— Обязательно сейчас нужно выкопать трупы, пока холодно, чтоб запаха не было! — сказал военврач, руководитель воскресника. — Начинай!
— Маловато крестов, — сказал с наигранной грустью Яшка.
— Очумел, что ли! — ответили ему. — За одно воскресенье не справишься. Гляди, тут сотен пять.
— Будем работать ночью, — сказал военврач. — Надо убрать заразу. Сейчас земля мерзлая, гробы тоже промерзли, вони не будет и микробов… А обдаст землю теплом, пиши пропало. Мясо «высшей расы» гниет так же, как и «низшей». В противогазах придется работать. Спасибо, еще народа в городе нет, а если бы были жители? Дети…
Стальной ковш экскаватора откусил пласт земли. И откуда-то из-под дерна выскочила сытая, огромная крыса. Она побежала, как собака, увертываясь от ударов лопат. Поднялся шум, крыса нырнула в нору у ближайшей могилы.
— Черт возьми! — выругался военврач. — Зараза на четырех ногах. Не было бы эпидемии.
Ковш подхватил труп немецкого солдата. Видно, фрицев хоронили уже в мерзлую землю, зима заглушила тление, лишь лицо у трупа обглодали крысы.
— Разрешите, барышня, с вами познакомиться! — заорал Швейк с маслозавода, но на него прикрикнул Николай, слепой инвалид. Швейк заулыбался и замолчал.
— Маловато крестов, — повторил свою мысль Яшка-артиллерист. — Побольше бы… Глядишь, быстрее до Берлина дойдем.
— Товарищи, за работу! За работу! До конца войны далеко, а чистить землю надо. Нам жить на этой земле.
— Советская власть едет! — крикнул кто-то.
В сквер въехал «виллис», в нем сидело несколько человек в гражданском. Приехали исполкомовские работники. Одного, худощавого, с болезненным лицом, я, кажется, знал. Он учился с отцом в архитектурном институте. Отец не доучился, ушел в прорабы. Отец работал на стройках до начала войны и прямо со стройки ушел в военкомат и записался добровольцем, а потом пропал без вести, потомственный солдат России Козлов Терентий Васильевич. Этого дядьку я точно знал. Кажется, фамилия его Бельский, зовут дядя Коля. Я хотел было подойти и признаться, но Рогдай толкнул в спину:
— Бери пилу!
Мы спиливали кресты. Отличные. Дубовые. Два бруска. Им цены нет. Они пойдут на проемы для дверей и косяки для рам, для стола. Самое дефицитное в городе — стройматериалы. За кусок оконного стекла могут отвалить полтысячи. И еще нет кошек. Одна кошка тоже стоит полтысячи. Торговля кошками оказалась у нас с Рогдаем первым делом, шахер-махером, или, как говорят в Америке, мы с ним провернули кошачий бизнес. Об этом нужно рассказать особо, ибо история поучительна и, прочитав ее, вы лучше поймете, как и на что мы жили весной сорок третьего года.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой рассказывается о «солдатской смекалке» моего брата и Чингисхане.
У каждого человека, безусловно, есть инициатива, только она у всех разная. Лучше всех про инициативу написал дедушка Крылов в своей знаменитой басне «Однажды лебедь, рак да щука…»: каждый тянет, и каждый в свою сторону. Мне, например, хотелось, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Возможно, я был вялым, скорее идеалистом, потому что то и другое, как ни странно, очень близко друг к другу. Мой брат мыслил конкретными категориями.
Мы поселились в подвале Дома артистов. Восемь месяцев назад мы прятались в нем от бомбежки, перепуганные и бестолковые, как козлята. Это было невероятно давно. В правом углу сидел какой-то дядька и угрюмо вещал, точно каркал, о предстоящих несчастьях. У входа две сестренки-близнецы нахально просили у собственной бабушки хлеба, в левом углу тетя Люба, актриса из ТЮЗа (она играла Василису Прекрасную в пьесе «Финист — Ясный сокол») пела под аккомпанемент гитары старинный романс «Гори, гори, моя звезда». Посредине подвала сидела на скамейке тетя Клара. Она теперь была где-то в тылу врага. Стала разведчицей. Каких только чудес не бывает на войне. Я сам перевел ее ледяной и мокрой осенью через реку Воронеж на правый берег у водокачки, рядом с улицей Дурова. За это мне и вручили медаль.
Рогдай позеленел от зависти, когда меня наградили боевой медалью. Странный человек! Если бы его наградили орденом, я бы радовался, гордился, а он шипел, как испорченное радио: «Подлиза! Карьерист…» — и говорил более ругательные и обидные слова. Когда мы остались с ним наедине после вручения награды, он сорвал с моей груди медаль и бросил на землю.
— Ты против народа! — закричал я. Конечно, Рогдай был не против народа, это я просто так закричал, от обиды, но тогда мне хотелось думать, что брат оскорбил в моем лице весь могучий и свободолюбивый советский народ. Я бросился на него с кулаками и впервые узнал, что братишка, которого я раньше в любое время щелкал по лбу, стал сильным и умеет драться.
Нас примирило вручение дивизии гвардейского знамени. Офицерам, солдатам, даже охране вручили гвардейские значки.
Зимой ввели погоны. К ним привыкали с трудом. Борис Борисович, комиссар роты, долго ворчал под нос: «Белая гвардия…» Поначалу погоны раздражали. Плечи как будто намазали скипидаром. Противный вид. И офицеры… Вместо командиров. Мне лично мерещилось, что, надев погоны, я предал батьку, рядового Красной Армии Козлова Терентия Васильевича. Потом обошлось. Когда привезли из Москвы гвардейское знамя, выстроили летчиков, техников и нас, солдат БАО. На взлетной полосе распоряжался большой начальник, на плечах его горели золотом погоны. Наш генерал встал на колено, поцеловал знамя… Мы дали клятву.
Вспомнилась картина: генерал Скобелев (дальний родственник тети Клары) несется на коне перед строем солдат, героями Шипки… Традиции. Оказывается, традиции русской армии теплились в моем сознании, хотя я и родился при Советской власти, — мой прадед воевал с турками, дед сложил голову на сопках Маньчжурии, все это, оказывается, имело непосредственное отношение ко мне.
«Я русский! И горжусь этим! И готов умереть за Россию!» — думал я, когда мы давали клятву.
Потом наша гвардейская часть ушла на запад вслед за врагом, а мы поселились в подвале Дома артистов. Подвал был огромен, мы забились в одну из его клетушек. Поставили «буржуйку», трубу вывели через отдушину, сколотили увесистую скрипучую дверь, перехватили ее стальной полосой. Когда уходили из «дома», вешали замок. Амбарный. Замок открывался без ключа. Воровать у нас было нечего. Замок висел как символ. Вместо кроватей служили скамейки. Они стояли с сорок второго года, когда город был еще целым, и никто не мог предполагать, что от Воронежа останется одно воспоминание.
Со снабжением дела были хорошие: командир части написал бумагу, Прохладный и старшина Брагин приехали с нами в город на машине. Облвоенкомат разыскали на середине Петровского спуска, рядом с бывшим Петровским арсеналом. Нам выдали паек по литеру «А». Но денег не было. И негде было заработать. Я бы пошел учеником куда-нибудь на завод, но заводы в городе лежали под сугробами. Положение оказалось безнадежным, мы отчаялись и не знали, что предпринять.
Выручил Чингисхан — рыжий, полудикий кот. Если говорить по-честному, то хозяином подвала был он; в городе существовал неписаный закон: кто первый занимал развалину, тот считался хозяином. От нашего дома остались три черные стены, через проемы бывших окон блестело солнце. Мы разгребли снег, постучали по кирпичам и угомонились — стучи не стучи, только весной можно будет растащить балки обвалившихся верхних этажей. Почему-то казалось, что под балками лежат какие-нибудь вещи. Или отцовские удочки, или мамина швейная машинка.
Я стоял в развалине, и странное чувство охватило меня, точно я смотрел на себя со стороны, и я был не я, а кто-то другой, и не верилось, что наш дом, где мы жили всю жизнь, сгорел. Теплилась надежда — мой-то дом остался цел… Рогдай реагировал иначе.
— Давай в подвал заглянем! — предложил он. — Может, кто и живет.
Тропку прокладывал лейтенант Прохладный, замыкал шествие старшина Брагин.
На снегу петляли следы кошек. Мы разбросали снег, спустились в подвал. Кто-то уже побывал здесь — земля по углам была вскопана.
— «Минеры» разминировали, — сказал Брагин.
В военкомате нам рассказали, что в городе орудуют грабители. Они шарят по подвалам.
— У человека мозг устроен по шаблону, — глядя на вырытые ямы, разглагольствовал старшина Брагин. — Например, сдачу мужики всегда суют в левый верхний карман пиджака. Бабы деньги и серьги хранят в левом верхнем углу комода под бельем. Думают, что там самое надежное место. Дурачки! Закопай во дворе под каштан свое барахло, никто не найдет… Нет, тащат в подвал и в правый дальний угол. Бери щуп, тырк — есть, копай и забирай трофей.
— Не учи ребят мародерству, — оборвал Брагина Прохладный.
— Так я не учу, а думаю, — возразил старшина. — Врач, товарищ Павлов, делал с собаками опыты — вставит им в печенку трубку… Собака сидит, в трубке ни шиша. Принесут бульон, в трубке слюна потекла: привычка.
