Снится, что мы уже приехали и ложимся спать в чистые мягкие постели, где так тепло и спокойно и, главное, — совсем не трясет.
Тут вдруг я начинаю чувствовать, что и правда совершенно не трясет.
— Qu'est се que c'est? [10] — пищит голос Софьи Ивановны. — Ведь мы опять стоим?
Я очнулась. Мы действительно стояли среди дороги. Вдали мелькал огонек — верно, станция близко. Ямщик вертелся около лошадей и поправлял какие-то ремешки.
— Что у тебя там оборвалось? — спрашиваю я. — Уж вези скорее, и так три часа шестнадцать верст едем.
Ямщик подошел и сострадательно покачал головой.
— Нет уж, барыня, дальше мне вас везти несподручно. Вишь на станции огонь… Стало, не спят, стало, увидят, стало, меня по шапке…
— Так не ночевать же нам здесь!
— Нет — зачем ночевать! Кто ж говорит, что ночевать. Это нехорошо — на дороге ночевать. Вы себе пойдите на станцию, тут и полверсты не будет, я потом потихоньку подъеду, порожнем, значит.
— Как — порожнем? — возмущаюсь я. — А вещи-то?
— А вещи уж вам с собою прихватить надо, потому мне с вещами нельзя. Потому у нас обратный закон порожнем ехать.
— Да где же нам дотащить столько вещей! Ты с ума сошел!
Мы чуть не плачем. Ямщик с самым добродушным видом выгружает вещи на шоссе.
— Э, плевое дело! Разве это тяжелые вещи! Два чемоданишка, да корзинишка, да два одеялишка, да две подушонки, да этот свертышек, да картоночка… Вот вчерась обратным законом господина вез, так тот два сундука большущих целую версту по шаше волок. Веревочкой за ушко зацепил…
— Что же ты нам раньше не сказал! Разве бы мы на такую муку пошли, — стонала Софья Ивановна, подбирая подушки и навьючивая на себя одеяло.
— Да кто ж их знал, что они так поздно огни не загасят. Никогда не бывало… Всегда свезу, и комар носа не подточит…
Увы! Это был, вероятно, единственный в мире случай, когда комар подточил свой нос! До сих пор, по крайней мере, никому не случилось видеть, чтоб он его подтачивал. Никогда! А тут вот взял да и подточил!
Мы долго навьючивали на себя тяжести, от которых с негодованием отказался бы самый завалящий верблюд, и тронулись в путь.
У меня на голове была подушка, на плечах одеяло, в правой руке чемодан, под мышкой зонтик, в зубах картонка, в левой руке сверток, из которого все время что-то сыпалось. Но этим последним обстоятельством я не огорчалась нимало; я делала вид, что ничего не замечаю, и втайне злорадствовала: сверток принадлежал Софье Ивановне и был бесчестно подсунут ею мне сверх комплекта.
Спутница моя, навьюченная и задыхавшаяся, едва брела за мною.
— J'etouffe[11]. Милочка, что это, как будто моя зубная щеточка лежит на дороге? — тревожно говорит она.
— Пустяки, какая там щеточка! Просто камень! Здесь попадаются камни очень странной формы.
— Ах, милочка, j'etouffe!.. А вот как будто моя мыльница!.. И даже блестит…
— Ах, да полно! Говорят вам, что здесь странные камни… — и я зловеще потрясаю ее значительно облегченным свертком…
— Где же ваши лошади? — подозрительно осматривает нас на станции отворивший двери сторож.
— J'etouffe, — отвечает Софья Ивановна и горько плачет.
Я молча махнула рукой.
V
Мы уже далеко отъехали от станции, но в окно вагона еще видны были розовато-перламутровые вершины гор.
Софья Ивановна расстелила на коленях бумажку, чтоб не запачкать платья, и, всхлипывая от удовольствия, поедала купленные во Владикавказе персики.
Чтобы подчеркнуть животную низменность ее поведения, я встала в позу и начала приветствовать горы, размахивая в окошко носовым платком.
— Милые горы! — восклицала я, косясь на Софью Ивановну. — Прощайте! Я люблю вас и вернусь к вам, но уже одна! Люблю вас за то, что вы не позволяете человеку залезать слишком высоко с его больницами и ресторанами, что всегда есть у вас наготове хороший увесистый камушек, которым вы можете угостить по темечку слишком далеко забравшегося нахала. Милые горы! Будьте всегда такими и, главное, прошу вас, никогда не ходите на зов Магометов, потому что…
Но мне так и не удалось сказать моей главной философской мысли, из-за которой я, собственно говоря, и в позу-то встала! Пришел кондуктор и потребовал наши билеты.
Моего билета не оказалось ни в портмоне, ни под скамейкой.
Я до сих пор вполне уверена, что Софья Ивановна съела его вместе с персиками, а она кричала, что я сама его выкинула, «когда вытряхала платок в окошко».
«Вытряхала платок»!
Как глупо путешествовать с людьми, которые вас не понимают и не ценят!
[1] Он себе слишком много позволяет! (фр.)
[2] Манеры вести себя (фр.).
[3]У каждой розы есть свое ремесло! (фр.)
[4] Не смотрите на него (фр.).
[5] Да отвернитесь же! (фр.)
[6] Это он! (фр.)
[7]Что я несу! (фр.)
[8] Собеседником (фр.).
[9] Перестаньте! (фр.)
[9] Умереть молодым! (фр.)
[10] Что такое? (фр.)
[11] Я задыхаюсь (фр.).
«ПРЕДПРАЗДНИЧНОЕ»
I
Предрождественское настроение определеннее всего выражается в оживлении Гостиного двора.
В окнах—заманчивая выставка материй, кружев, лент, и всюду коротенькие, но красноречивые объявления:
«Специально для подарков».
Если вы войдете в магазин и спросите какую-нибудь материю, приказчик предупредительно осведомится:
— Для вас прикажете или для подарков?
И, узнав, что для подарков, будет предлагать совсем особого качества товар.
Дело не так просто, как вы, может быть, думаете.
Товар этот изготовлен на самой тонкой психологии.
За выработкой материала наблюдают специалисты, знатоки души человеческой.
Для подарка — значит, нужно, чтобы было красиво и имело вид дорогого, потому что нужно вызвать в «одаряемом» радость и благодарность.
Для подарка — значит, не для себя, значит, платить хочется подешевле, и забота о доброкачественности покупаемого отсутствует вполне.
Итак, основой для приготовления рождественских подарков берется основа человеческих отношений: поменьше заплатить — побольше получить.
«Куплю для бонны этой дряни в крапинках, — думает барыня, ощупывая материю. — С виду оно будто атлас. Все равно не разберет; я скажу, что такой шелк… Она рада будет, поможет Манечке платьице сшить».
«Для тетеньки куплю этой полосатой, — думает другая. — Господи! Прямо по нитке лезет. Ну, да ничего, она все равно после праздников уедет, при мне шить не станет».
— Вам для прислуги? — спрашивает приказчик.
И, получив утвердительный ответ, справляется о подробностях:
— Они кухарка? Для кухарок предпочтительнее всего коричневое бордо с желтой горошиной. Клетка для кухарки тоже хороша. Особливо с красным. Потому цвет лица у кухарок пылкий и требует оживления в кофтах.
— Для нянюшки? Для нянюшки солидное с мелким цветком, кардинал-эстрагон, лиловое с миль-флером…
— Для горнишеи веселенькое под шелк, с ажурчиком под брокар…
— Для гувернянек-с вот это, под мужской жилет, под рытый бархат, под ватерлоо…
— А вот для вас лично могу рекомендовать последние новости: аэроплан в полосочку, пропеллер с начесом, решительный с ворсом, вуазен в клетку, фарман с мелкими дырочками, международная-двуличная, хорошо для стирки… Мальчик! Подай стул барыне—оне на ногах качаются!
Кроме материй есть еще специальные вещицы для подарков.
Странные вещицы!
Продаются они обыкновенно в парфюмерных или писчебумажных магазинах.
Форма их самая разнообразная.
Материал тоже.
Бывают они и из фарфора, и из металла, и из всяких шелковых тряпочек, но что они изображают и для чего предназначаются — никто не знает…
— Скажите, пожалуйста, что это за штучка? — робко спрашиваете вы у продавщицы.
— Это? — недоумевает она. — Это…
И она произносит несколько свистящих и шипящих.
— А-а! — притворяетесь вы, что поняли. — Странно, что я сразу не узнал. А… собственно говоря, для чего она?
Новое недоумение и ответ.
— Для подарков.
— Ах да! А сколько стоит?
— Четыре с полтиной. А поменьше и без бронзы — три.
Вас начинает притягивать к загадочной вещице какое-то странное тупое любопытство. Вы покупаете ее и много дней придумываете, кому подарить. Наконец жертва выбрана.
— Прелестная вещица, — мечтательно благодарит она вас. — Это, верно, для перьев.
— То есть… гм… Ну да, конечно, для перьев.
— Странно… А я думал, что это для снимания сапог, — вставляет свое слово старый дядюшка-провинциал.
— Нет, это, скорее всего для штопанья чулок, — говорит тетка. — Видишь, оно вроде гриба…
