Это она верно говорит. В прошлом году из сельхозотрядовцев сформировали группу для поездки в Болгарию, на море. В сентябре и поехали. В бархатный сезон. Когда остальные на картошке трудились. Ну, те кто не в стройотрядах. Путевка сто восемьдесят рубликов с брата, и на обмен по двести рублей. Можно меньше.
Желающие нашлись. На заработанные ехали, не на родительские. И это сразу видно. Вернулись в болгарских джинсах… Ещё и продавали — болгарские. С пользой, стало быть, съездили.
Пришёл, наконец, и преподаватель. С преподавателями на кафедре напряженно: на субботнике погиб Иван Корнеевич и ещё один, Голощанский. Это только с кафедры биохимии. Потому занятия нередко проходили для двух групп одновременно.
А сегодня занятие вел доцент кафедры, Аркадий Иосифович. Видно, больше некому — семинары он у нас прежде не вёл.
Вошел, поздоровался, и начал занятие с места в карьер. Спрашивал пройденный материал. Мол, хочет разобраться, как мы усваиваем важнейшую из дисциплин.
Но только спрашивал он всё больше Ольгу, Надежду и меня. Видно, «Панночка» поразила в самое сердце не только студентов, но и преподов. Вот он, Аркадий Иосифович, кандидат наук, над докторской работает, доцент кафедры, а у него только «Москвич». А у студентки — «троечка». А у студента — и вовсе «ЗИМ». Как не погонять их по предмету.
Да не на тех нарвался.
Биохимию, как и прочие науки, мы здорово подтянули. То есть и прежде знали хорошо, но, купив в Вене среди прочих «Биохимию» Вендта и Штрюмеля, изучили её от корки до корки. Эффективное мышление, да. Я подозреваю следующее: знания, они не вперемешку идут. Знания на русском откладываются в одном месте, а на немецком — в другом. Отсюда получается объёмность, стереоэффект. Знаешь глубже, и не только знаешь, но и понимаешь. На немецком даже думаешь немного по другому. Ну да, мы, читая по-немецки, или по-английски, не переводим на русский. К этому нас ещё в школе приучили. И, на определенном уровне владения языка, это становится естественным.
Ну, и то, что у нас один учебник на троих, стало плюсом, а не минусом — обычно мы втроем и занимаемся.
И не только биохимией, разумеется.
Теперь же, слушая наши ответы, Аркадий Иосифович сначала держался, а потом начал спрашивать, откуда мы это взяли. В учебнике этого нет, и в лекциях нам этого не давали.
Учебник — гордость института, поскольку написан профессором нашей кафедры, Александром Александровичем Котовым. Не только написан, но и рекомендован в качестве учебного пособия в вузах. Но издан он был в шестьдесят восьмом. Со всеми вытекающими особенностями. Вроде бы Котов готовит новое издание, дополненное современными данными, но готовить можно долго… А в книге Венда и Шрюмеля данные свеженькие, прямо из печки. Ну, и подача материалов у немцев строгая, без седьмой воды на киселе.
В ответах это чувствуется. Хотя отвечаем мы на семинарских занятиях, конечно, на родном языке. На русском.
Ольга и ответила доценту, что при подготовке использовался учебник такой-то, вышел в свет в декабре семьдесят третьего года в издательстве Вальтер де Гройтер.
А где вы её нашли?
В магазине, вестимо. В Вене. Нашли и купили.
А посмотреть можно?
С собой мы её не носим. Дома у Чижика лежит.
Тут вступил я.
Да, принести можно. На ночь? Конечно. На выходные — ну, пожалуй. Но вообще-то, если очень нужно, я могу привезти экземпляр для кафедры. Через три недели буду в Дортмунде, там и куплю.
В Дортмунде?
В июне будет открытое первенство Германии по шахматам, и я — приглашенный гроссмейстер. Западной Германии, да.
Хорошо, потом решим, — и доцент перешел к теме занятия. И, рассказывая, всё поглядывал на нас. Опасается, что мы знаем больше.
Может, и больше. Но не обязательно лучше. Знания — лишь часть требуемого. Знание без мышления — начётничество. Ну, а мыслить Аркадий Иосифович умел.
Я так предполагаю.
И ещё предполагаю, что о плате за учебник он и не заикнется. А в Австрии я отдал за него восемьсот шиллингов. Дороже фирменного джинсового костюма. Иными словами, рублей триста по товарному курсу. За одну книгу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ну да пусть. Впредь буду умнее — покупать сразу две книги. Одну для нас, другую для кафедры. Той, другой, третьей.
И, думаю, все будут считать, что зачеты и отметки нам ставят по блату. А то, что мы знаем предмет — кого это волнует, да и кто, кроме преподавателей, может оценить?
Но как сказала Пантера, жить с оглядкой на завистников не стоит. Камуфляжный костюм помогает слиться с местностью, но я предпочитаю классический смокинг.
Глава 23
26 мая 1974 года, воскресенье
ФАНТОМНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
— Ты, Миша, должен мне проиграть. Сдавайся ходу на тридцатом, тридцать первом. Можешь фигуру подставить, или как сам решишь.
— Не понял.
— Чего тут непонятного. Ты. Мне. Должен. Проиграть!
— Нана Георгиевна, вы, часом, меня ни с кем не спутали?
Дело было утром, дело было в Дортмунде. На открытом чемпионате Федеративной Республики Германии.
Вообще-то сейчас здесь проходит шахматный фестиваль. Конкурсы, турниры для любителей, турнир по швейцарской системе для мастеров и кандидатов, и, вершина — круговой турнир на двенадцать персон. Шестеро — лучшие игроки Западной Германии, и шестеро приглашенных участников. Гроссмейстеры из Венгрии, Югославии, Румынии, Италии и двое — от Советского Союза. Собственно, гроссмейстером от СССР был только я, и то ещё не утвержденным ФИДЕ, формальное утверждение звания будет на июньской сессии, через две недели. Второй участник от нашей страны, вернее, участница — это международный мастер Нана Георгиевна Гулиа. Чемпионка мира. Среди женщин, естественно.
Вчера было открытие Фестиваля и жеребьевка турнира. Первый тур свел меня с Гулиа. И вот сейчас, за час до игры, она требует, чтобы я ей проиграл.
Однако и замашки у чемпионки. Интересно, много ли партий она выиграла вот так — требуя? Или не выиграла, но свела вничью?
Словно услышав мои мысли, чемпионка сказала:
— Хорошо. Поскольку мы играем в первом туре, я согласна на ничью.
Ничья — это половинка очка. Как знать, может, эта половинка вместо полноценной единички будет стоить первого места?
— Нана Георгиевна, я вас безмерно уважаю, и потому не могу оскорбить ни договорной ничьей, ни, тем более, сдачей партии. Не знаю, какие у вас планы на турнир, но я и с вами, и со всеми остальными буду играть настолько хорошо, насколько сумею. Чего и вам желаю. Удастся меня победить — что ж, так тому и быть. Будет ничья — значит, будет. Но я постараюсь выиграть. Уж поверьте.
Чемпионка посмотрела на меня, словно на говорящую свинью, которая вдруг не захотела идти под нож.
— Ты что… Ты что о себе думаешь?
— И ещё, Нана Георгиевна. Я понимаю, возраст дает неоспоримые привилегии, но я бы попросил мне не тыкать. Вы мне не мама.
Чемпионка сверкнула черными очами и проговорила что-то вроде «гхоришвили». Когда женщине едва за тридцать намекают, что она в возрасте — тут она и зарезать может.
Шучу.
— Нет, нет и нет, калбатоно Нана, — сказал я. — Вы мне не мама.
Калботони Нана хотела дать мне оплеуху, даже замахнулась. Но передумала. Может быть потому, что публики было мало: мы сидели в уголке вестибюля отеля Рэдиссон, в радиусе слышимости никого не было, да это как-то и не беспокоило чемпионку. Даже странно. Все-таки договорная партия — это не то, о чем толкуют на виду. Но другого случая просто не будет. Идти ко мне в номер? Для грузинской женщины это неприемлемо. Вот и поймала в вестибюле, когда я выходил погулять перед партией. Тут рядом парк, отчего ж не погулять?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вы не рыцарь, Чижик. Совсем не рыцарь! — с каким-то свистом сказала она. Не гневная ли астма начинается?
— Однозначно, калбатоно Нана. И не претендую, — и я пошел к выходу.
В Дортмунд я приехал без команды. Им всем учиться нужно, у них сессия, и вообще. Да и второй раз за полгода выезд в капстрану — не слишком ли, сказали мне. Нужно меру знать. Какая стране польза от таких поездок?
