до конца своей жизни не притронется ни к чему добытому в море. Ну а потом ее вырвало, затем она встретила Висенте, и нам уже известно, что произошло дальше.
Проснулась Прю в три часа дня от голода. Заказала пиццу, которую поглотила, беседуя по скайпу с матерью и отчимом. Только в шесть часов она вышла на прогулку, а когда решила вернуться в хостел, уже почти полностью стемнело. Единственным желанием Прю было запереться в своей комнате, чтобы почитать что-нибудь, поразмышлять или снова улечься спать, однако в холле ее поджидал Висенте со своим приятелем.
Пато был лучшим другом Висенте, а может, и худшим, поскольку отношения между чилийскими поэтами обычно складываются непросто. Любой поэт в Чили рано или поздно находит своих истинных чилийских друзей-поэтов. Впрочем, в данном случае все обстояло не совсем так: пока что они выслушивали и уважали друг друга, участвовали в совместных творческих поисках, выпивках и разделяли невзгоды… В то время как Висенте продолжал «спотыкаться», Пато уже находился на правильном пути, разглядев дорогу к успеху, хотя и относительному, и тем не менее четко отличающемуся от неудачи; правда, большинство чилийских поэтов пишут о неудачах. И потому можно утверждать: часть чилийских сочинителей стихов о неудачах становятся успешными, но есть и такие, кто пишет о неудачах и сам превращается в неудачника.
Перспектива реального или относительного успеха, или хотя бы не провала, в основном состоит в том, чтобы как можно раньше опубликовать несколько стихотворений в антологии и немедленно рискнуть выпуском первого сборника, даже если это будет всего лишь брошюрка. А также уговорить кого-нибудь поместить несколько хвалебных фраз на задней обложке. Дай бог, чтобы это был такой известный критик, как Рауль Сурита, хотя он успел похвалить почти каждого чилийского поэта – и наградить примерно одинаковыми эпитетами. Рауль Сурита – величайший создатель аннотаций в чилийской и латиноамериканской поэзии, а может, и во всем мире. Вероятно, это прозвучит неуместно, но можно утверждать, что Рауль Сурита – самый щедрый из чилийских поэтов, однако на самом деле есть и такие, кто именует его попросту «добряком». Ну а истинным успехом можно считать появление на брошюрке, наряду со словами Суриты, у которого все равно придется просить рекламу, имени кого-нибудь столь же уважаемого, как он, но менее знаменитого. Впрочем, Висенте никогда не стал бы клянчить аннотацию ни у Суриты, которым он безмерно и безропотно восхищался, ни у кого-то другого, ибо в подобных вопросах, как и в некоторых других, он проявлял чрезмерную застенчивость. Число застенчивых поэтов в Чили весьма велико, оно достаточно, чтобы составить обширную антологию их творчества, и это вроде бы хорошая идея, потому что скромные поэты настолько застенчивы, что почти не фигурируют ни в одной антологии. А ведь кое-кто утверждает, что авторы, чьих имен нет в этих изданиях, являются сто́ящими и даже хорошими поэтами.
Однако путь к успеху просматривается еще до выхода книжки или брошюры. Если не считать школьных конкурсов и публикаций стихов в социальных сетях, первое серьезное заигрывание со славой – это вердикт «Фонда имени Неруды», который каждый год отбирает десять молодых поэтов для участия в мастер-классе, предусматривающем предоставление небольшой, но и не маленькой ежемесячной стипендии. В конце марта Висенте и Пато вместе подали туда заявки, а когда Висенте узнал, что его не включили в десятку, он тут же позвонил своему другу, собираясь разделить с ним горечь провала, но оказалось, что Пато попал в заветный список. Тогдашние переживания Висенте были гораздо сложнее того, что обычно выражается словом «зависть», но, конечно, здесь уместно и оно.
– Не переживай так, ты еще юн, на два года моложе меня, – пытался утешить его Пато. – Ты пока что учишься, ищешь собственный голос в поэзии.
Вдохновленный своим успехом, Пато не упускал случая продемонстрировать мастерство и знание чаяний своего поколения. Год в «Фонде имени Неруды» только что завершился, и, так сказать, жизнь Пато навсегда изменилась, ведь он познакомился со многими поэтами моложе тридцати лет. К тому же воспользовался возможностью установить дружеские отношения с несколькими поэтами моложе сорока лет, которых презирал, но сознавал, что в данный момент это чувство ему не на пользу. А Висенте, напротив, не был уверен даже в качестве своих сочинений. Он трудился на совесть, ежедневно приступая к созданию минимум одного стихотворения, но результаты показывал неохотно, поскольку не считал их достаточно хорошими. Он догадывался, что его стихи не оправдают ожиданий и никого не устроят, ведь если Пато прав, то подлинно новая отечественная поэзия обязана быть политической, надо вести борьбу лоб в лоб, даже в буквальном смысле, против капитализма, классового общества, централизма и мачизма в Чили. А Висенте, тоже включившийся в борьбу, не был уверен, что его стихи достаточно ясно отражают социальное измерение. Вот поэзия Пато действительно злободневна: его произведения актуальны, гневны, дерзки. Их хорошо принимают во время сольных выступлений, в которых он регулярно участвует, автора поздравляют студенческие лидеры его факультета. Говорят, стихи Пато – то, что нужно. Впрочем, они не сводят Висенте с ума, да и, похоже, не нравятся даже самому автору: звучат так, будто он сочинял их по чьему-то заказу. Однако, несмотря на это, иногда Висенте хотелось бы писать так же.
У Пато склонность быть в центре внимания, поэтому ему так трудно смириться с тем, что сегодня главным героем стал Висенте, который, не желая выглядеть хвастливым, выдавал подробности понемногу. И Пато слушал его, испытывая смесь интереса и обиды: как если сказать вслух: «Да это же должно было случиться со мной».
– Может, твоя американка захочет переспать с нами двоими, – задумчиво сказал Пато.
Висенте принял это за шутку, так как идея «любви втроем» с участием его дружка не показалась ему привлекательной. Тем не менее Пато с энтузиазмом пытался убедить его отправиться вместе в хостел на поиски этой янки. Единственное, чего хотел Висенте, – снова увидеть ее, но он согласился пойти туда, лишь когда Пато пообещал, что не станет вмешиваться и ограничится ролью переводчика, ведь он действительно владеет английским.
В автобусе, уже на полпути, Висенте пожалел о своем согласии и предложил приятелю заняться чем-нибудь другим, но Пато был непреклонен. Через двадцать минут они вошли в хостел. Администратор – уже не тот бородатый хиппи, которого Висенте видел накануне вечером, а худощавый парень, невысокий и белокурый, тоже медленно бренчал на гитаре, той же самой. Это наводило на мысль, что работа администратора требовала постоянной вялой интерпретации мелодий на гитаре. Прю в ее комнате не оказалось, и парни принялись терпеливо ждать у стойки регистрации, листая книги, которые купил Висенте.
– Nihil novum sub
