тебе мне говорить о совести и правильной жизни! Или что? Отведал сладких губ моей секретарши и все, праведным стал? Может ты еще в религию подашься, ангелок?!
Ярость взрывается мощными фейерверками в голове, и я перестаю контролировать поток своих слов. Как он смеет обвинять меня в своих же пролётах? Он ответственный за мою безопасность, он принимает решения на этот счет, он должен обдумывать все мои приказы. Я просто говорю, а он делает так, чтобы не подкопались. Пусть только попробует что-либо предпринять, ему будет сложно привязать меня к себе. На дно уйдет только один из нас. И это буду не я.
Смотрю пристально на Сергея, тяжело дыша и сквозь красную пелену перед глазами даже не замечаю, как Мария со звоном поставила чашку кофе на стол. Опомнился только после того, как она вышла из кабинета и гулко хлопнула дверью.
Серый тяжело вздыхает и поднимается со своего места. Перетягивается через всю ширину стола и кладет мне руку на плечо.
— Брат, я просто все веду к тому, что в последнее время ты сам не свой. Обычно ты меня отговаривал от излишнего кровопролития, и мы решали вопросы, в которых это было возможно, более мирными путями. Меня это дико бесило раньше, я жаждал крови, но, — он садится обратно и прикуривает сигарету, выпуская сизый клубок дыма, — ты знаешь, я подумал над твоими утренними словами и понял, что как бы я ни отнекивался, и сколько бы пунктов «против» ни находил, но я действительно этого хочу. Хочу семью, женщину, которая будет обо мне заботиться и ждать меня дома. Хочу, чтобы наши дети дружили, как мы. Проводили выходные вместе. И может действительно, однажды мы соединим наши семьи.
Смотрю на него в оба глаза и пытаюсь понять, когда именно пришельцы успели прилететь на Землю и подменить моего друга.
— Да ты поплыл… — протягиваю я и пораженно плюхаюсь в кресло, — Сергей Миронов хочет остепениться! Вот так новость! Скажи честно, это ты сам захотел или после того, как понял, что моя секретарша готова раздвинуть перед тобой ноги?
Последняя сказанная мной фраза сорвалась сама собой. Я не хотел ее говорит, я уважаю Марию, она отличный работник и приятный человек, и желаю ей только счастья, так же, как и своему лучшему другу. Сам подталкивал их друг к другу и пытался быть сводником. Но почему-то волна неконтролируемой злости накрывает меня неожиданным потоком. Это точно не ревность, потому что и моя помощница, и тем более Серый далеко не соответствуют моему вкусу. Меня бесит, что Миронов так резко поменял свои взгляды и планы на будущее. Такое ощущение, что он повторяет за мной и пытается выставить меня дураком, а сам якобы такой мудрый! Именно когда я решил, что надо привнести постоянства в свою личную жизнь и встретил подходящую для этого девушку, он вдруг пришел к выводу что и ему это надо. Какого черта? Ощущаю себя так, как будто у меня отбирают МОЮ жизнь. Пытаются вместо меня играть МОЮ роль в этом мире, созданный Богом. На мгновение мне кажется, что я потеряю друга и эта саднящая душу боль въедается в грудину черной кляксой…
Поток моих мыслей обрывается из-за жгучей боли, обрушившейся на мою левую скулу. Я и не заметил, как Серый побагровел, кинул тлеющую сигарету в пепельницу и сжимая, разжимая кулаки за одну секунду обогнул стол и впечатал в мое лицо свой увесистый кулак. Голова отлетает в сторону, изо рта вырывается поток слюны вперемешку с кровью из носа. Перед глазами пляшут белые и черные пятна, как в телевизоре, когда тот не ловит сигнал. Упираюсь руками на подлокотник кресла и перевешиваюсь вниз, сплевываю.
— Хороший удар правой, — кряхчу, пытаясь выровнять дыхание.
— Я не хотел этого делать, но ты сам напросился.
Серый поправляет манжеты рубашки под своим черным пиджаком и проводит рукой по лысине. Затем без лишних слов выходит из кабинета.
Смотрю на кровавые пятна, разбрызганные по полу, как будто художник встряхнул кисть и рассеял мелкими каплями краску по холсту. Морщусь от пульсации в носу и перед глазами опять плывет. Запрокидываю голову на спинку кресла, потирая переносицу ледяными пальцами обоих рук. Становится чуть легче.
Я понимал, что Серый не выдержит и пропишет мне за сказанные слова. Но где-то в глубине души я страстно желал, чтобы он это сделал. Хотел вывести его на эмоции, увидеть прежнего кровожадного друга, который за все про все отвешивает тумаки и ругается благим матом. А не читает проповеди и пытается ставить на путь истинный. Значит не все потеряно. Хмыкаю и тут же мое лицо скукоживается от острой боли.
— Мне определенно нравится твое перекошенное лицо. Надеюсь, тебе очень больно, — басит вернувшийся Миронов и не церемонясь припечатывает лед, завернутый в полотенце, к моему лицу, — держи крепче.
Хватаюсь за сверток, промокающий водой от тающего льда, одной рукой. А второй кончиком этой же ткани вытираю кровь над верхней губой.
Раздается быстрый цокот каблуков. Приоткрываю глаз и вижу, как Маша проходит в кабинет. А затем аккуратно, можно даже сказать нежно, отодвигает Серого со своего пути за локоть, поглаживая большим пальцем. От этой милоты прямо затошнило. Или от сотряса? Надеюсь, что все-таки не от последнего. Не время раскисать, впереди еще длинный вечер, на который у меня очень приятные планы.
Друг возвращается обратно в свое кресло, чтобы не мешать. А Мария тем временем ставит на стол зеленую аптечку, с белым жирным крестом на крышке. Выуживает оттуда какую-то склянку и через чур шуршащие в полной тишине полиэтиленом упаковки еще чего-то, видимо очень нужного. Ловко орудует медикаментами и затем вставляет мне в протекающую ноздрю смоченный марлевый тампон, который тут же начинает шипеть, при соприкосновении с кровью. Этот противный звук отдается у меня в барабанных перепонках.
— Марк Вячеславович,
