— Простите, что прерываю вас, товарищ Шелавин, — вмешался Скворешня, стоя у своего раскрытого ранца, висевшего еще на стене камеры. — На сколько часов ты зарядил кислородом скафандры? — обратился он к Матвееву, на обязанности которого лежало наблюдение за всем водолазным снаряжением подлодки.
— Как всегда, Андрей Васильевич: на шесть часов — шесть патронов.
— Сжатый, значит?
— Сжатый…
— Сменить! Зарядить каждый скафандр шестью патронами жидкого кислорода. Живо!
Матвеев хотя и удивился, но бегом бросился из выходной камеры.
На Скворешню посыпался град вопросов:
— Почему, Андрей Васильевич? Зачем такой большой запас? Стоит ли из-за этого задерживаться?
Широким жестом Скворешня переадресовал эти вопросы к Шелавину.
— Пожалуйста, — прогудел он, усмехаясь в длинные усы, — за разъяснениями обращаться к Ивану Степановичу…
Шелавин, одетый в одни лишь металлические штаны, стоял, растерянно моргая светлыми ресницами:
— Не понимаю… Абсолютно! Почему ко мне?
— Позвольте, Иван Степанович! Ведь это же вы сейчас так горячо предупреждали, какие ожидают нас горные вершины, пропасти, скалы, ущелья! Надо быть готовым ко всему. В этих подводных Швейцариях и заблудиться, пожалуй, нетрудно. А? Как вы думаете?
Шелавин со своей обычной бледной улыбкой кивнул головой:
— Я вполне одобряю вашу инициативу, Андрей Васильевич.
* * *
Через пятнадцать минут все вышли на площадку, висевшую в десяти метрах над дном. Луч сверхмощного Прожектора едва пробивался сквозь муть, поднятую со дна взрывами дюз при остановке подлодки.
Заработали винты, и все медленно поплыли над дном Океана, на одной десятой максимального хода. Муть скоро осталась позади. Фонари на шлемах яркими желтыми конусами освещали черное пространство на несколько десятков метров впереди.
Время от времени зоолог стремительно опускался ко дну, выхватывал что-то из ила и с торжествующими восклицаниями засовывал в свой огромный экскурсионный мешок добычу — извивающуюся, трепещущую или просто колеблющуюся, как желе.
Поодаль, справа и слева, чертили пространство звездочки Горелова, Марата и Павлика. Шелавин со Скворешней и Матвеевым ушли вперед и виднелись смутными желтыми туманностями.
Изредка слышались возгласы и вопросы помощников зоолога. Вдруг Марат закричал:
— Асцидия, Арсен Давидович! Огромная белая асцидия! В первый раз вижу такую! Взять ее или не надо?
— Какая она из себя?
— Замечательно красивая! Похожа на греческий кувшин без горлышка. И на длинном стебле…
— Что ты говоришь, Марат? — взволновался ученый. — Если это «Гипобития каликода», то я тебя тут же расцелую за такую находку!
Он помчался к Марату, сопровождаемый смехом всех участников экскурсии.
— Полцарства отдаю, чтобы увидеть этот поцелуй, — засмеялся Горелов, — поцелуй сквозь два шлема!
— В крайнем случае, Марат мне поверит в кредит, — отшучивался зоолог. — За кубковидную, самую глубоководную асцидию, которую до сих пор находили только в северной части Тихого океана, мне даже не жалко полцарства… персидского царя. Ну конечно! — закричал он, приблизившись к Марату и опускаясь почти к самому дну. — Это она! Это она — красавица! От имени советской науки приношу тебе благодарность, Марат. Давай, давай ее сюда! Осторожно! Осторожней с ножкой, она очень хрупкая…
— Стоп! Стоп! — донесся в этот момент неистовый бас Горелова. — Держу за хвост! Скорее сюда, Арсен Давидович! Кажется, новинка! Зарылась в ил. Скорее…
Зоолог стремительно помчался в противоположную сторону, где торжествующий голос Горелова сулил ему новые радости.
В таком оживлении быстро и незаметно промелькнули два часа, и совершенно неожиданно прозвучал для них голос Скворешни:
— Что же вы так отстали, товарищи? Мы уже на хребте. Ну и диковины тут! Скорей сюда! Пеленгую направление…
Еще через полчаса все собрались на высокой круглой площадке, окруженной со всех сторон, словно часовыми, колоннами из какой-то твердой горной породы.
— Обратите внимание, товарищи, — объяснял Шелавин: — на площадке нет ила! Она ровна и чиста, как стол. Тут, на высоте тысячи пятисот шестидесяти метров над уровнем дна океана, несомненно, работает течение и сносит этот ил. И это, конечно, приливно-отливное течение, так как поверхностные течения на такой глубине уже незаметны, а глубинные течения слишком слабы для такой работы. Это оно промывает все пропасти, ущелья и лощины, омывает пики, вершины и скалы. Очень важно, товарищи, обследовать хорошенько эту местность. Я предлагаю разойтись в разные стороны — на север, юг и запад. На востоке осматривать нечего: мы оттуда пришли и ничего, кроме ровного морского дна, там не увидим.
Так и сделали. На запад, в глубину хребта, в лабиринт его проходов, пошли втроем — Шелавин, Горелов и Павлик; на север — зоолог и Матвеев; на юг — Скворешня и Марат.
Зоолог с Матвеевым тотчас же исчезли из виду, повернув в первый проход направо. Скворешня и Марат поднялись на несколько десятков метров вверх, вдоль отвесной стены, и вскоре тоже скрылись.
Шелавин медленно обошел площадку, выстукивая обушком топорика каменные колонны и стены.
— Интересно, — бормотал он, — интересно. Гм… Гм…
— Что вас тут заинтересовало? — спросил Горелов.
— Знаете ли вы, что это такое? — спросил Шелавин, откалывая кусок горной породы и внимательно рассматривая его при свете своего фонаря. — Гранит, батенька! Абсолютно! Очевидно, хребет образовался в древнейшие времена в результате извержений магмы… Ну-ну… Очень интересно!
Он спрятал обломок гранита в сумку, висевшую у него позади, и двинулся вдоль ровной, матово отсвечивающей, словно полированной, черной стены.
Открылся широкий проход прямо на запад.
— Отлично! — сказал Шелавин. — Это то, что нам нужно. Пойдем по этому ущелью, пока можно будет. Смотрите под ноги — не провалиться бы…
Он первым вступил в проход, ширина которого достигала здесь примерно тридцати метров. С обеих сторон видны были черные гранитные стены — чистые, тускло поблескивающие крупинками светлого кварца. Над путниками изредка пролетали разноцветные огоньки глубоководных животных — рыб, рачков, мягкотелых. На оголенном от ила каменном ложе ущелья, на небольших выступах и неровностях стен встречались глубоководные актинии, медленно ползали, распластавшись, морские звезды, офиуры с густо разветвленными, словно кружева, лучами. Но ни голотурий, ни морских ежей, ни других любителей ила не было видно.
