— …о-оняли, …олочь…
Арчев схватил Еремея за руку, стиснув так, что мальчик чуть не взвыл. Побежал, яростно дергая пленника, если тот замедлял шаги…
И вот впереди стало светлеть, и было понятно, что свет этот — свет дня, свет воли. Значит, вышел все-таки, вырвался из нижнего мира. Жив! Значит, надо делать то, за чем пришел… Еремей оглянулся — сзади неотступно плыло желтое пятно. А впереди, уже совсем близко, светлое-пресветлое после подземелья небо над зеленью зарослей… в которых ждут Арча его люди. Пора! Сзади — свои. Надо только ненадолго, совсем ненадолго задержать Арча, этого йимпесиота — чудище, не подвластное ни богам, ни людям, убийцу дедушки, отца, Микульки, Аринэ, матери, Дашки, убийцу Сардаковых, убийцу многих-многих русики, врага Люси, Фролова, — врага всех!
Еремей прыгнул вперед, и еще в полете захлестнув правой рукой горло врага, резко согнул ее в локте, дернул на себя. Арчев, с хрипом падая назад, но все-таки успев развернуться вполоборота, нажал курок…
Во тьме узкого, тесного подземелья, душный, плотный мрак которого сдавил тело, йимпесиот-Арч, с белым длинным лицом, с белыми длинными клыками, тянул к Еремею синеватые острые когти, вытаращив немигающие красные, как у щуки, глаза. Все ближе кривые когти, все ближе злобная улыбка; кровавые глаза надвигаются, растут. И уже остались в подземелье только эти остановившиеся глаза, эти белые волчьи клыки, эти кривые когти. Еремей, онемев от страха, хотел попятиться и не сумел — ноги не слушались, не шевелились. Да и нельзя было отступать, нельзя убегать — Арч может скрыться, исчезнуть: где тогда его искать, как задержишь? И, чувствуя, что сердце вот-вот разорвется от ужаса на кусочки, Еремей поднял руки — ну почему, почему они так медленно поднимаются? — схватил скрюченные пальцы Арча и… поймал воздух. Арч злорадно захохотал, отплыл немного назад. Еремей потянулся за ним, опять попытался схватить и опять цапнул пустоту. А Арч все удалялся, уменьшаясь, хотя его злобный хохот, гулко перекатываясь по нижнему миру, становился, наоборот, все громче. И Еремей от обиды, что враг уходит, что теперь его не поймать, закричал так, что зазвенело в голове, — впервые в жизни позвал на помощь. И тогда в плотной, вязкой черноте родилось светлое, золотистое облачко, в котором увидел Еремей чье-то смутное лицо. Вгляделся — к нему наклонилась Люся, сестра из рода пупи. Она была серьезной, как тогда, когда ребята, дружно шагая, уходили с красным флагом на праздник, который зовется «субботник». Но вот Люсино лицо стало удаляться, растворяться в поднимающемся солнце. А солнце, разрастаясь, разливаясь перед глазами ярким сиянием, золотым огнем, вдруг стало обретать очертания женской фигуры в длинном складчатом одеянии. Женщина эта, вся из огненного золота, невесомо скользя над землей, приближалась, и Еремей узнал ее — Сорни Най Ангки! Та, которую так любил дедушка, которую показывал ему на имынг тахи Нум Торыма, когда открывал внуку самый большой, самый священный имынг л’опас. Великую тайну тебе, Ермейка, вручаю, говорил, береги, охраняй Сорни Най пуще жизни своей, говорил… Все ближе Сорни Най Ангки, все отчетливей видна она, но всегда суровое и властное лицо ее на этот раз было ласковым, приветливым, и Еремей, проваливаясь в темноту, понял, что она довольна им, сыном Демьяна Сатара, внуком Большого Ефрема-ики.
ФЕЛИКС СУЗИН
Опоздание
1
Марвич отвернулся, сделал шаг к забору. Никак не мог он привыкнуть к виду и запаху крови. А тут еще эти мухи, с деловитой торопливостью сновавшие по темно-красной загустевшей луже…
— Ну, девочка, ну, детский сад, — пробурчал Фатеев. Рубашка на его мощном теле была расстегнута, волосатая грудь блестела от пота. — Поискать водички?
— Ничего, — проговорил Марвич. — Обойдется.
— Ну, как хочешь… Слушай, Валера, давно хочу тебе сказать, бросил бы ты это дело, а? Не подходишь ты для нашей работы. Пойми меня правильно, парень ты смелый, ничего не скажу, на задержании бандита в Вороновке работал классно, но, понимаешь, мы ассенизаторы, имеем дело с подонками, а ты больно уж деликатен… Так и кажется, что скажешь: «Извините, пожалуйста, вынужден вас задержать». В нашем деле надо быть жестче, хватка должна быть, азарт.
— Азарт погони?
— А как же! Догнать, схватить, обезвредить…
— Древний инстинкт, — Марвич вздохнул. — Человек охотится за человеком… Но что поделаешь, мне их жалко.
— Кого? Преступников?
— Людей, Володя. В первую очередь людей.
— Терпеть не могу философии, — Фатеев поморщился. — Эта штука не про нас… А тебе, Валера, прямой путь в НТО. Или в архив. Там любят гуманитариев.
— Спасибо, — сказал Марвич. — Превосходная идея. А пока пошли работать, начальник.
Они вернулись к невысокой насыпи, по которой когда-то, очевидно, был переезд через пути. Слева повторялись одна за другой одинаковые слепые туши складов с зарешеченными оконцами под самой крышей, с намертво задвинутыми дверями. Рядом с пакгаузами бежали ржавые нити рельсов, по которым давно, видно, не прокатывалось колесо. Рядом с рельсами тянулся бесконечный забор, увенчанный грозными кудрями колючей проволоки. И, словно подчеркивая мрачное уныние этого заброшенного клочка земли, сквозь залитый мазутом гравий пробивалась чахлая травка.
— Веселенькое местечко, ничего не скажешь, — в раздумье произнес Марвич. — Поистине: полоса отчуждения.
— Ну, ну, тещенька, не отвлекайтесь, — сказал Фатеев, — Вернемся к баранам, то бишь к протоколу. Итак, что мы имеем на сегодняшний день?
— Портфель из свиной кожи, поношенный, лет пятнадцать ему, не меньше.
— Последнее утверждение относится к разряду домыслов. Я ж говорил, тебе надо переходить в НТО.
— Сие утверждение тоже относится к домыслам… В портфеле папка с какими-то бумагами, набор шариковых ручек, книги — «Полярографическое определение кислорода в биологических объектах» и «Очистка промышленных стоков», бумажник. В бумажнике квитанция на подписку, заводской пропуск и шесть рублей двумя трешками… Похоже, в портфель никто не лазил.
— Это было ясно с самого начала.
— Почему?
— Потому. Дай-ка пропуск.
С крошечной фотографии в пропуске глядело умное лицо немолодого человека… Лукашин Иван Семенович, начальник ЦЗЛ — центральной заводской лаборатории химфармзавода. Солидный человек, солидная должность. Что могло побудить его ранним утром оказаться в таком диком месте? Любовь? Страх? Корысть?
— Да-а, — сказал Фатеев, захлопывая пропуск. — Глухое дело.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
