Совет ареопага был главной опорой существующего порядка. Он был составлен из старейших, опытных людей, безукоризненно прошедших должность архонтов и принадлежавших по большей части к богатому классу. Они в течение всей жизни удерживали за собой свое достоинство и в отправлении своей должности не подлежали никакой ответственности, между тем как все другие должности в государстве были замещаемы на один год и подвержены были контролю. Во все времена этот высокий совет, как учреждение глубокой древности, пользовался со стороны граждан большим уважением и в свою очередь имел как бы право отеческого надзора в государстве. Ему предоставлены были самые обширные полномочия: верховный надзор за сохранением старого порядка и нравов, за исполнением законов, за решениями народных собраний, которые без его утверждения не имели никакого значения. И ареопаг, действительно, очень строго пользовался вверенной ему властью предохранять государство от всякого опасного нововведения. Он был, по мнению Солона, прочным якорем, который должен был держать подвижной корабль государства на почве существующего порядка, и представлял, таким образом, надежный оплот для аристократии. Вождям народной партии, целью которых было освободить государство от унаследованных нравов отеческих и, сбросив старые узы, вывести его на новый путь к могуществу, славе и блеску, ареопаг, как защитник сословных интересов эгоистической, неприязненной народу партии, мешавшей полному развитию свободы, был серьезным препятствием на пути к спасительному прогрессу. И действительно, для того чтобы народ получил новую свободу, при которой возможно было бы всестороннее развитие всех его сил, необходимо было вырвать из рук ареопага бразды правления, препятствовавшие его развитию. Хорошо или дурно было это для государства, относительно этого обе партии совершенно расходились во мнениях. Партия Перикла во время отсутствия Кимона сделала предложение — отнять у ареопага право верховного надзора за государством и предоставить ему только суд над обвиняемыми в намеренном, злодейском убийстве. Перикл не сам сделал это предложение, но склонил к тому Эфиальта. Хотя приверженцы доброго старого времени с жаром собрались для защиты почтенного института, предложение было, однако, проведено в народном собрании. Когда возвратился Кимон, то он старался помешать действию нового закона, казавшегося ему вредным, но напрасно. С тех пор авторитет и могущество ареопага были уничтожены. Поэт Эсхид, старый марафонский и саламинский воин, поклонник доброго старого времени, в те дни, когда еще шла борьба за сохранение ареопага, выступил на защиту института, существованию которого угрожала опасность, со своей новой величественной драмой «Орестея»; в ней автор старается убедить граждан в неприкосновенной святости древнего учреждения. Когда же он увидел бесполезность своих усилий, то с негодованием и печалью удалился из отечества и переселился в Сицилию, где спустя три года окончил свою жизнь в Геле.
Борьба за ареопаг, вероятно, много содействовала и изгнанию Кимона из отечества. Но важнейшей причиной этого изгнания было то, что спартанцы с пренебрежением отослали назад посланные к Ифоме войска. Со времени изгнания Кимона (около 460) Перикл с руководимой им партией завладел кормилом правления государства и занялся особенно внешней политикой Афин. Существовавший со Спартой союз со времени персидских войн был нарушен на том основании, что это государство оскорбительным образом отвергло афинскую помощь при Ифоме, и заключен союз с Аргосом, старым врагом спартанской гегемонии, к которому пристала и Фессалия.
Для того чтобы с одной стороны освободить внутри государства бедных граждан от влияния богатых и разными денежными вспомоществованиями поставить их в такое положение, в котором они, не терпя нужды, в состоянии были бы заниматься более общественными делами, а с другой, чтобы всевозможными мерами обеспечить и увеличить внешнее могущество государства, Перикл, около 460 года, решился на очень важный шаг — он перенес союзную кассу из Делоса в Афины.
Первенство афинян в морском союзе все более и более принимало характер господства. Только с могущественными государствами велись еще совещания о важных делах, остальные государства, доставлявшие пустые корабли и деньги, не имели голоса на совещаниях. Союзный флот сделался афинским, и закрывание союзной кассой на Делосе с самого начала было в руках афинян. Одно Афинское государство по преимуществу вело войну за целый союз и постоянно должно было быть готово к борьбе. Отношения, следовательно, так изменились, что афиняне распоряжались вполне силами союза и почти одни действовали в пользу его интересов; естественно, что они и на союзную кассу смотрели как на свою собственность и не скрывали желания дать ей безопасное помещение в своих стенах. Перикл сделал решительный шаг; но чтобы смягчить недовольство союзников, он склонил самосцев к тому, чтобы они содействовали его проекту перенесения кассы. Самосцы, действительно, указывали на опасность Делоса: маленький остров, говорили они, с востока так легко доступен персам, с запада — неприязненным спартанцам и пелопоннесцам, что для защиты кассы должно иметь всегда настороже значительный флот. Гораздо лучше перенести кассу в стены Афин, где она будет находиться в совершенной безопасности. Таким образом, союзный совет сделал определение, согласное с желанием Перикла. Союзная касса, суммой 1800 талантов, перевезена была из Делосского храма в Афины и помещена в замке — в храме покровительницы города, богини Афины. Ежегодные взносы, возвысившиеся теперь до 600 талантов, союзные города должны были представлять, как дань, в Афины. Афины теперь, по справедливости, были центром и столицей сильного морского государства.
С тех пор афиняне смотрели на союзную кассу как на свою собственность и произвольно тратили ее на свои нужды. Периклу приходилось потому иногда слышать упреки; но он защищался следующим образом: «Мы не обязаны давать отчет в деньгах своим союзникам; мы защищаем их и отражаем от них врагов, тогда как они не дают нам ни одной лошади, ни одного корабля и никаких людей, а дают только деньги, которые принадлежат не тому, кто дает, а тому, кто получает, если этот исполнит то, на что получил деньги. Так как теперь государство достаточно снабжено всем нужным для войска, то оно вправе расходовать свой избыток на другие дела, которые приносят гражданам пользу и уважение».
Афины имели в своем распоряжении чрезвычайные средства для утверждения и распространения своего могущества. Их флот господствовал до самого Понта Эвксинского и до вод финикийских; но в непосредственной близости к самим Афинам находились еще такие морские государства, как Эгина и Коринф, которые потеря-пи свое влияние и по этой то причине были во враждебных отношениях к Афинам. Нужно было устранить такие отношения, а время для этого теперь было очень благоприятно. Спарта, на могущество которой опирались обыкновенно неприязненные соседи Афин, была еще занята восстанием илотов и мессинцев, так называемой третьей Мессинской войной, продолжавшейся целых 10 лет, и не могла, следовательно, обратить своих сил на внешних врагов. Кроме того, связи, соединявшие Пелопоннесский союз, с давнего времени ослабели: Аркадия, Элида, Ахаия тяготились Спартой. Для афинян было весьма приятно, что северопелопоннесские государства сами первые нарушили мир. Коринфяне, в союзе с Эгиной и Эпидавром, опасались дальнейшего распространения враждебного им, но союзного Афинам, соседа — Аргоса, и напали на Мегару. Этот город хотя и был в союзе с пелопоннесскими городами, но по своему положению, очень близкому к Афинам, обнаруживал внутреннее тяготение к последним. Враги хотели насильно привязать к себе Мегару; но их намерение имело результатом только то, что этот город окончательно перешел в руки афинян. Афиняне поставили в нем свои войска и соединили самый город Мегару, по примеру Афин, двумя длинными стенами с отстоящей от него на восемь стадий гаванью Низэей, так что Мегара теперь была морским городом, который афиняне могли защищать во всякое время.
С присоединением Мегары Афины приобрели много. Этот город владел проходами, ведущими к Исему, и имел в городе Пегах свою гавань в Коринфском заливе. Нельзя было останавливаться на половине дороги, и вот афиняне напали теперь на Пелопоннес и Эгину. Служащие во флоте, под начальством Миронида, почтенного человека испытанной храбрости, неудачно сразились на суше при Алиях (на границе Аргоса и Эпидавра), зато афинский флот вскоре одержал победы при Кекрифалии и Эгине и окружил со всех сторон эту последнюю. Чтобы отвлечь афинский флот от Эгины, коринфяне предприняли поход против Мегары. Вся афинская армия была вне страны: один флот осаждал Эгину, другой вел войну в Египте. Тогда Миронид двинулся на встречу коринфянам со стариками и юношами, еще не служившими в войске, и после двух удачных стычек заставил их с большим уроном удалиться из страны. Такую сильную деятельность обнаруживали афиняне в живой и одушевленный период существования демократии. После девятимесячной осады афинским флотом, под предводительством Леократа, Эгина принуждена была к сдаче. Она должна была разрушить стены, выдать свои военные корабли и платить подати.
