— М-м-м… Как твоя голова, Джанин?
— Все в порядке. В полном порядке. Ты тяжело ранен? Она обнажила мое плечо, осмотрела повязку.
— Просто царапина.
— Да ладно тебе. Плохо?
— Похоже, не слишком.
— Я хочу посмотреть.
— Дай мне встать. Я не собирался так долго спать.
— Так вставай. Я сейчас.
Она вернулась с полотенцем, с набором первой помощи и тазиком горячей воды. Я перевернулся на правый бок. Она зашла с другой стороны кровати, разложила полотенце и прочее, сняла повязку.
Я слышал, как она охнула, и спросил:
— Что, так плохо?
— Я… По-моему, просто кажется хуже, чем на самом деле. Постараюсь не причинить тебе боли. И занялась делом, очень осторожно.
— Тревис!
— Да, Джан.
— Он ведь хотел убить нас обоих, правда?
— Возможно.
— Я знаю. Он так смотрел на меня, после того… Когда ты пришел меня освободить, я думала, это он вернулся.
— Он доставил тебе кучу неприятностей?
— Пожалуй. Посадил на цепь, снова ударил по голове, очень-очень легко, но все сразу далеко уплыло, и я не могла ни двигаться, ни говорить, ни видеть. Только чувствовала… что он делает… руками. Как бы… выяснял, что такое женщина. Как только мне удалось шевельнуться, я отшвырнула его руки. А он посмотрел на меня, покраснел, вроде как улыбнулся, пожал плечами, и мне стало ясно, он знает, что я ни о чем никогда никому не смогу рассказать. Я знала, он вернется… а это был ты. А потом точно знала, он убьет тебя, как убил Таша, и… и знала, что сама могу его убить. Знала, он меня не остановит. И вот… я это сделала.
— Не совсем, дорогая. Я сам обо всем позаботился.
— Не старайся меня успокоить и оградить. Я его видела. Дотронулась до него, перевернула, чтобы убедиться. А когда ударила, даже почувствовала под руками какую-то пустоту… когда у него голова проломилась. Я совсем не горжусь и не радуюсь, ничего подобного. Но могу с этим жить… Вот. Кажется, теперь даже лучше, чем было, Тревис.
— Спасибо, — сказал я и перевернулся на спину. Она унесла тазик, полотенце и инструменты.
Вернулась, встала в ногах постели, спросила:
— Что нам теперь делать?
— Я звонил Мейеру, пока ты была без сознания.
— И все ему рассказал?
— Нет. Сказал, еще немного поплаваем.
— Как?
— Пока оба не исцелимся настолько, чтоб люди не задавали вопросов. Если вернемся, придется сделать заявление. Всем захочется получить больше места на первых страницах, сделать побольше снимков. Что хорошего для тебя и детей?
— Ничего.
— Или для родных Фредди?
— Они вполне могут думать, будто он где-то живет на свете.
— И я не могу допустить такой скандальной огласки, Джан. Не могу стать известным в обществе. Потому что тогда потеряю работу. Не хочу привлекать к себе большой интерес властей. Он отчасти уже возник, но я с этим могу справиться. Поэтому глубоко похороним его и ничего не расскажем. Ни слова, Джан. Никому, ни одной душе. Сможешь?
Лицо ее было спокойным, глаза задумчивыми. В морской ночи явственно ощущалось присутствие на борту смерти. Любителю бить по головам жестоко изменила удача. Никогда ему не добраться до островов Каикос. В подсознании у него гнездилось что-то дурное, извращенное, смешанное с темнотой, с беспомощностью, с сексуальным насилием. Под воздействием стресса дурное зашевелилось, задвигалось, стало выплывать на поверхность, но жизнь его кончилась, прежде чем оно вышло из-под контроля.
— А если ты как следует не поправишься? — спросила она. — Если придется искать врача?
— А у нас есть легенда. Мы стреляли по пивным банкам из пистолета тридцать восьмого калибра. Банка вылетела неожиданно. Пистолет выпал из рук и выстрелил, упав на палубу.
— А… кто-нибудь, кроме нас, знает, что он был на борту?
— Вряд ли. Она кивнула:
— Все будет в полном порядке, Тревис. Я смогу. Я встал, вышел на палубу и обнаружил, что совсем позабыл о сигнальных огнях. Мы были далеко в стороне от любого курса небольших судов, а темный корабль в ночи взывает к расследованию. Я вернул яхте легальный статус. Мы шли отлично. Ночь была мягкой, звезды затянуты легким туманом. На севере виднелось гигантское сияние Майами.
Я долго стоял наверху. Когда спустился вниз, она казалась спящей, свернувшись в клубочек на желтом диване в салоне. Посмотрел на нее, понадеявшись, что ей хватит выдержки помочь однорукому мужчине в жутких хлопотах. Под глазами у нее залегли темные круги. Я выключил маленький ночник и побрел в темноте знакомым путем к капитанской каюте.
Я в действительности не знал, выдержит ли она, справится ли, до следующего утра, когда сидел на краю свежезастланной постели, глядя, как она изогнутой иглой для парусов с толстой ниткой зашивает Фредди в его морской саван. Она промыла и заново перевязала мою рану. Я привязал к ногам помощника шерифа запасной якорь, сунул ему за спину его пистолет, наручники, черную кожаную фуражку.
Она вытащила остаток нитки, отмотала с катушки новую, срезала, послюнила, прежде чем вдевать в иголку, и бросила на меня быстрый взгляд. Этот ровный и мрачный взгляд напомнил мне о старых легендах про воинов, которые страшились, что их возьмут в плен живыми и отдадут женщинам.
В конце дня она выдернула со дна якорь, я подвел к этому месту «Флеш», поднял якорь на борт. Мы пошли в сторону, поскрипывая и покачиваясь на волнах. Я поставил автопилот на такую скорость, чтобы просто идти по морю, и мы вместе втащили тюк на боковую палубу. Она взяла книгу, наклонила ее, ловя свет заходящего солнца, прочитала слова, которые мы сочли уместными в данной ситуации.
Отложила книгу, и мы двумя ее руками и одной моей подняли окоченевшее тело. Она удерживала его на поручнях, я наклонился, схватил парусину у ног, сбросил в море. Оно утонуло сразу. А потом я встал к штурвалу и направился к бую, отмечавшему вход в Бискейнский залив.
Глава 17
Как только она осознала необходимость дождаться выздоровления во избежание лишних расспросов, на нее снизошло необычное умиротворение. Подолгу молчала и, по моим догадкам, теперь, зная о том, что и как произошло, отчасти покончила с этим, отчасти начала принимать смерть Таша.
Начала хорошо есть, загорать в солнечные часы, кожа быстро покрылась загаром; стала долго и глубоко спать, набирать вес, костлявое лицо округлилось, пополнели бедра, как ни странно, выглядела стройнее.
Я звонил Мейеру. Подолгу держал руку свободной, а не на перевязи, пока не начинали болеть мышцы.
Джанин позвонила Конни, вернувшейся из поездки с детьми, и та согласилась, что продолжение плавания пойдет Джан на пользу. Поговорила с каждым из мальчиков. Они чувствовали себя прекрасно. Скучали по ней. И она по ним тоже.
В среду, в последний день января, Мейер избавил ее от последних акций «Флетчера» по хорошей цене, а при следующей беседе вечером в понедельник — я звонил с Исламорады — с нескрываемой радостью объявил, что в полдень «Флетчер» взлетел До сорока шести долларов за акцию и через пятнадцать минут биржа приостановила торги, намереваясь полностью расследовать слухи о возможной фальсификации сведений о доходах, об игре спекулятивного синдиката на повышение и о том, что руководство компании тихонько избавилось от всей своей собственности по искусственно вздутым ценам. На Уолл-стрит поговаривают, что это повторение дела «Уэстека», и болтают о сильной причастности к повышению стоимости спекулянта из Флориды по имени Гэри Санто.
— Если эти бумаги когда-нибудь снова допустят на биржу, — добавил Мейер, — они пойдут при открытии приблизительно по шесть долларов, и даже это превышает реальную цену за акцию.
На следующее утро «Флеш» пришвартовался в порту Исламорада, и после завтрака Джан в последний раз обработала мою рану. Входное отверстие превратилось в розовое, хорошо заметное на фоне загара пятно величиной с пятицентовую монету. Джан тщательно осмотрела выходное отверстие, коснулась его рукой, измеряя температуру, и сказала:
— Последний след пропадет через несколько дней. Если бы мы зашили рану, шрама почти не было бы видно… Так, чепуха, словно кто-то нечаянно ткнул тебя острой палкой.
— Вчера я весь день ходил без перевязи. И мог бы секунд пятнадцать держать в вытянутой руке самый маленький кузнечный молот. И буду ходить в рубашке до тех пор, пока новый шрам не побелеет, сравнявшись со старыми.
— Твою шкуру задорого не продашь, — заметила она. — Может, найдутся три-четыре лоскута, из которых получится неплохой абажурчик, остальное придется выбросить.
— Наверно, я просто привержен к несчастным случаям. А вы уже прошли инспекцию, леди. Зачесывай волосы таким манером, и все будет отлично.
— Понимаешь, эту забавную яхту ужасно качало, я чуть не упала и содрала добрый кусок скальпа о какую-то острую штуковину.
— Можем отправляться назад, чтобы Мейер помог тебе сосчитать деньги.
* * *
Позже в тот день она спустилась вниз, вернулась с двумя откупоренными бутылками «Туборга», села ко мне поближе.
