— Скорее мир разлетится на куски, все изменится, а Карл останется прежним. Более твердого характера я не встречал. Как-то в седьмом классе он обидел одного паренька. Потом очень пожалел и заявил, что готов искупить свою вину любой ценой. Паренек в шутку возьми и скажи, чтобы тот три дня молчал как рыба. Приходим мы на урок химии, все уже давно забыли о случившемся. Учитель вызывает Карли отвечать, но он даже рта не раскрывает. Учитель кричит, спрашивает: «Вы что, Таймер, с ума сошли?» Ставит ему кол. Карли молчит. Идем домой. Он молчит. Дома родители в ужасе теряют рассудок. Он молчит. Вечером мы приходим к нему. Брось, мол, глупить, Карл. Он молчит. Три дня молчал, стоически молчал, как немой витязь. Его таскали к врачам, ставили одну единицу за другой — ни на что не реагировал. На четвертый день явился отвечать по химии. «Что с вами произошло?» — спрашивает учитель. «На это я не могу вам ответить!» Вот какой парень этот Карл. А как он ненавидел Гитлера! Затевал драки с нацистами. Старина, если сюда придет Карли, можно будет устроить хоть партизанский лагерь. И ты, если тебе нечего будет делать, сможешь поджигать самолеты.
Тамаш только молча качал головой.
— Ты, старик, действительно Фома неверующий. Пошли в канцелярию, подождем немецкого шурина.
— Гибор, советую тебе, не перечь им.
— Сержант! Потребуйте от управляющего квартиру для немецкого офицера. Возьмите на учет все комнаты охотничьего особняка. Список я сам передам немцам. Их же прибывает не полк, а всего-навсего восемь офицеров. Авось, устроятся вместе с нами в особняке.
— Быть беде. Поверь мне.
— Можете уходить, сержант.
Тамаш сердито пожал плечами и вышел.
Тибор Кеменеш посмотрел на часы. В половине восьмого он еще успеет сходить в канцелярию. Какой глупец этот Тамаш, до чего же он испугался. Если бы они только знали, что за человек этот Карл! Два брата-близнеца не любят друг друга так, как они! Разве можно забыть проведенные в спорах ночи в крошечной студенческой комнатушке у Таймеров на Фаворитенштрассе! Забавные рассказы старика Таймера, который в очках, домашних туфлях и шлафроке постоянно сидел за своим столом и чинил часы. Пятнадцатилетняя сестренка Карла Гретл пела по вечерам песенки Шуберта, и брат аккомпанировал ей на рояле… Лизл, прогулки в Венском лесу, ночной банкет по случаю сдачи экзаменов на аттестат зрелости, а затем пирушка с ребятами в «Пратере». В полночь, когда все ушли, чтобы ознаменовать свое вступление в пору возмужалости чисто по-мужски, они остались вдвоем. Это была ночь расставания. Они говорили о дружбе. Мимо них по Рингу с грохотом пробегали трамваи, а они, наслаждаясь июньской ночью, спорили под сенью густых деревьев о жизни и смерти, делились мечтами и строили планы на будущее. Затем прогулялись по прекрасному Опер-Рингу и Кертнер-Рингу, оставили позади освещенные неоновыми огнями Мариахильферштрассе и Кертнерштрассе, и им казалось, что, кроме них, никого больше нет в этом огромном городе, а может быть, и во всем мире. Испытывали горячую радость за свою дружбу, за те узы, которые навеки связали их сердца. За ту дружбу, которая в восемнадцать лет чище, важнее и могущественнее всех других чувств. «Я буду поэтом… буду писать стихи о красоте…» «А я буду художником, поеду во Флоренцию». «Я никогда не забуду тебя, Тибор». «Я тоже всегда буду помнить о тебе, Карл».
Год спустя он послал Карлу из Флоренции альбом своих эскизов, а Карл подарил ему томик избранных стихотворений Шиллера «Услышав пенье…» Тибор снова посмотрел на знакомую надпись, а затем перевел взгляд на часы. Половина восьмого. Перед уходом в канцелярию он поправил на столе скатерть. Он обязательно пригласит Карла к себе на стаканчик джина.
Без четверти восемь явился сержант Тамаш Перц и по-уставному доложил о своем прибытии. Он передал Тибору список свободных помещений. Все комнаты приведены в надлежащий порядок, приготовлено свежее постельное белье. В охотничьем особняке оказалось семь незанятых комнат и две — у управляющего.
Без пяти восемь возле особняка остановились грузовики. С них соскочили четыре немецких солдата и бросились сгружать маленькие письменные столы, связки папок. Ровно в восемь часов на легковых машинах приехали и господа офицеры. Немецкий сержант доложил, что венгры не освободили охотничий особняк.
Капитан Карл Таймер и следом за ним еще четыре или пять офицеров быстро поднялись по лестнице на высокий второй этаж и ворвались в столовую.
Старший лейтенант Кеменеш сразу узнал своего друга — рослого, светловолосого мужчину с серыми глазами. По его виду никак нельзя было сказать, что позади осталось несколько часов езды на машине. Он был свежевыбрит, форма на нем сидела безупречно, без единой морщинки. Как и прежде, его взгляд излучал мужество и уверенность, но он заметно возмужал, стал более серьезным, мягкая голубизна глаз приобрела какую-то остроту, проникновенность.
— Карли! — воскликнул Тибор и, вскочив с места, бросился навстречу капитану.
По лицу Карла Таймера разлилась краска. Он узнал, конечно же, узнал своего друга. От радости и смущения, вызванных неожиданной встречей, он сделал шаг вперед, но тут же остановился, словно его кто-то одернул, и, сверкнув глазами, закусил губу.
— Вы здесь старший по чину офицер?
Распростертые руки Тибора опустились. Он вытянулся и застыл на месте, не в силах произнести ни слова.
— Почему вы не выполнили приказ? — не дожидаясь ответа, закричал Таймер.
Тибор Кеменеш, гордившийся своим цинизмом, умом, хитростью, сердцем, безучастным ко всяким сильным чувствам, вздрогнул, словно ему дали пощечину. Кровь отхлынула от головы, руки онемели, на душе стало противно и тяжело.
— Даю вам тридцать минут, — прорычал Карл Таймер, — через полчаса мы поговорим с вами в военном трибунале.
Он резко повернулся на каблуках и, сопровождаемый офицерами, громко стуча сапогами, вышел. До сознания Тибора только сейчас дошло, что у Карла вся грудь увешана орденами.
— Швейк! Провались он, весь этот мир! Где ты, свинья! Собирай и выноси из комнаты мои вещи.
— Куда, господин старший лейтенант?
— В сад, на аэродром, к черту на кулички…
— Сержант!
— Слушаюсь! — встал Тамаш.
— Через десять минут рабочие должны убрать отсюда весь этот мусор. Сожгите, делайте с ним, что хотите…
Швейк с двумя солдатами перевез на тачке вещи Тибора в дом управляющего. Тибор нагнал их в парке, отыскал в куче книг томик избранных стихотворений Шиллера и с размаху бросил в кусты.
— Да разразит его молния… Сержант, остаетесь за меня… Я пойду в город и напьюсь так, что… забодай его комар.
Швейк с восхищением слушал ругательства своего начальника.
— Ну и солдат же этот господин старший лейтенант Кеменеш! — с восторгом говорил он своим дружкам. — Будь он артиллеристом, наверняка с трех километров сшибал бы ворону с колокольни…
Воспитание
Прошел тридцать второй день.
Агнеш ежечасно наведывалась к водопроводному крану. Тяжелыми и утомительными казались ей эти несколько метров. В горле и во рту пересохло и жгло. Она с трудом проглатывала слюну, вздрагивая от боли, как после операции миндалин. Лишь с большим напряжением держала открытыми глаза, они болели, будто их кто-то засыпал песком. Руки дрожали, дыхание участилось, после каждого шага ее охватывало какое-то полуобморочное состояние. Она уже перестала надеяться, что когда-нибудь потечет вода. И тем не менее, входя в туалетную, каждый раз вертела кран, потом в полном отчаянии брела на свое место.
Агнеш устало погрузилась в дремоту, и после мучительных дум перед ней снова появилось лицо Тибора. Опять, опять и опять Тибор. И, лежа в полузабытьи на полу, она, который раз, сызнова переживала всю историю их знакомства.
Впервые она увидела Тибора после того, как уже проработала несколько недель в управлении Завода сельскохозяйственных машин. Он пришел к доктору Ремеру. Быстро шагая по большой комнате, юноша приветствовал на ходу Миклоша Кета и кивнул головой другим работникам.
— У нас новый коллега, — проговорил Кет и показал на Агнеш. Тибор был уже у двери, но тут же повернулся, подошел к старому письменному столу и низко поклонился. — Тибор Кеменеш.
— Поберегите свое сердце, барышня, — сказал Кет, когда Тибор вышел. — Кеменеш большой ловелас, многие девушки проливали уже по нему слезы.
— Благодарю вас, не беспокойтесь, — покраснев, ответила Агнеш. — Я не привыкла плакать из-за парней.
Не прошло и недели, а Агнеш стала с волнением думать о Тиборе Кеменеше. Все началось с того, что как-то раз пришло из Милана письмо на итальянском языке.
— Агнеш, вы знаете итальянский язык? — спросил Кет.
— Знаю.
— Будьте любезны, переведите.
Агнеш села к пишущей машинке, и до прихода старого Ремера приложенный к письму перевод лежал уже на его письменном столе. Довольный Император кивнул головой. До сих пор итальянскую корреспонденцию приходилось сперва пересылать в банк Кеменешу с просьбой не отказать в любезности и перевести. На это уходила половина дня. Агнеш даже согласилась переводить ответы на итальянский язык. Преисполненная гордости, она принималась за дело, ощущая на себе завистливый взгляд госпожи Геренчер. Кроме изучавшего японский язык Паланкаи, в конторе только госпожа Геренчер с грехом пополам разбиралась в некоторых иностранных языках. В полдень пришел Тибор Кеменеш и принес требование на девизу. Он зашел к Ремеру. Вскоре Император позвал к себе Агнеш.
