– А третье правило?
– Всему свое время. Я буду звать тебя Четверг, а ты можешь называть меня мисс Хэвишем, когда мы наедине. В присутствии посторонних обращайся ко мне «мэм». Я могу вызвать тебя в любой момент, и ты должна явиться тотчас же. Оправданием может служить только смерть, роды или концерт Вивальди. Ясно?
– Да, мисс Хэвишем.
Я встала, она быстро поднесла к моему лицу свечу и принялась внимательно меня рассматривать. Это дало и мне возможность как следует разглядеть ее: несмотря на бледность, глаза моей наставницы ярко сверкали, и она оказалась вовсе не так стара, как я думала. Ей бы хорошо питаться недельку-другую, погулять на свежем воздухе – и она была бы еще хоть куда. У меня язык чесался, так хотелось посоветовать ей сменить обстановку, но ее властность подавляла. Ощущение было такое, будто я в школе и впервые встречаюсь с новой строгой учительницей.
– Глаза умные, – бормотала Хэвишем. – Честные и решительные. Но самоуверенная до отвращения… Ты замужем?
– Да, – прошептала я. – То есть нет.
– Ну-ну! – сердито сказала Хэвишем. – Вопрос-то простой.
– Я была замужем, – ответила я.
– Он умер?
– Нет, – промямлила я. – То есть да.
– В другой раз задам вопрос посложнее, – пообещала Хэвишем. – На простые ты явно отвечать не умеешь. Ты уже встречалась со служащими беллетриции?
– Встречалась с мистером Ньюхеном и Чеширским Котом.
– От обоих никакого толку, – отрезала она. – В беллетриции все либо шарлатаны, либо идиоты. За вычетом Красной Королевы – она и то и другое сразу. Полагаю, сейчас мы отправимся в Норланд-парк и всех там и увидим.
– Норланд? К Джейн Остин? В дом Дэшвудов? В «Разум и чувство»?
Но Хэвишем была уже в пути. Она взяла мою руку, взглянула на часы и подхватила меня под локоть. Не успела я понять, что происходит, как мы перепрыгнули из Сатис-Хауса в библиотеку. Я еще не опомнилась от резкой смены обстановки, а мисс Хэвишем уже читала какую-то книгу, снятую с ближайшей полки. Еще один странный скачок, и мы оказались в чьей-то маленькой кухне.
– Что это было?
У меня голова шла кругом. Мне еще предстояло привыкнуть к мгновенному перемещению из одного текста в другой, но Хэвишем, в силу богатого опыта, проделывала подобные маневры не задумываясь.
– Это, – ответила моя наставница, – стандартные прыжки из книги в книгу. Если прыгаешь в одиночку, можно иногда и без библиотеки обойтись. Так даже лучше, потому, что от Котовой демагогии голова болеть начинает. Но сейчас со мной ты, и поэтому краткий визит в библиотеку, увы, обязателен. Сейчас мы находимся в предыстории кафкианского «Процесса». В соседнем зале слушается дело Йозефа К. Ты следующая.
– О, – откликнулась я. – И все?
Мисс Хэвишем пропустила мое саркастическое замечание мимо ушей, и, пожалуй, к лучшему, а я огляделась по сторонам. Посередине скудно обставленной комнаты помещалось корыто, а за следующей дверью, судя по шуму, проходил политический митинг. Из зала суда вышла женщина, поправила юбки и вернулась к стирке.
– Доброе утро, мисс Хэвишем, – вежливо поздоровалась она.
– Доброе утро, Эстер, – ответила мисс Хэвишем. – Я кое-что тебе принесла. – Она протянула женщине коробку печенья «Понтефракт» и спросила: – Мы не опоздали?
За дверью раздался взрыв хохота, быстро сменившийся возбужденным разговором.
– Сейчас закончат, – ответила прачка. – Ньюхен с Хопкинсом уже пришли. Не хотите присесть?
Мисс Хэвишем села, я осталась стоять.
– Надеюсь, Ньюхен понимает, что делает, – мрачно пробормотала она. – Следователь – темная лошадка.
Аплодисменты и смех внезапно стихли, и мы услышали, как поворачивается дверная ручка. За дверью кто-то громко произнес:
– Я всего лишь хотел указать вам, что сегодня вы, вероятно сами того не сознавая, лишили себя преимущества, которое в любом случае дает арестованному допрос.
Я испуганно посмотрела на Хэвишем, но она покачала головой, словно успокаивая.
– Вот мразь! – возопил другой голос, все еще из-за двери. – Ну и сидите с вашими допросами![18]
Дверь отворилась, и оттуда с побагровевшим от злости лицом выскочил молодой человек в темном костюме. Его просто трясло от ярости. Он умчался, а говоривший – я приняла его за следователя – печально покачал головой, и все собравшиеся в зале суда принялись обсуждать выходку Йозефа К.
Судья, маленький толстенький одышливый человечек, взглянул на меня и спросил:
– Четверг Н.?
– Да, сэр.
– Вы опоздали.
С этими словами он захлопнул дверь.
– Не беспокойся, – ласково сказала мисс Хэвишем. – Он всегда так говорит. Чтобы смутить и испугать.
– И ему это удалось. Вы войдете со мной?
Она покачала головой и положила руку мне на плечо.
– Ты читала «Процесс»?
Я кивнула.
– Тогда ты знаешь, чего ожидать. Удачи, дорогая моя.
Поблагодарив ее, я глубоко вздохнула, взялась за дверную ручку и с тяжелым сердцем шагнула внутрь.
Глава 18.
Процесс фройляйн Н.
«Процесс», загадочный шедевр Кафки, воссоздающий странный мир параноидальной бюрократии, при жизни автора опубликован не был. Кафка служил страховым агентом и умер рано, почти не снискав писательской известности. Свои произведения он завещал лучшему другу при условии, что тот их уничтожит. Сколько же великих писателей оставили после себя сочинения, действительно уничтоженные после их смерти? Чтобы получить ответ, загляните на цокольный уровень Великой библиотеки, где находятся двадцать шесть этажей неопубликованных рукописей. Там, среди писанины самовлюбленных графоманов и смелых, но неудавшихся прозаических опытов, встречаются поистине гениальные произведения. Чтобы ознакомиться с величайшим необразцом нелетристики, отправляйтесь на тринадцатый цокольный этаж, в раздел МСМЛ, шкаф 2919/В2, и там вас ожидает чудеснейшее открытие – «Скребок для обуви у дверей Беньяна» Джона Макскурда. Но будьте осторожны: в Кладезь Погибших Сюжетов не стоит спускаться в одиночку.
ЕДИНСТВЕННЫЙ И ПОЛНОМОЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ УОРРИНГТОНСКИХ КОТОВ. Беллетрицейский путеводитель по Великой библиотеке
Зал суда был забит господами в темных костюмах, говорившими без умолку и бурно жестикулирующими. Вдоль стен тянулась галерея, где тоже, смеясь и болтая, стояли люди. Из-за жары и духоты дышать было почти невозможно. Посреди этого бедлама виднелся узкий проход, и, пока я шла по нему, толпа тотчас смыкалась за моей спиной, едва не выталкивая меня вперед. Зрители вокруг болтали о погоде, обсуждали предыдущий процесс, мой костюм и тонкости моего дела, о котором они, похоже, не имели ни малейшего представления. На другом конце зала возвышался небольшой помост, где за низеньким столом помещался следователь. Дабы казаться выше, он восседал на длинноногом стуле. Лоб его блестел от пота. За ним теснились судейские чиновники и канцеляристы и болтали с зеваками и друг с другом. По одну сторону возвышения переминался с ноги на ногу печальный человек, который постучал тогда, в Суиндоне, ко мне в дверь и хитростью заставил признаться, что я ныряла в «Джен Эйр». В руках он держал внушительную пачку бумаг, судя по всему официальных. Я решила, что это Мэтью Хопкинс[19], представитель обвинения. Рядом с ним стоял Ньюхен, но как только я подошла поближе, он спрыгнул ко мне на пол и прошептал на ухо:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
