Сон возвращается незаметно, но ни холмов, ни дороги, ни чувства радостного возбуждения уже нет.
* * *
Маленькая красная книжечка, помещающаяся в нагрудном кармане пиджака. Она немного больше по размеру, чем удостоверение сотрудника КГБ, сделана из добротной сафьяновой кожи, приятно ласкающей пальцы. На обложке тисненный золотом герб СССР: серп и молот, снопы пшеницы, пятнадцать лент, символизирующих вечную и нерушимую дружбу братских республик. Под гербом золотая же надпись крупными буквами: «ПЕНСИОННОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ».
На внутренней стороне обложки четким писарским почерком, черными чернилами по розоватому полю написано следующее: «Министерство безопасности Российской Федерации. (Под этими словами полоска белой краски, столь плотной, что прикрытая ею старая надпись нигде не просвечивает. Надпись, однако, угадывается легко: «Комитет государственной безопасности СССР».) Далее идут серия, номер, фамилия, имя, отчество, каждая позиция отдельной строкой. Надо красиво заполнить целую страничку, а писать в пенсионном удостоверении особенно нечего. Воинское звание – генерал-лейтенант. Личная подпись пенсионера. Вот она – на специально подчеркнутой строке колючий заборчик букв. На росчерке перо уткнулось в бумажную складку, и на месте привычного длинного хвостика образовалась черная дырка. Пенсионер не должен с такой силой нажимать на бумагу.
На следующем листке: «Пенсия назначена за выслугу 38 лет в соответствии с Законом СССР «О пенсионном обеспечении военнослужащих» в размере 1366 руб. 75 коп. в месяц. С 3 декабря 1991 года». Подписи: зам. министра безопасности РФ (неразборчиво); начальник финансово-экономического управления (тоже неразборчиво, но можно догадаться, что подписал Н.И. Шуров, главный финансист бывшего КГБ). Большая фиолетовая печать: Комитет государственной безопасности СССР. Для хозяйственных и денежных документов. Дата: 29 января 1992 года.
Вот и вся жизнь в одной маленькой, красивой и очень полезной книжечке. Она дает право бесплатного проезда на всех видах городского транспорта, кроме такси. Чрезвычайно удобно и напоминает о заботе власти.
* * *
Вся жизнь – 38 лет выслуги. Служить был рад…
Четыре года в Пакистане. Удушающая влажная жара Карачи, выжженный невыносимым солнцем летний Равалпинди и тот же город, дрожащий при нулевой температуре зимой: прохладные и зеленые предгорья Кашмира. Три вербовки, восстановлена связь с ценным агентом, поддерживал контакт еще с тремя агентами. Один из завербованных оказался двойником – с его помощью я проникал в американское посольство, а пакистанская контрразведка с его же помощью контролировала все мои хитроумные ходы. На последней встрече (поздно вечером, в машине, меж пологими исламабадскими холмами) Хасан – таков был псевдоним агента – плакал настоящими слезами, клялся, что никогда не забудет русского друга и готов продолжать работу. Мой голос, кажется, тоже срывался от волнения. В темноте я трогал лежавшую под сиденьем тяжелую монтировку и думал: как хорошо было бы обрушить ее на голову моего плачущего приятеля – пустая, недостойная оперативного работника мысль. Мы обнялись и, всхлипнув последний раз, пошли каждый своей дорогой.
Здесь, в Пакистане, была моя первая, азиатская война. Затемнение, вой сирены, трассы зенитных снарядов, ловля индийских шпионов на карачинских базарах – разномастная азиатская толпа вдруг разражается громким воплем: «Джасус, джасус!» («шпион!»), и вот уже волокут всем миром какого-то несчастного подозрительного оборванца.
Именно здесь я впервые стал своими руками получать чужие совершенно секретные документы, фотографировать их обычной «Экзактой» или специальными, приспособленными для особых условий «Алычой» и «Гранитником». Пленки закладывались в тайничок в разобранной кирпичной кладке и ждали курьера. Разведывательная точка (в моем единственном лице) долго не имела почтовой и телеграфной связи с резидентурой в Карачи.
Именно в Пакистане после удач, чередующихся с печальными срывами, стала крепнуть уверенность, что я могу быть разведчиком, что это занятие мне по душе и по плечу. Четыре долгих года… По нашим порядкам в выслугу было зачислено шесть лет: год за полтора.
Шесть лет в Индии, дружественной нам великой азиатской державе, как ее тогда называли. Очередная индийско-пакистанская война, на сей раз с предрешенным исходом. Пакистан разваливается на две части, и индийские войска беспрепятственно доходят до столицы будущей Бангладеш – Дакки.
Я не рядовой работник, но заместитель резидента. 24 часа в сутки – это слишком мало. У меня на связи три хороших источника, я отвечаю за работу целой группы разведчиков, помогаю резиденту – немолодому уже, мудрому Я.П. Медянику. Яков Прокофьевич уезжает, меня назначают резидентом. Что движет мной – честолюбие, карьеризм, чувство долга, дисциплина? Не могу подолгу сидеть в кабинете и читать чужие бумаги. Подчиненные должны чувствовать, что начальник занимается активной оперативной работой: получает информацию, встречается с агентурой и, самое главное и самое трудное, вербует агентуру. Три источника привлечены к сотрудничеству с советской разведкой, один из них – в американском посольстве.
Бремя ответственности за людей, за дело тяжко давит на плечи. Против нас действует резидентура ЦРУ. Мы ведем с ней несколько оперативных игр, подставляем свою агентуру. Замысел прост: американский разведчик вербует советского гражданина или иностранца, который давно и прочно связан с КГБ. Это на нашем языке называется «подставой». Замысел прост, но исполнение требует предельной осмотрительности и изобретательности.
Жестко действует индийская контрразведка: время от времени она уличает кого-либо из наших или военных разведчиков в недозволенной деятельности и выдворяет его в 24 часа. Это неприятность, за которой скрывается трагедия. Разведчик выдворен, агент осужден на 14 лет тюрьмы. Другого агента успеваем срочно вывезти из страны. Он обречен на вечное скитание. Это не абстрактная фигура, не персонаж из шпионского романа. Это живой, обаятельный, преданный нам человек, и мысль о том, что разведка сломала его судьбу, будет годами преследовать тебя.
Вечное движение, вечное напряжение. Ты отвечаешь за все и не можешь позволить себе расслабиться ни на минуту… Так казалось… Издалека все кажется немного наивным. Мы работали так, будто от наших усилий зависела судьба страны.
Оказавшись в Москве, по меньшей мере год не мог прийти в себя, стряхнуть усталость, обрести душевное равновесие.
Шесть лет, год за полтора, всего девять. Шесть пакистанских плюс девять индийских. Сотни лиц, бесчисленное множество операций, тысячи листов документов, войны, перевороты, чрезвычайные положения, провалы и удачи…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
