же. Добрая девка. Бойкая. Таперича жена мне справная. Рукодельница(с теплотой). А благодаря дивной лампе, что барин выдает с прочим скарбом, ну и на масло то странное для нее не скупится, исчо и по вечерам справу всякую сладить можно. А зимой то ли еще будет, ух(аж зажмурившись). В общем, что Бог дал, то взял, но и взамен не поскупился.
— Да, девки у вас тут кровь с молоком. Сытые, мда. Эм, я про наших, а не про... этих, в срамных одеяниях которые, — поспешил поправиться сластолюбец, явно оценивший облегающие одежды некоторых красавиц-иномирянок. Но в следующий момент нахмурился и перешёл на полушепот. — А не могут ли, ну, коняшки эти вон, эм, словно неживые которые, быть от лукавого и...
— Ты вот что, паря! Язык-то свой придержи — повторяю тебе. А то мы всем миром и сами с тобой разберемся. Отец Афанасий их ужо проверял. И диавольского промысла не узрел! Понял ли?
— Понял-понял, — непроизвольно поведя шеей, ответил любопытный субъект, но не удержался и еще раз бросил опасливый взгляд на тщательно замотанную в какое-то тряпье очень худую лошадь. Еще и с мешковатой эдакой попоной сверху, причем закрывающей все органы чувств. «Животное» сейчас неподалеку стояло как вкопанное, ни разу так и не шелохнувшись за время отдыха бригады лесорубов. — А я вот слышал, что вроде бы не Афанасий, а отец Михаил в этих землях был. Не?
— Был такой. Был. Сказывают, на охоту выбрался да по неосторожности к исчадиям в лапы угодил. И он, и пятеро его крепких да бывалых боевых холопов. На всё воля Божья(вздознув). Зато отец Афанасий, на замену прибывший из Тулы, очень добре следит за нашими душами, оберегая от всех происков лукавого. Да. Хороший служитель Божий и человек приятный. Понятливый.
— Я-ясно, — с задумчивым видом протянул явно подсыл.
— Но ты не переживай. Для всех понятливых тут и впрямь «реки с берегами». Хоть кисельными, хоть какими. Если руки справные, а нос не длинный, то ноги — в сухости, голова — в тепле, а каша с мясом — в животе! Понял ли?
— Угу. А вот...
— Взвод, стройся! — прервал чей-то громкий голос любителя всюду совать свой длинный нос. А когда все обернулись на него, то увидели обер-лейтенанта Эриха Мадса по прозвищу Хмурый, который вывел свои четыре десятка на полевые занятия и сейчас выстраивал их на лугу неподалеку от рощи, что раскинулась несколько юго-западнее от холма с поселением. — Подтянись! Выровнять щиты и копья, бестолочи! Первый десяток, ровнее! Второй, левее! Третий, живее! Четвертый, ловчее!
Хмурый, явно пошедший на повышение, возглавил линейную пехоту вооруженных сил общины, когда в его 2-й десяток влились новобранцы, причем не только лишь из иномирян. А точнее, его орденоносные ветераны были распределены и назначены наставниками во вновь образованные четыре десятка щитоносцев. Снаряжение их практически не претерпело изменений, разве что стало куда больше металлической фурнитуры. Те же умбоны на щитах. Ну и наряду с волшебными мечами у ранее ими владевших, наконец-то появились чеканы-клевцы, причем у всех. Этому поспособствовали и приличные трофеи с разгромленного Набега, в виде множества бронзовых изделий. И активная торговля с не раз уже посещавшими Надобрывинск купцами Никодимом и Фролом, которые знатно поднялись в последнее время, в очередной раз расширив свой речной флот и заодно обеспечив приток переселенцев.
Наблюдая за экзерцициями ладных, все как один, копейщиков с единообразными крупными щитами и в смешных защитных наголовьях, недавно прибывший вместе с купчинами обладатель жиденькой бороденки с задумчивым видом почесал ее. Но это, скорее, по привычке, а вовсе не потому что было кого там погонять. Всё же перед баней всех новоприбывших прогнали через странный круг, после которого вся живность по необъяснимым причинам предпочла покинуть своих носителей. Да и выданная им одежда, в виде просторных штанов, подобия гимнастерки да справных ботинок с обмотками, была новая и чистая. Перестав же начёсывать поросль на лице, ее обладатель озвучил свои впечатления, хотя не очень понятно на счет чего. То ли и вправду от невиданного зрелища, то ли по поводу не менее диковинной новой одежды. Она ведь, пусть и была не особо сложных фасонов, однако удивляла явно ненатуральностью вполне, к слову, приятной наощупь прочной ткани, но что важнее, соединенной в конечное изделие вовсе без швов, словно будучи склеенной. Чего уж говорить о соответствии размерам нового хозяина, хотя запас, так сказать, навырост имелся.
В общем, он прознес:
— Чудно́.
— А? А, зато дельно! — по-своему понял его старожил. — Вон какие богатыри! Защитники. Да чего говорить, если исчадий в округе почитай и не стало. Поход возмездия-то за отца Михаила знатно их проредил, вынудив бежать куда глаза глядят. И немудрено, тогда ведь ушей принесли с чуть ли не тыщи ушастых! Ну и останки отче с его людьми ещё. Жуткое зрелище. Погрызанные кости одни. По кресту да перстню-печатке токмо и опознали.
— Значит...
— Значит, паря, благодаря этим вот мужа́м справным такого более не повторится! И детишек, даст Бог таковых, не боязно будет за стены выпускать. А стены тут — дай Бог каждому! Высоченные да крепкие, не чета бревенчатым. Такие и Туле незазорно бы иметь. В обчем, как у Бога за пазухой мы тута таперича. Да вон, Петька с мальцами стадо пасет безбоязненно, — указав на дальний луг, где виднелась с некоторых пор невиданной тучности и отменного здоровья скотина, восхитился старожил. — Чего еще надо-то!
— А, ага. А вот я не пойму. Как это у вас у всех и зубы все на месте, и шрамов на спине ни единого. Я как-то видывал Никитку сына Петрова, так у него ж не спина, а поле паханное, да еще ухо порванное было и глаза одного не хватало. А тут прям не узнал, когда на реке его челн рыбацкий узрел. Надо же, и не сбегает никуда, а ведь такой, эм, непоседа был. Ещё Прохора сына Андреева, который старый кузнец с подола, когда в останний раз его видал, он и ходить уж не мог и рукой ничего тяжелее ложки поднять не в силах был. Хотя тут снова молотом ого-го как машет. А сынок его и вовсе, кажись, скорбный на голову был. А тут вона, какой богатырь. С копьем, гляжу, ходит. Надо же, поруч с нехристями...
— Ты говори да не заговаривайся! Многие из них Христа приняли. Даст Бог,
