По-видимому, Петр предвидел возможность церковной фронды при проведении описанной реформы и потому еще до опубликования Духовного Регламента предложил /195/ обсудить и подписать его проект сенаторам и бывшим в то время в Петербурге шести архиереям. Подписанный проект был затем послан с подполковником Давыдовым в Москву, куда собрали остальных архиереев, которым Давыдов «указом царского величества» также предложил дать свои подписи. Подписали все, кроме двух: сибирского архиерея, не приехавшего за дальностью расстояния, и белогородского, не приехавшего по какой-то другой случайной причине. Однако многие архиереи чувствовали, что их «без рассмотрения о крыющихся в оном Регламенте ересях принудили подписаться», и поэтому ждали случая повернуть дело назад. Сначала сам синод пробовал поставить себя на место патриарха. По формальному вопросу, о порядке сношений с сенатом, он в запросе Петру рискнул заметить, что «духовная коллегия имеет честь, силу и власть патриаршескую или едва ли не большую, понеже собор»; но Петр прошел мимо этой вылазки и в 1722 г., отправляясь в персидский поход, официально подчинил синод сенату. Первый повод для открытой церковной реакции дала смерть Петра. Появились претенденты на патриарший престол, надежды которых особенно расцвели по вступлении на престол Петра II, воспитанного бабушкой, царицей Авдотьей, в строгих правилах старины. Один из претендентов, новгородский архиепископ Феодосии, «плут Федос», торжествовал: «государь де… весьма тщился ниспровергнуть сие духовное правительство и для того нас утеснял штатами и недачею жалованья (вот где ересь!); а теперь-де смотрите, отцы святые, мы живы, а он умре». Однако «плут» Феодосии скомпрометировал себя нелепым поведением в своей епархии. Не дожидаясь, пока судьба вознесет его на патриарший престол, он попробовал «отложиться» от синода. Он составил присягу по образцу императорской и разослал ее по всем церквам и монастырям новгородской епархии с приказанием, чтобы эту присягу принесло ему все подчиненное ему духовенство. Тогда «плут Федос» был приговорен синодом «за злоковарное свое воровство» к лишению епископского сана и простым чернецом был сослан в Холмогоры, а составленная им присяга была всенародно сожжена.
Другие претенденты, члены синода Георгий Дашков и Игнатий Смола и тверской епископ Феофилакт Лопатинский, начали энергичную борьбу против Феофана; однако их мечты и планы были разрушены неожиданной /196/ смертью Петра II. Но и без того эта борьба за восстановление патриаршества была обречена на неудачу прежде всего уже потому, что для ее успешного завершения не было материальной базы. Пока церковь не вернула себе своих имуществ, она не могла вообще вести никакой борьбы. Синод, сознательно или бессознательно, но это чувствовал, и его борьба за восстановление церковных имуществ была наиболее важной и наиболее яркой стороной церковной фронды. Эта борьба должна была кончиться и кончилась также решительным поражением. Но на ее протяжении у синода были и победы.
Первою победою, хотя и не очень крупною, была уже упоминавшаяся нами передача патриарших, архиерейских и монастырских вотчин «сборами и правлением» в ведение синода. При этом прежний Монастырский приказ был преобразован в синодскую камер-контору. Это распоряжение до известной степени восстанавливало экономическую независимость церкви: за вычетом всяких положенных сборов, которые по-прежнему должны были отсылаться в камер- и штате-коллегии, остальные доходы поступали в полное распоряжение синода, который мог теперь изменять штатные расписания и затягивать введение частей штатов, находившихся еще в стадии разработки. Однако такое положение дела продолжалось недолго. Через пять лет, в 1726 г., в синоде был получен именной указ Екатерины I, в котором императрица, «подражая трудам высокославныя памяти государя императора», констатировала, что от хозяйственных и административных дел по вотчинам Духовное Собрание «стало быть отягощено», отчего «во управлении духовных дел учинилось помешательство»; вследствие этого указ освобождал синод «от бремени хозяйственных забот» и оставлял его «точию при едином правлении в духовных делах». Указ делил синодальное правление на два «апартамента». Первый «апартамент», состоявший из шести архиереев, должен был «управлять всякия духовныя дела в всероссийской церкви»; во втором, состоявшем из пяти светских чиновников, указ определял «быть суду и расправе, також смотрению сборов и экономии». Это была настоящая реформа синода. Второй «апартамент» вскоре стал просто «коллегией экономии синодального правления»; эта коллегия была в 1727 г. подчинена сенату, а затем со стороны отчетности была подчинена контролю камер-коллегии и ревизион-коллегии. Подлинной причиной реформы была, конечно, вовсе не забота о /197/ правильном течении духовных дел, а результаты хозяйничанья синода — по казенным сборам начала накапливаться недоимка. Величина ее на 1726 г. точно не известна. Но еще по расчетам на 1724 г. должен был получиться дефицит 12 321 руб. 341/4 коп. деньгами и 11 700 четв. хлебом, дефицит, который, вероятно, был синодом переложен прежде всего на казенные сборы. Хаос в государственном управлении при императорской чехарде после смерти Петра благоприятствовал некоторое время синоду и при новом порядке управления вотчинами. Когда в 1732 г. правительство Анны почувствовало себя укрепившимся и стало приводить в порядок финансовые дела, то оказалось, что за синодом с 1724 г. накопилась в недоимке по казенным сборам огромная по тому времени сумма — 84 817 руб. 92 коп., из которой синод смог покрыть в том же году только 3000 руб. С этого времени настали для церковного хозяйства опять черные дни. Постоянно нуждавшееся в средствах правительство Анны приняло ряд экстренных мер. Сначала оно хотело впредь до покрытия недоимки собирать в казну весь доход с церковных вотчин, удерживая даже и архиерейское жалованье; но на эту меру оно все же не решилось и стало выколачивать недоимки при помощи воевод и специально посылавшихся офицеров. При помощи этих мер недоимку все же не удалось погасить, и в 1738 г. она все еще достигала почтенной суммы — 47 857 руб. 71 коп. Тогда было решено покончить со всякой тенью зависимости коллегии экономии от синода. В апреле 1738 г. синод получил из кабинета министров именной указ о передаче коллегии экономии в ведение сената; одновременно в указе, данном сенату, мера мотивировалась самым откровенным образом: так как накопилось за церковными землями недоимок свыше 40 000 руб., «а собирание и выбирание недоимок — дело светское, а св. синод и без того важнейшими духовными делами весьма отягощен, того ради заблагорассудили мы оные синодальный, казенный и дворцовый приказы сообщить в коллегию экономии…». Президентом коллегии экономии был назначен генерал-лейтенант Волков, пославший в церковные вотчины воинские команды, которые сразу уменьшили недоимку до 15 996 руб.
Передышка от этого «разорения» наступила для синода только в 1741 г., когда на престоле опять началась чехарда. Синод добился от Анны Леопольдовны возвращения части вотчин, а затем в 1744 г. добился от набожной /198/ императрицы Елизаветы упразднения коллегии экономии и передачи всех вотчин в ведомство и управление синода, с тем, чтобы доходы распределялись тем же порядком, какой был положен при Петре. Эта общая формулировка вновь открывала синоду широкий простор. Казенная недоимка, уже в 1742 г. опять вскочившая до 47 452 руб. 421/2 коп., с 1744 г. стала расти с невероятной быстротою и на 1762 г., сейчас же после смерти Елизаветы, достигла колоссальной суммы в 355 803 руб. 124 коп., — и это несмотря на энергичную борьбу с синодом первого елизаветинского обер-прокурора синода, генерал-провиантмейстера князя Шаховского, который за 12 лет своего пребывания в должности сумел оттягать для казны 100 000 руб. из синодских средств. Когда в 1753 г. синод добился отставки Шаховского, казна почти совсем перестала получать свою долю из церковных доходов, так что в 1757 г. даже сама Елизавета, нуждавшаяся в деньгах для Семилетней войны[60], стала думать о мерах, «дабы духовный чин не был отягощаем мирскими попечениями». Но все ее предложения синод хоронил по первому разряду в бесконечных конференциях и комиссиях.
«Попечение» синода о церковных вотчинах привело не только к уменьшению доходов казны, но также и к таким последствиям, которые стали грозить безопасности дворянского государства. Эксплуатация крестьян архиерейских и монастырских вотчин приняла неслыханные по жестокости и грабительству размеры; на крестьян сыпались как из рога изобилия лишние сборы и повинности, «всяческие обиды и разорения». При сборах повинностей церковные приказчики били неисправных плательщиков батогами, иногда до смерти, отбирали последний кусок хлеба и обрекали целые волости на голод. Они брали в этом пример с самих иерархов. Так, архимандрит Иоаким в вотчинах своего монастыря, под самой Москвой, в Рузском уезде, самовольно сжинал крестьянский хлеб, производил потравы на крестьянских полях и лугах, отнимал у крестьян хлеб и скот, томил крестьян в холодной, забивал до смерти; от голода в его вотчинах умерло 13 человек. Синод не давал хода жалобам /199/ на архимандрита, и дело началось только тогда, когда хозяйничание Иоакима приобрело настолько скандальный характер, что московские власти были вынуждены вмешаться. С начала 50-х годов учащаются и усиливаются бунты архиерейских и монастырских крестьян; возбуждается церковными учреждениями множество дел «об ослушаниях и противностях» крестьян; в 1759 г. положение было признано настолько серьезным, что сенат учредил особую комиссию для разбора дел о крестьянских волнениях в церковных вотчинах. Дворяне забили тревогу, так как брожение из церковных вотчин грозило перекинуться в их вотчины. Так назрел второй, особенно жгучий мотив для окончательной секуляризации церковных вотчин.
