайска и Калуги частично перехватили дозоры князя Воротынского, в других местах им не мешал бандитствовать никто.
Пресытившись грабежами и убийствами, насладившись видом обугленной русской столицы, татары повернули домой. Имея шесть тысяч опричников, князь Михайло смог отбить малую толику полона, но для открытого сражения со стотысячной ордой его сил, естественно, не хватило.
— Не понимаю, почему нам после всего этого позорного разгрома голову не отрубили? — удивился Зверев, сидя за столом напротив своего старшего товарища.
— Тебе-то за что? — не понял князь Воротынский. — Ты сражался много и храбро, кровь свою пролил. Честь тебе и хвала. Полками никакими ты не командовал, какой с тебя спрос? И я своими силами как мог изворачивался, старался. Просто сил слишком уж мало оказалось. За то, что опричные земли вопреки приказу вовремя не исполчил и под руку мою не привел, князю Михаилу Черкасскому по приказу государя голову с плеч снесли. Тут уж вина понятна яснее ясного.
— Вижу, привык Иоанн к казням, велит рубить виновных без колебаний, мои уговоры уже не требуются.
— Кто знает, Андрей Васильевич? — пожал плечами воевода. — Князя Мстиславского, что земские войска с Оки увел и воевать с Девлет-Гиреем не захотел, после покаяния письменного не то что не наказал, воеводой в Новгород послал. Вроде как и в ссылку, однако же и пост не маленький.
— Ну, и нас тоже не тронул, — добавил Зверев. — Хотя план татар к столице заманить наш от начала и до конца будет.
— План был толковый, — медленно качнул головой из стороны в сторону воевода. — Кабы его ополчение земское исполнять стало, а не бежало, как заяц пугливый, ныне бы мы не позор оплакивали, а победой великой хвалились. Иоанн из-за такого предательства с сего года земское войско запретил собирать вовсе! Ныне все боярские дети в части опричные будут призываться и по опричным правилам служить. Без местничества и родовых заслуг, по личной храбрости и уму, и по воле государевой воеводы назначаться станут. Земскую думу и земский двор царь велел разогнать вовсе.
Ныне опричный двор велено Государевым называть. А кто опричным кликать станет — тех бить батогами нещадно! Но ты разницы никакой не заметишь, княже. Кто при опричном дворе в должностях разных стоял, тот и в новом на том же месте остался. Ныне же Иоанн остатки державы нашей спасти пытается. Султану османскому и хану крымскому грамоты покаянные послал, обещает Астрахань и Казань в обмен на мир отдать. Послам велено оскорбления любые сносить с терпением и любым путем мир выпрашивать. Куда теперь денешься, коли Русь разом половины бояр своих в пожаре московском лишилась? Воевать, считай, больше некому. Токмо для порубежной службы силы набираются.
— Наш мудрый государь, похоже, забыл, что всего несколько лет назад писал точно такие же письма. Но с прямо противоположной целью, — ответил Зверев. — Летом жди войны. Придут добивать.
* * *
Выздоравливающего князя Иоанн службой не нагружал, и Андрей наконец-то вырвался в свое имение. Две недели скачки, остановка на день в изрядно опустевшем после минувшей чумы Новгороде, еще четыре дня купеческим стругом — и еще месяц скитания по пустому дворцу: без Полины княжество словно потеряло душу, былую привлекательность. Не манило, не вызывало интереса.
Старосты отчитались за оброк, привычно пожаловались на засуху и неурожай. Однако разорительная для южных волостей — здесь, на севере, жара принесла только пользу. Вопреки обычному, хорошо вырос хлеб, удался ячмень. Дождей было мало — но в сырой карельской земле вода держится высоко, поля в пыль не пересыхают. Богато налились репа и свекла, капуста завязалась в кочаны чуть не по пуду весом. А чтобы смерды на неурожай не жаловались — такого не случалось ни разу. Все время опасаются, что лишним тяглом их обложат.
Корабельщики отсыпали оговоренную половину дохода — аж четыреста восемьдесят рублей серебром — и спросили, стоит ли уходить от татар дальше в северные земли? Известия о разгроме минувшем и завоевании будущем докатились и до них сюда, в тихий безлюдный удел. Андрей утешил их тем, что удирать никогда не поздно, за Неву османы в любом случае доберутся не скоро, а вот обживаться на новом незнакомом месте хлопотно и муторно.
Демонстрируя хозяйское внимание и рачительность, Зверев объехал поля и ловы, показался людям, а потом собрался и уехал обратно, в Москву, из пустого, как турецкий барабан, дома в столичное подворье, не забрав даже холопов. Все равно призыва с него ныне не требовалось, а три десятка умелых в обращении с оружием бойцов могли пригодиться здесь. Времена надвигались смутные, кто-то должен и удел от лихих людей оборонять. Вот и отплыл князь Сакульский, как приехал: с Полелем и Изольдом.
В столице Андрея дожидался барон Тюрго. Во всяком случае, в гости швед заявился чуть не сразу по его появлении. Приветственно помахал широкополой шляпой с пером, предложил испробовать замечательного яблочного сидра в стеклянной бутылке, привезенной из самой Франции.
Замотанная проволокой пробка вылетела из горлышка с хлопком, похожим на выстрел, вино превратилось в кружках в высокую золотистую пену.
— Замечательные мастера в виноделии эти французы, — поцокал языком гость. — Мед им, конечно, неведом, однако же из своих ягод и фруктов напитки они создают изумительного вкуса! Праздник наслаждений!
— Вкусно, — согласился Зверев.
— Рад, что застал тебя дома, Андрей Васильевич, — сделав несколько глотков, отодвинулся от стола барон Тюрго. — Как друг другу должен передать вести, что доходят к нашему королевскому двору из иных стран. Султан Селим, друг мой, после минувшей крымской победы окончательно и решительно вознамерился распространить владения своей империи на русские земли. Для сего он торопливо заключает перемирия во всех концах света и перевозит свободные войска в Крым. Английский посланник с уверенностью пишет, что там собрано уже двадцать тысяч отборных янычар при двухстах пушках. Кроме того, после минувшей удачи к хану Девлет-Гирею поспешили примкнуть многие иные кочевые племена, желая выступить в новый поход под его рукою. Посему сила его супротив минувшего вырастет преизрядно, и приведет он в русские земли не менее ста двадцати тысяч воинов. У царя же Иоанна, при всем моем к нему уважении, силы токмо уменьшились, и очень сильно. Все знают, что пожар московский пожрал созванное им большое войско, и теперь вместо ста тысяч он самое большее пятьдесят собрать способен. Да и из тех многих надобно по крепостям и порубежью разослать, дабы вовсе голыми укрепления и земли не оставить.
— К чему ты это мне рассказываешь, барон? — поморщился Андрей, и без того хорошо знавший эти печальные цифры.
