Тихо — тихо мы с Лорой пересекли холл. Сонька, что стояла в столовой и доставала из тостера поджаренный хлеб — увидела меня, но я сделала большие глаза, и девчонка понятливо отвернулась. Мать в столовой, что располагается чуть дальше кухни, громко жаловалась Денису на то, как ей не повезло с дочкой. Со мной, то бишь.
А я тем временем спустилась в гараж, свистнула из Серегиного бокса навороченный мотоцикл, посадила сзади себя Лору, и поехала выручать папеньку. Пуповина меня вела просто безошибочно, я четко знала, где он. С такими мыслями я и направилась к колосовскому лесу.
Уехала я недалеко. На выезде из города меня остановил толстый гаишник и начал нудеть:
— А отчего без каски едем? А если авария какая? Каска — она ведь четыреста килограмм выдерживает!
Я толкнула Лору, та понятливо заулыбалась во всю пасть. Мне аж самой дурно стало.
Но бравому гаишнику все было нипочем.
— И на животное так же касочку надо б надеть! Каска — она ж четыреста килограмм выдерживает!
Лора тут же скуксилась, а я понятливо вздохнула:
— Сколько?
— Двести! — пожал плечами мужик.
А я с ужасом поняла, что сумочку-то я и не взяла! Пошарив по карманам, я нашла с превеликим трудом девяносто рублей, подала гаишнику и твердо сказала:
— Больше нет!
— Грабеж! — возмутился он.
— Да правда больше нет! — взмолилась я. — Дяденька, ну опаздываю я, ну не серчайте, а?
— Будешь должна, — сурово припечатал он.
— Всенепременно занесу должок, — кисло пообещала я и отчалила.
Завезли моего папеньку в лес на совесть. Я часа три петляла между сосен, пока наконец не почуяла — вон оно, рядом! Рядом родной мой папенька! Еще немного, еще чуть — чуть….
…И я выехала на опушку. Трава на ней была варварски истоптана, а посередине стояла крошечная избушка.
Я прислушалась.
Было как-то очень тихо, и лишь разноголосый храп разносился далеко окрест…
Соскочив с мотоцикла, я ласточкой влетела в избушку, обо что-то споткнулась и рыбкой полетела дальше, приземлившись как раз в аккурат поперек папеньки.
— …! — хором сказали мужики около меня. Особенно старался тот, об которого я споткнулась.
— Ой, доча, — пьяненько заулыбался проснувшийся отец.
Я кое-как встала, уперла руки в боки и сурово спросила:
— Что, пьем? А это кто такие? — едва заметным кивком я указала на трех мужичков, хмуро взирающих на меня.
— Так то Славка, Колька да Васька, доча, — не переставая улыбаться, сердечно поведал папик. — Охотники они. Вот, встретились тут, да немного за знакомство решили выпить, ты уж не ругайся…
Я внимательно посмотрела на этих… охотничков.
Три пропитые рожи так же внимательно смотрели на меня и тихо матерились. Я их понимала — приехала, весь кайф обломала.
— Спасибо вам, мужики, — вздохнула я.
Эх, кабы не они — пропал бы мой непутевый отец в лесной чаще…
А Лора, взвыв раненым зверем, вдруг ринулась к крошечному столу в углу избушки, лапой расшвыряла селедочные скелеты и мертвой хваткой вцепилась в…
— Мой нож! — завопил один из охотников. — Отдай!
— И правда отдай, — укоряюще сказал папик. — Я ить его Ваське подарил, нехорошо подарки забирать!
— Ррр, — Святоша стояла в углу с ножом в зубах, и было по ее взгляду понятно, что в данный момент она социально опасна. Загрызет, и не чихнет.
— Усмири свою собаку! — злобно бросил мне Колька.
— Волчицу, а не собаку, — огрызнулась я. — Охотник, называется. И вообще — что вам, ножа жалко?
— Подарок! — припечатал Васька.
— Ладно, сейчас я с ней поговорю, — со вздохом согласилась я, подошла к Лоре и спросила: — Ну что ты в этот нож вцепилась? Мало тебе ножей?
Лора отчаянно закивала головой, жалобно заскулила и как-то странно закосила глазом. Прямо на рукоятку.
Я присмотрелась. Потом еще раз, будя смутные воспоминания. После чего спросила ее:
— Это то, что я думаю?
Лора закивала так, что мне стало тревожно — кабы голова не отвалилась.
— Пап, ты этот нож где взял?
— Так в лесу нашел, — с готовностью ответил он.
— Прямо так в лесу ножи и валяются? — усомнилась я.
— Да он во пне торчал, я и взял. Думаю — пригодится. Я ж, доча, однажды просыпаюсь — чу! — а вокруг меня е-елки, а рядом пень, весь ножами утыканный… О, думаю — допился. А потом смотрю — и правда елки, правда ножи. Как оказался, зачем — ничего не помню. Ну, я взял один ножик на всякий случай — мало ли, боровичок какой срезать, да и пошел. К ночеру вот на мужиков наткнулся, на радостях ножик и подарил.
— В общем так, — решительно сказала я. — Те ножи в пеньке принадлежат вот этой волчице, ясно? Так что дарить ты их права не имел, мужики, уж извините.
— Да ладно, все равно ведь не отдаст, — расстроено махнул Васька на оскалившуюся Святошу.
— Ну, все хорошо, что хорошо кончается, — довольно заключила я, в который раз поражаясь промыслу Божьему. Это ж надо — если б мы папеньку не нашли — не нашли бы и нож. И быть бы Лоре весь свой век в волчьей шкуре.
Пока отец прощался с собутыльниками, я смотрела на скулящую Лору и думала. Дэн меня после второго за день побега свяжет веревками и никуда не отпустит, да и бедная Святоша совсем в волчьей шкуре измучилась. Лето ведь, жарко поди животине.
И потому поехали мы не домой — поехали мы к пеньку. Мы с папенькой — на мотоцикле, осторожно лавируя между сосен, а Лора — счастливо повизгивая, скачками неслась впереди и показывала дорогу.
И когда я выехала на полянку — она уже в нетерпении носились кругами около пенька.
«Ну быстрее же, быстрее!» — так и слышалось в ее скулеже.
— Ну точно, тот пенек, те елки! — восхитился папик, озираясь вокруг.
А я воткнула недостающий нож в пенек и выжидающе посмотрела на Лору. Очень уж хотелось посмотреть — как она все же кульбит-то над пеньком делает, а?
Святоша же потупила глаза, и показала хвостом на елки.
— В смысле — мне уйти, что ли? — нахмурилась я.
Святоша кивнула и хвостом указала и на папеньку.
А, точно, она ж совсем… голая останется после оборота.
Голая…
Меня мороз пробрал до костей. Господи, а одежки то ее, черные хламиды — я утащила!!!
— Отец, — слабым голосом сказала я, — пошли-ка, выйдем.
— Куда? — наивно поинтересовался он.
— Туда, — вздохнула я и потащила его в кусты.
Усевшись на поваленное дерево спиной к полянке, я придирчиво осмотрела папеньку.
— Доча, а ты чего это так смотришь? — поинтересовался он.
— У тебя майка под рубашкой есть?
— Есть, — покладисто согласился отец.
— Тогда давай рубашку, — велела я.
Папик беспрекословно ее снял.
Ладно. Сверху мы ее прикроем. А нижний этаж???
Подумав, я пришла к выводу, что мне ничего не остается, как отдать свою летнюю юбку Лоре. В принципе, мне крайне не нравилась мысль остаться в одних кружевных шортиках. Но, с другой стороны, выхода нет, Лоре папина рубашка снизу вообще ничего не прикроет, не могу же я ее в таком виде в город везти. А шортики — не стринги, можно сделать вид, что так и надо, последний писк моды. Да и темнеет, авось никто и не поймет.
Придя к такому выводу, я закричала:
— Святоша! Ты там все?
— Все, — скорбным басом донеслось с поляны.
— Простыла, что ль?
— Здоров, — коротко ответила она. — Но гол, аки младенец, и если Господь не пошлет одежд…
Охнув, я ринулась на поляну, и тут же попятилась:
— Из-звинитте.
На пеньке была не Святоша. На пеньке, прикрывая ладошками причинное место, сидел… диакон Филарет!!!
Отдышавшись, я жалобно спросила:
— Ну как же так-то, батюшка?
— Пьян был, — сварливо ответил он. — Вы ж меня напоили, бесовки, когда размораживали!
— И что из этого?
— Так вот я и решил доказать, что учения ваши дурные и бестолковые. Пошел в трапезную, спер…эээ, то есть взял двенадцать ножей, да и пошел в лес, искать пенек.
— Но ведь пенек километров за десять от собора! — возопила я. — Что, так просто пошли и нашли этот пенек?
— А то только Господь ведает, как я тут оказался, — степенно ответил Филарет. — Мне так показалось — что недолго шел, а вот поди ж ты…
— Батюшка, — смиренно осведомилась я. — А вы скажите — как же вы кульбит-то делали?
— Да никакого кульбита я не делал, — рассердился он. — Разбежался да и перепрыгнул. Лучше скажи — одежа где?
— А то Господь только ведает, — огрызнулась я. — Могу предложить отцову рубашку и мою юбку.
— ЧТО???
— А больше нет ничего, — оправдывалась я.
— Боже, да за что ты мне такое наказание послал? — нервно сокрушался батюшка.
— Могу предложить либо юбку с рубашкой, либо голым в город возвращаться!
— Господь повелел не облачаться в женскую одежду! — громыхнуло с полянки. — И от завета сего — не отступлю!
