– Я здесь, – ответил Лю, уже не удивляясь ни смекалке своей небесной лисы, ни ее практичности.
Хулидзын управилась быстро, вернулась, отряхивая с рукава паутину, и встала напротив, требовательно на него глядя.
– Значит, и впрямь кругами ездим?
– Значит, – вздохнул Лю. – Это же не простая гора, а священная. И деревня такая, знаешь… Без позволения дедушки Линь Фу никто не войдет туда и не выйдет.
– А как в прошлый раз проехал?
– Может, из-за того, что сестренка Тьян Ню с нами была? – Командир Лю огляделся и поскреб затылок. По роще как-то вкрадчиво начинал стелиться туман. – Или духи просто решили с нами сейчас позабавиться. Попробую-ка я жертву, что ли…
– Духи, значит, – каким-то нехорошим тоном протянула девушка, и Лю припомнил то, о чем всю дорогу старался забыть. Дева рядом с ним называет себя небесной лисой, так? Значит, сумеет преодолеть козни местных духов. А если не сумеет…
– Бесы китайские, – прежним голосом сказала Люси, разминая пальцы правой руки, а потом вдруг чудно сложила их щепотью, сделала перед собой какой-то странный жест, будто перечеркнула тропу крест-накрест, и рявкнула так, что с бамбука листья посыпались: – А ну-ка, зась! Вот крест святой на вас, лешие-нехорошие, духи нечистые! – и снова размашисто перекрестила дорогу. – А ну, расступись! – и в третий раз повторила тот же жест. – Во имя Отца, и Сына, и Духа Святаго! Аминь!
Проорав это заклинание, хулидзын топнула ногой, уперла руки в бедра и сердито уставилась на тропу. Чародейский туман замер, колыхнулся, а потом попятился, прячась среди нежно-зеленых стволов.
Пэй-гун от любопытства даже дышать забыл. Ого! Неужели и впрямь чары небесной лисицы пересилят недобрую волю тех существ, что закрыли им путь?
Ну, туман, по крайней мере, от ее заклятий рассеялся и пока снова из зарослей на тропу не выползал. Духи – тоже.
– Пойдем-ка дальше пешком, – уже нормальным тоном предложила лисица. – И я, пожалуй, пойду впереди. Не знаю, как тебя, а меня эти ваши бесы пусть только попробуют с пути сбить!
Лю недоверчиво выгнул бровь, но спорить не стал. Вдруг хулидзын разозлится уже на него и решит на нем испытать силу своих заклинаний?
Воистину, разгневанная кошка может быть страшнее тигра! Но если бы Лю Дзы знал, какие именно вести ждут его в чародейской деревне, сам бы озверел, любому чудищу на зависть. Он уже понял, что путь закрыт неспроста, и тревога грызла его, как крыса, будто его уже поймали, распластали на скамье в пыточной и поставили на голый живот клетку с голодным грызуном. Что могло случиться с Тьян Ню за это недолгое время в самом мирном и спокойном месте под Небом? Сорвалась со скалы? Улетела? Заболела? Или небесную деву призвали обратно на Небеса, чем Яшмовый Владыка не шутит? Но какая-то беда точно стряслась в селении, иначе почтенный Ли Линь Фу не пытался бы перекрыть дорогу Лю Дзы.
Тропа пряталась именно от него. Это стало ясно, когда они дошли до речушки, которая, словно граница, отсекала мир земной от поднебесного края без войн и печалей. Встал как вкопанный и тоскливо заржал Верный, а туман, разом поднявшись от воды, соткался в клубящуюся непроницаемую стену. Дальше пути нет… но почему хулидзын шагнула вперед как ни в чем не бывало? И тотчас скрылась за сплошной белой пеленой.
– Что же ты? – позвала она из колдовского марева, и голос, искаженный чарами, звучал так, словно Люси прошагала вперед уже половину ли. – Эй! Почему отстал?
– Я не могу! – крикнул Лю в белую живую преграду, одновременно и холодея от страха потерять девушку, и закипая от ярости. – Не вижу дороги! Где ты?
– Здесь. – Темная фигурка хулидзын вынырнула из сырой пелены. – И трех шагов не прошла. Вот я, видишь?
– Тебя – вижу, – отрывисто бросил Лю Дзы. – Дорогу – нет.
Вот же подлые чары! Он напрочь забыл тот свой восторг, который испытал, впервые увидев силу даосов в действии. Тогда магическая преграда восхищала. Сейчас вызывала не ярость даже, а бешенство.
– Это он от меня закрылся, – прорычал Лю. – Хитрый старый барсук!
– Кто? – спросила девушка, но сама же ответила: – А! Поняла! Этот дед, у которого ты Таню… э… Тьян Ню оставил. Интересные дела! Ну-ка…
Теплые пальцы Люси крепко обхватили ладонь мужчины, а другой рукой она взялась за повод Верного.
– И так тоже не видишь?
– Нет, – немного успокоившись, сказал он. – И так не вижу.
– Тогда я буду глядеть в оба! – заявила хулидзын. – То есть за двоих. За троих, считая Верного. Просто держи меня за руку и ступай след в след. Тут камни скользкие.
– Людишки тут скользкие, не камни, – проворчал мятежник Лю. Идти вслепую ему не нравилось совершенно, зато соединить ладони и накрепко переплести пальцы с небесной лисой – очень даже. Ради этого можно было и в тумане поблуждать.
Вот так они и прошли сквозь стену облачного колдовства, и, даже когда впереди показалась деревня и словно парящий над нею храм, не разжали рук. Будто забыли на время, как это – быть порознь.
Сян Юн
Злость генерал Сян привык не запивать вином, а заедать чем-то простым и сытным, вроде лапши и вареных утиных яиц, которые походный кашевар подал по первому же требованию. Ароматный парок над большой миской действовал на генерала умиротворяюще. И чем проще была еда, тем быстрее яркие краски гнева выцветали в полутона милости. Об этом знали все люди в его войске и, что греха таить, частенько пользовались этим знанием. Впрочем, для Юна его особенность тоже тайной не была. Потому сейчас он ел жадно, торопясь наполнить желудок, пока бешенство не подвигло на поступки, о которых потом придется горько пожалеть. Лекарь Янь объяснял это временным оттоком желчи от мозгов и приливом оной к желудку. Так или иначе, но лапша, пшенная каша и яйца, спасшие уже не одну жизнь, уберегли дядюшку Сяна Ляна от безвременной смерти и в этот раз.
Когда он ворвался в шатер генерала, тот уже ополовинил вторую миску и крови почти не жаждал.
– Ты ходил к деве Тьян Ню? Ходил! Я знаю! Что ты с ней сделал, олух?! – вскричал дядя, обвиняюще тыча пальцем в сторону Юна. – Не мог несколько дней потерпеть?
Чуский князь в ответ угрюмо хмыкнул. На этот раз вины за ним никакой не водилось, потому и возражать смысла не имело. Однако дядюшка истолковал молчание по-своему.
– Ты выгнал слуг и остался с девой наедине. Я отлично знаю, что ты там делал. Ах ты негодник! Тебе хоть спину ломай, мимо женщины спокойно пройти не можешь.
Юн перестал жевать, схватил миску и с меткостью прирожденного бойца швырнул ее прямо в лоб дяде. И попал. Лапша уже остыла, а то бы почтенный Сян Лян запросто мог без глаз остаться.
– Вон! – рявкнул генерал, берясь было за лежащий рядом меч, и добавил, уже обращаясь к взметнувшемуся за спиной дяди расписному пологу: – Убирайтесь вон, иначе я за себя не ручаюсь!
А потом, не снимая легкого доспеха, вытянулся на лежанке и стал смотреть в потолок шатра. Больше всего Сян Юну хотелось плакать. Или перерезать себя глотку. Или зарезать дядю и вместе с ним половину войска, а вторую – закопать живьем.
И все потому, что небесная дева больше не смеялась, и не улыбалась, и вообще на него не смотрела, а если и смотрела, то в упор не видела. Чудные серебряные очи Тьян Ню сделались безразличными, как у мертвой рыбы. Она не прикоснулась к еде, не надкусила яблочка, не выпила и глотка воды, словно и вправду уже умерла. И все это случилось по его воле и вине. Сян Юн убил красоту! Там, у подножья Цветочной горы, Тьян Ню летала, спорила с Ли Линь Фу, играла с кошкой, слушала его стихи. Там она была свободна и наверняка по-своему счастлива. Она была живая, а с ним, с Сян Юном, стала мертвая. Потому что он, обуянный ревностью и похотью, невольник своего положения и амбиций, украл Тьян Ню и лишил ее свободы.
Генерал со всего маху стукнул себя кулаком по лбу и все же разрыдался. От ненависти к себе, к своей властной и неукротимой натуре, требующей безропотного подчинения от каждого встречного.
Боги наказали чуского князя дважды, сделав запредельно жестоким, но при этом не отняв той части ума, которая сознает, насколько он мерзок в своих низменных страстях.
Зачем ему дана душа, которая видит и ценит красоту, если у него настолько безжалостное сердце? На погибель? Зачем Юна с детства учили не одним только воинским искусствам, но еще и музыке, и стихосложению, и рисованию с каллиграфией? Чтобы всю оставшуюся жизнь он калечил себя и других?
Сян Юн отер полой шэньи мокрое лицо, встал и прошелся по шатру туда-сюда. Он больше не мог лежать, сильное тренированное тело требовало действий – немедленных и решительных. Ведь одних сожалений мало, нужно исправить содеянное. Хотя бы попытаться исправить.
