— Ты в порядке, Руди? — спросила Дженни.
— В порядке, — ответил он. — Просто думаю.
Джей-Джей засмеялся:
— Я вот не купился на это. Никто не может убить дьявола. На то он и дьявол.
— Джей-Джей дело говорит, — поддержал его Иеремия. — Это исторически доказано. Ни один человек не может убить дьявола.
Глаза Дженни метались между нами. Поскольку это была единственная часть ее тела, способная на какое-то реальное движение, это было равносильно тому, что для другого стремглав пробежать три городских квартала. Это стоило ей большого напряжения, и она выбилась из сил.
Наконец ее взгляд остановился на мне.
— А вы, вы считаете, что он был дьявол? — спросила она меня.
— Джеймс Каллахан? По мне, он не был похож на дьявола. Он любит свою дочь, ведет дневник. Одевается с иголочки.
— Именно так дьявол и маскируется, — сказал Джей-Джей. — Если б он всегда выглядел как дьявол, мы бы знали, что это дьявол. Тогда у нас не было бы с ним проблем.
— Точно! — воскликнул Иеремия и драматически, как профессиональный оратор, понизил голос. — Если б мы видели, как он приближается к нам, мы могли бы сказать: «Изыди, сатана!» Что-то в этом роде. А он хитер, прикидывается другим, кем-то хорошим. Как, например, этот Джеймс Каллахан. — Он замолчал и впал в глубокую задумчивость, достойную сложности сего предмета. Потом очнулся. — Да. Думаю, на самом деле он мог быть дьяволом. Но это не больше чем догадка, основанная на фактах.
— По правде говоря, — подал я голос, — у меня другое мнение. Я считаю, что дьявол тут вообще ни при чем. И Генри никогда не встречал его. Что, если дьявол все-таки существует, то он не появлялся тут последние лет тысячу. Что он понимает: мы начеку.
Никто не смотрел на меня. Моя дешевая мудрость осталась висеть в воздухе.
— Что за чушь! — рассмеялся Иеремия.
— Да еще какая! — прибавил Джей-Джей. — Дьявола нет! Ха-ха-ха.
Руди продолжал сидеть с озадаченным видом. Иеремия и Джей-Джей смеялись и смеялись, а Руди все качал головой, мысли боролись в нем, как атлеты на арене. Он просто не мог поверить тому, что я рассказал. Наконец он вздохнул великаньим вздохом.
— Значит, по-вашему, все, что Генри говорил нам, было враньем?
Мне не хотелось разбивать ему сердце, поэтому я промолчал. Но Дженни, сердце которой уже было разбито, ответила за меня:
— Он не врал. Ты должен понимать, где правда, а где ложь, но Генри этого не понимал. Не понимал разницы.
И тут, по сей день не знаю почему, Руди заплакал. Он пытался удержать слезы, но они хлынули у него из глаз, и он уже не мог остановиться.
— Генри ведь никого не убил? Даже человека?
— Этого я не говорил, — ответил я. — Конечно, он убил кого-то. Просто это был не дьявол и не мистер Каллахан.
— А кого? — взмолился Руди. — Кого?!
Глаза всех присутствовавших в шатре устремились на меня. Джей-Джея, Иеремии, Руди. Я даже слышал ржавый скрип шеи Дженни, пытавшейся посмотреть в мою сторону. Никогда в жизни не было у меня ни более внимательных, ни более странных слушателей, которые хотели, даже жаждали услышать мое мнение об этой истории, после чего выложить мне свое. Потом мы отделили бы все, чего не знали, от всего, что знали, и таким способом, надеюсь, пришли к чему-то, относительно похожему на правду.
В машине
20 мая 1954 года
Наконец опустилась ночь. Фары «флитлайна» едва прорезали тьму, когда машина с подспудной жаждой смерти шла юзом на каждом невидимом повороте. На небе появились луна и звезды, но сейчас они казались такими далекими, мерцающие и светящие совершенно бесполезно.
Тарп сидел за рулем. Корлисс — рядом с ним. Джейк и Генри — на заднем сиденье. По радио ди-джей поставил новую пластинку: песенку «Ёжиков»[25] «Жизнь могла б стать мечтой». Он сказал, что любит эту вещь, прибавил звук, заставил всех замолчать и подпевал: «Жизнь была бы мечта… если б мог тебя взять с собой в рай». Но даже распевая, он не снимал ноги с педали газа. Словно сидел в аттракционном автомобильчике. «Я могу вести и с закрытыми глазами», — сказал он перед этим, не обращаясь ни к кому конкретно. Потом, под новую песенку, «Смотрите-ка», он на скорости пятьдесят миль в час, ухмыляясь, снял руки с баранки. В зеркальце заднего вида Генри видел, как он закрыл глаза. Черный костюм Тарпа сливался с чернотой ночи, а зеленоватое свечение приборной доски, падавшее на его лицо, делало его похожим на жуткий призрак — висящую в воздухе смеющуюся голову.
Скорость была уже шестьдесят миль, так что даже малейший поворот представлял собой опасность. Их мотало, как деревья под шквалистым ветром. Иногда машину подбрасывало на ухабе, и на мгновение казалось, что они буквально взлетают, машина и ее пассажиры; можно было поверить, если хотелось, что они совершают какой-то смертельный трюк. Вроде взлета в космос. Но почти сразу же они с грохотом приземлялись, словно земля протягивала руку и хватала их, не желая отпускать от себя.
Произнеси мысленно: «Взлетай!» Если это было бы в те давние времена, подумал Генри, ему достаточно было бы сделать это — произнести мысленно: «Взлетай!» — и они взлетели бы. Генри было это по силам. «Держите свои шляпы, парни!» — сказал бы он, и они полетели бы. Тарп, Корлисс, Джейк и Генри — все они в лаймово-зеленом «флитлайне» полетели бы мимо холодной белой луны. Генри невольно улыбнулся.
Однако улыбаться было больно. Моргать было больно, дышать, быть внутри собственной кожи. Он бросил перечислять все свои переломы, порезы, разрывы, трещины, ушибы и ожоги. Итог неутешительный: он едва жив. Потерял ведро крови, он был уверен в этом, хотя не совсем уверен, большое ведро или маленькое ведерко. Но чувствовал небывалую легкость — в голове и в теле, — а острая боль перешла в приятную слабость, и он понял, что это следствие потери крови. Это было единственное, чего он до сих пор не терял. И вот новая потеря для человека, потерявшего все.
Когда песенка кончилась, Тарп выключил радио и стукнул по приборной доске: «Черт, здорово!»
И заорал песенку снова, захлебываясь встречным ветром, одновременно подражая ударнику. Вопил он во всю глотку, так что скоро был вынужден замолчать, чтобы перевести дыхание.
— Нравится тебе песенка, а, Корлисс?
Корлисс кивнул и ответил, что ему нравится и эта песенка, и эта группа.
— Они из Канады, — добавил он.
Неведомо почему, упоминание Канады побудило их обоих оглянуться назад, на Генри. Тарп засмеялся и снова стукнул кулаком по приборному щитку: Генри уже понял, что у того просто потребность постоянно тыкать во что-нибудь кулаком.
— Канада, — сказал он. — Ты не оттуда, Генри? — Тарп поймал в зеркальце взгляд Генри и улыбнулся ему. Они теперь были как старые друзья. — Ну… как тебе обратно быть белым?
Генри промолчал. Он не знал, что ответить, но даже если б и знал, не мог двинуть челюстью.
— Хорошо, да? Да? Когда Джей сказал — помнишь, как он сказал, Корлисс? — когда он сказал: «Да он и не ниггер», я подумал, что он рехнулся, последние остатки ума потерял. Ты помнишь, Корлисс?
— Еще бы не помнить, помню.
— Но будь я проклят, если он не был прав. Как ты это просек, Джейк?
Но Джейк тоже промолчал. Мысли его блуждали где-то далеко. Тарп, правя одной рукой, преодолел S-образный поворот, Генри повалился на Джейка, и это вернуло его к действительности.
— Я не просекал. То есть у него глаза и все лицо были в крови, и я хотел вытереть ее, и… ты знаешь, что получилось.
— Отличная история, — сказал Тарп. — Никто не поверит, но отличная.
Генри не был уверен, не пропустил ли он что. Он не понимал Тарпа. Возможно, засыпал на несколько секунд, но эти провалы были такими внезапными и краткими, что трудно было сказать, что в действительности происходит. Казалось, мир разорвали на мелкие кусочки и снова сшили, но не в прежнем порядке. Что-то изменилось, чего-то не хватало, и Генри не мог сообразить, чего именно.
Под ногами на полу собралась лужица крови, черней, чем тьма. Несколько секунд Генри смотрел, как она перекатывается вперед и назад по резиновому коврику на полу, пока Тарп не затормозил резко, объезжая сук, упавший поперек дороги, машина остановилась, и кровь утекла под сиденье и там исчезла. Даже когда машина тронулась вновь и набрала обычную бешеную скорость, кровь не появилась из-под сиденья.
— Что-то вид у него не очень, — сказал Джейк, но слишком тихо, и его не услышали. Поэтому он повторил: — Генри неважно выглядит.
— Что? — раздраженно спросил Тарп.
То ли не расслышал, то ли неуверенный, стоит ли его слушать.
— Генри малость побледнел, — сказал Джейк.
Корлисс засмеялся.
— Это шутка? — Он повернулся к Джейку. — Шутка, да? Побледнел… побледнел, потому что не негр, правильно?
— Нет, — ответил Джейк. — Побледнел, потому что, кажется, умирает.
