Гюнтер невольно прижался к старшему брату.
— Рядом с нашим посёлком есть одна очень старая церковь… — сказал Николай. — Там на стенах фрески с ангелами и чертями.
— Да-да, — кивнул Гюнтер. — Я тоже такие фрески видел. Только ни один живописец не соединял ангела и дьявола в одном лице. И тем более никто и никогда не делал такого с живым людем.
— Гюнт, ведь шрамы от царговой кислоты — это навсегда?
— Навсегда. Если был хоть самый крохотный ожог, то в дальнейшем становится невозможной никакая пластика, даже для других шрамов, обыкновенных, потому что организм будет отторгать любую новую кожу — и донорскую, и протезную, и даже клонированную от собственной.
— Органы таким людям тоже нельзя пересаживать?
— Нельзя, — ответил Гюнтер. — Будет отторжение. Поэтому изуродованную руку ему никогда не поменять на здоровую. Если только эту восстановить…
— Учитель, — Николай посмотрел на Кийриаса, — кто сделал с ним такое? И за что?
— Это было недавно, — добавил Гюнтер. — Шрамы свежие.
Кийриас досадливо дёрнул хвостом.
— Всего лишь последствия недопустимой для гирреанского плебея дерзости. Не обращайте внимания на мелочи. Есть вещи поважнее шрамов.
— Так он из Гирреана? — растерянно переспросил Николай. — Еретик?
— Сын еретички. А может, и сам еретик. Неважно. Я же сказал не обращать внимания на мелочи!
Гюнтер ответил хмурым взглядом. Паршивцу опять что-то не нравилось в словах учителя.
— Вы не сказали, на что следует обращать внимание, досточтимый.
Кийриас забрал у Николая планшетку, бросил на подоконник и приказал:
— Вы оба немедленно вылетаете в Гирреан. — Кийриас положил рядом с видеопланшеткой билеты и банковскую карточку на предъявителя. — Не позднее тридцатого октября вы должны доставить в Каннаулит голову этого урода. Доверенный брат будет ждать вас в клубе «Оцелот». Голову отдадите ему.
— Как — голову? — не понял Гюнтер.
— Только не говори, что в ордене не проходил посвящения кровью!
Гюнтер опустил взгляд.
— Смертное посвящение у нас было, — сказал он очень тихо. — Ровно через месяц после адептсткой присяги. Все нелегальные организации норовят повязать новичков кровью. — Гюнтер поднял глаза и вперил требовательный взгляд в лицо Кийриаса. — Но, приказывая неофиту убить врага, орден всегда объяснял причины! Так за что я должен убить и без того несчастного калеку, досточтимый?
— Он опасен братству Цветущего Лотоса.
— Чем опасен, досточтимый? Братство в праве отдать мне любой приказ, но и я в праве знать, что приказ праведен. Убивая по воле Цветущего Лотоса, я должен быть уверен, что не пролью невинной крови!
Хвост Кийриаса свился в трусливую спираль.
— Напрямую этот людь ничего плохого братству не сделал, — пробормотал Кийриас. — Но по случайности — очень злой случайности — ему досталось нечто такое, что делает его смертельно опасным для Цветущего Лотоса. А при определённых обстоятельствах и для всей Бенолии. По собственной воле парень ничего плохого никому не желает, но судьба его сложилась так, что он вредоносен просто в силу своего существования, и потому должен быть уничтожен. Ничьей вины в этом нет — ни вашей с Николаем, ни моей, ни нашего братства. Виновно только злосчастье судьбы. Но ведь она крайне редко бывает к кому-то доброй… — Кийриас отвёл взгляд в сторону, смотреть на учеников было стыдно. — Я не могу объяснить подробнее, это всё, что мне самому позволено знать. Но приказ правилен, в этом я уверен!
— Однако выполнить его мы должны в наказание, — понял Николай. Гюнтер молчал.
Кийриас стегнул хвостом по стене.
— Вы оба влезли в то, что вас не касалось! Подвергли риску дела братства! К тому же посмели перечить тому, кто намного выше вас по рождению! — Кийриас шагнул к Гюнтеру. — Ученик мой и племянник по Цветущему Лотосу, разве белосветцы не наказали бы тебя за вмешательство в посторонние дела, тем более, если из-за этого пострадали бы интересы ордена?
— Порядки ордена очень суровы, — ответил Гюнтер. — Намного суровее тех, что приняты в братстве. Однако наказание мне пришлось бы понести не за вмешательство в посторонние дела, а за то, что оно было таким шумным и привлекло к нам с Колей всеобщее внимание. Сейчас я понимаю, что безобразия, творимые Диего, можно было унять и без драки. И за потерю места наблюдателей нас бы не наказали, а лишь за то, что сразу же не позаботились о замене. Но главная разница между вами и орденом, досточтимый, в том, что орден никогда не превращает в наказание приказы, направленные на укрепление собственного могущества, пусть даже эти приказы отвратительны с точки зрения морали. Если бы орден вынужден был послать адепта убить какого-то бедолагу только за то, что тот стал нежелательным свидетелем, то сначала адепту подробно объяснили бы необходимость такого решения. И заказали бы молебен о том, чью кровь пролить орден вынужден силой обстоятельств. Адепт, его учитель и тот, кто отдал приказ убить, провели бы ночь на церковном покаянии, и лишь затем приступили бы к подготовке операции. Вы же низводите жизнь и смерть до уровня хлыста в руках надсмотрщика. Кем — или чем — в таком случае становитесь вы сами?
Кийриас отшатнулся, ладонью прикрыл лицо. Как будто пощёчину получил. Николаю стало жаль учителя.
— Какой ещё молебен? — сердито спросил он Гюнтера. — Гирреанец еретик. А мы — честные лаоране.
— В таких случаях орден заказывает два молебна — и в таниарской церкви, и в лаоранской. В большинстве государств Иалумета запрещённых религий нет.
Николай не ответил. Коротко глянул на учителя и тут же отвернулся. «Он стал совсем чужим», — понял Кийриас. Мысль резанула болью.
— Я сегодня же пойду в церковь, — сказал Кийриас. — И вы в Гирреане тоже зайдите к таниарцам, пусть будет настоящая поминальная служба или как там у них называется такой обряд… — Кийриас подошёл к Николаю, крепко сжал плечо. — Смерть гирреанца действительно необходима. Он ни в чём не повинен, но вот такая злая судьба ему выпала. Не нам с ней спорить. И не наш это грех. Ни на мне, ни на тебе, ни на твоём Гюнтере не будет невинной крови. Это судьба. А калеке воздастся за его страдания в посмертии. Он вкусит блаженство если не в лазоревом чертоге Лаорана, то в золотых садах Таниары. А мы… Мы не виноваты в нашей судьбе.
— Да, учитель, — ответил Николай. На Кийриаса он смотрел с прежней преданностью.
— Гирреанца уберу я, досточтимый, — сказал Гюнтер. — И не беспокойтесь за калеку. Ему не будет больно. Парню и так досталось слишком много. Лишние мучения ни к чему. Он даже не успеет ничего понять. Не испугается и, тем более, не будет страдать перед смертью. Всё произойдёт очень быстро. Я знаю, как это сделать. Только… — Гюнтер запнулся. — Досточтимый, пусть Коля останется здесь! Я всё сделаю сам. Из-за меня всё началось, мне и расплачиваться.
— Гюнт! — Николай как мусор стряхнул руку Кийриаса, шагнул к побратиму. Кийриас побледнел, судорожно стиснул рубашку на груди.
— Гюнт, мы же… — начал Николай.
— Я всё сделаю сам, — отрезал Гюнтер. — Ни к чему тебе мараться.
Он взял планшетку, билеты.
— Если Коля останется здесь, его казнят за неповиновение, — сказал Кийриас. — Ты презираешь меня, Гюнтер, и ты прав. Я не смог защитить вас от неправедного суда.
— Досточтимый, я вовсе не…
— Помолчи, — остановил его Кийриас. — И не спеши принимать решения. Сам ведь говорил — безобразия можно унять и без драки.
— О чём вы?
— Сдай билеты и погуляй немного по городу. Здесь есть на что посмотреть, где развлечься. Плимейра — приятное местечко.
Кийриас подошёл к Николаю.
— Ты — полунищий крестьянин из глубокой провинции, я — потомственный чиновник, всю жизнь прожил в одном из лучших городов империи. Пропасть между нами казалась мне огромной. Ты делал неправильные ударения в словах и не умел толком пользоваться столовыми приборами. А я не хотел за твоими плебейскими манерами видеть тебя самого.
— Учитель…
— Нет, — перебил Кийриас. — Учителя из меня не получилось, потому что ничему полезному я тебя так и не научил. Даже не сподобился показать, как джентльмены разговаривают, как ведут себя за столом. А ведь тебе бы это пригодилось… Умному парню нельзя всю жизнь торчать в плантационных старшинах… Нехорошо.
— Дядя…
— Тем более нет, — качнул головой Кийриас. — Ни один нормальный дядя не станет обращаться с племянником так, как я обращался с тобой. Понимание всегда приходило ко мне слишком поздно. И всегда было похоже на вспышку. Зато теперь никаких тёмных пятен не осталось. Кроме одного.
Кийриас отошёл к окну.
— Я должен разобраться, почему на самом деле приказано убрать этого несчастного гирреанского уродца. И почему голову убитого нужно доставить ни куда-нибудь, а именно в Каннаулит.
