Однако жизнь текла своим чередом, и наконец настала великая среда – в это утро на ферме Хьюлеттов собиралась Дамская литературная лига славного города Розуэлла. Оркестр был наготове задолго до начала их заседания. Все парни явились подтянутыми, выбритыми, в своих лучших костюмах – у кого что сохранилось за время их скитаний.
– Эх, нам бы сейчас нашу старую униформу, – мечтательно сказал Харлан Льюис, отряхивая пылинку с наглаженных брюк.
– Я свою потерял, когда мы попали в окружение. Тогда, в шестьдесят четвертом, – уныло заметил Пичи Джилберт.
– Со временем у нас с вами будут еще концертные костюмы, парни, – солгал Чарли для поддержания боевого духа.
Все, включая Харлана и Лестера, посмотрели на него с надеждой, безоговорочно веря каждому его слову, и от этого Чарли стало не по себе.
– Темно-синие, а, Чарли? С серебряными пуговицами, – мечтательно протянул Фрэнсис Уотли. Когда-то он прослужил в Америка-Сити пару лет в должности помощника шерифа и с тех пор сохранил приверженность к полицейской форме.
– Темно-синие? – поморщился Джордж Олден. – Ты что, Фрэнсис, хочешь походить на мордоворота с бляхой? Нет, лучше коричневые, с золотым шитьем.
– Коричневые? – подал голос Харлан. – Мрачновато, по-моему.
– Хорошо, – вступил в разговор Пичи. – Пусть не коричневые. Тогда с рыжиной. Как ржавчина.
– Ржавчина? – удивился Харлан. – Да ты что, Пичи, разве мы водопроводчики?
– А ты представь, – продолжал настаивать Пичи. – Такие, знаешь… с оранжевым отливом.
– Нет, парни, – снова взялся за свое Джордж Олден. – Все-таки темно-синий – это здорово.
– Ладно, ребята, – сказал Чарли. – Мы еще вернемся к этому, когда придет время.
“Только вряд ли оно когда-нибудь придет, – тоскливо подумал он. – Самое главное, чтобы им не надеть арестантскую униформу в черно-белую полосочку. И не застрять в этой униформе лет на десять в розуэлльской городской тюрьме”. Впрочем, случись что, Чарли решил все взять на себя. Его парни здесь ни при чем. Если судить, так только его одного. Но и одному ему вовсе не улыбалось до старости сидеть за решеткой.
Тут Лестер пожевал губами и вымолвил:
– Красный. – Все повернулись к нему, и он, смущаясь и глядя в землю, разразился целой речью: – Красный цвет для концертных костюмов. По-моему, здорово.
Музыканты переглянулись.
– Красный, – пробормотал Фрэнсис.
– Темно-красный? – уточнил Пичи. Лестер пожал плечами.
– Красный, но не яркий, а больше к фиолетовому, – предложил Джордж.
– Как вареная свекла, – пожевал губами Харлан. Джордж посмотрел на Чарли, оставляя ему, как всегда, последнее и решающее слово:
– Что скажешь насчет вареной свеклы, Чарли? С золотым шитьем!
Чарли увидел обращенные к нему глаза друзей и глубоко вздохнул:
– А что, ребята? Мне лично нравится, – сказал он. Было в этой минуте что-то особенное, неповторимое.
Наверное, в такие вот минуты и рождается то, что зовется у людей дружбой: вместе, всегда, на всю жизнь, – вот как называется то, что чувствовали они в эту минуту. Особенно остро переживал это ощущение сам Чарли – ведь, кроме всего прочего, он как никогда чувствовал сейчас свою ответственность – за всех своих парней и за каждого в отдельности.
Раскрылась дверь конюшни, и появилась Одри. Она улыбнулась и величественно вошла под своды конюшни – так, как входят королевы на придворный бал. Ее появление было встречено приветливыми улыбками.
– Доброе утро, мисс Адриенна, – сказал за всех Чарли.
– Доброе утро, мистер Уайлд. Доброе утро, джентльмены.
“А она делает успехи”, – подумал про себя Чарли, стараясь сдержать глупую улыбку, готовую расплыться по его лицу.
– Леди дочитывают последнюю главу из “Повести о двух городах”, – сообщила Одри. – А затем ваша очередь. Тетушка Айви решила посадить вас на веранде – это будет похоже на сцену. А зрителей мы усадим на стулья внизу, во дворе.
Она разрумянилась от возбуждения, и Чарли захотелось сыграть сегодня как никогда хорошо – ради нее. Ради прекрасной мисс Адриенны, звездочки, свалившейся с небес в эту забытую богом пустыню. Он тряхнул головой. Господи, неужели же он и в самом деле влюбился?
– Ах, мистер Уайлд, я так счастлива, что вы и ваш оркестр окажете нам честь своей игрой, – продолжила Одри. – Все леди просто сгорают от желания поскорей услышать вас.
Одри прошлась по конюшне, и Чарли пожалел о том, что это всего лишь конюшня, а не роскошный бальный зал. Одри, безусловно, была достойна лучшей оправы. Впрочем, саму ее это, похоже, не слишком-то заботило.
– Я просто жду не дождусь, когда же услышу звуки вашей волшебной музыки! – Она еще раз улыбнулась и направилась к двери, добавив уже через плечо: – Я вернусь через несколько минут, чтобы пригласить вас на сцену.
Чарли проводил ее зачарованным взглядом.
Концерт удался на славу. Чарли был по-настоящему горд за себя и за своих парней. А когда они заиграли “Лесной квикстеп”, “коронку” Чарли, он не сводил глаз с Одри. Купался в свете ее огромных прекрасных серых глаз.
В конце его соло она смахнула слезинку, и сердце Чарли болезненно и в то же время сладко сжалось. Он не мог припомнить случая, чтобы его игра вызывала у женщин слезы. Тем более у таких очаровательных женщин, как Одри.
Выступление они закончили нежной мелодией “Светловолосая Дженни”, и последние звуки музыки унеслись и растаяли в бескрайней прерии, окружавшей их импровизированную сцену.
Зрительницы так бурно выражали свой восторг, что им пришлось сыграть на “бис”.
Потом еще. И еще. И еще. И так – до самого обеда.
Наконец Чарли опустил корнет. Боже, какое это необыкновенное чувство – играть перед зрителями! Такой радости, такого подъема он не переживал уже много лет, с тех пор как отправился вместе со своими друзьями на ту проклятую войну из родного Америка-Сити. Чистая, светлая радость – и совершенно бескорыстная. Ведь они никогда не получали за свою игру больших денег – их платой была признательность зрителей, их горящие глаза и улыбки.
Чарли все еще стоял, с улыбкой наблюдая за дамами из литературной лиги, когда к нему подошла Одри.
– Чар… Мистер Уайлд! – воскликнула она. – Это было волшебно! Просто волшебно!
Стоя на ступеньках веранды, он раскинул руки, и Одри легко впорхнула в них – так, словно это было самым обычным и естественным делом. Она прижалась головой к груди Чарли, а он обнял ее за талию – и тоже так, словно это было для него привычным занятием.
Одного Чарли не посмел сделать перед глазами своих парней и этих литературных леди из Розуэлла – он не поцеловал Одри, хотя, честно говоря, и сгорал от такого желания. Вместо этого он опустил руки, что далось ему не без труда.
