Поскольку учился я по английской системе, то должен был стать членом одной из Судебных инн[84] и время от времени ездить в Лондон, обедать в столовой суда. Меня приняли в «Миддл Темпл», и я покорно пережевал тридцать шесть полагающихся обедов. Мне это нравилось. Церемониальность и торжественность закона привлекали меня не только как гарантии против его профанации, но и сами по себе. Я посещал суды, изучал многочисленные процедуры и почтенных судей, которые, казалось, умели держать в голове массу деталей, переваривать их и, когда прения сторон и свидетельские показания исчерпаны, подавать их жюри как своего рода крепкий судейский бульон. Я любил романтику суда, фигуры знаменитых адвокатов, развевающиеся мантии, неудобные, но традиционные синие адвокатские сумки, набитые бумагами. Меня радовало, что, хотя большинство вроде бы и пользовалось более современными приспособлениями, каждый имел доступ к перьям и, несомненно, мог потребовать промокательного порошка, будучи абсолютно уверенным в том, что принесут незамедлительно. Я любил парики, которые устанавливали очевидную иерархию и превращали ничем не примечательные физиономии в лики жрецов, служащих великой цели. И что с того, что все эти шелка, бомбазин и конский волос внушали простым людям трепет, когда они приходили за правосудием? Что ж, небольшой испуг им не повредит. Все в суде – иногда кроме обвиняемого на скамье подсудимых – казались умиротворенными, отрешенными от ежедневных забот. Мне казалось, что те, кто говорит под присягой, очень часто раскрывают лучшие стороны своего «я». Члены жюри, как примерные граждане, очень серьезно относились к своим обязанностям. Это была гладиаторская арена, но цель, за которую тут сражались, состояла в том, чтобы восторжествовала справедливость, если только таковую можно установить.
Я не был наивен. Это впечатление о суде я сохранил и по сей день. Я – один из немногих известных мне адвокатов, который содержит свою мантию в идеальной чистоте: воротничок, ленточки и манжеты щегольски накрахмалены, полосатые брюки подобающе отглажены, туфли сверкают. Я горжусь тем, что в газетах часто пишут, как элегантно я выгляжу в суде. Закон заслуживает этого. Закон и сам элегантен. Парджеттер позаботился о том, чтобы у меня не было глуповато-романтических представлений о законе, но он знал, что доля романтизма в моем отношении к закону есть, и если бы он хотел, чтобы она исчезла, то непременно добился бы этого. Как-то раз он сделал мне потрясающий комплимент.
– Думаю, из вас выйдет адвокат, – сказал он. – У вас есть для этого два необходимых качества: воображение и способности. Хороший адвокат – это альтер эго[85] клиента. Его задача – говорить то, что сказал бы сам клиент, если бы обладал нужными знаниями и мог выступить достаточно убедительно. Способности идут рука об руку со знанием, убедительность зависит от воображения. Но когда я говорю о воображении, я имею в виду умение видеть предмет всесторонне и взвешивать все возможности. Это вам не какая-нибудь фантазия, поэзия и лунный свет. Воображение – крепкая лошадка, которая скачет по земле, а не ковер-самолет, уносящий вас прочь от реальности.
Наверно, в духовном плане я в тот день подрос на целый фут.
Доктор фон Галлер: Вполне вероятно. Как вам все же повезло! Не каждый встречает своего Парджеттера. Он – очень важное дополнение к вашему списку действующих лиц.
Я: Что-то я не очень понимаю. Я же рассказываю историю своей жизни, а не выдумываю.
Доктор фон Галлер: Да, конечно. Но даже в истории есть действующие лица, а в истории жизни вроде вашей непременно есть несколько человек, которых было бы глупо называть стандартными типами, хотя они фигурируют почти во всех биографиях. Правда, можно сказать иначе. Помните маленькое стихотворение Ибсена, которое я читала вам в одну из наших первых встреч?
Я: Довольно смутно. Что-то насчет суда над собой.
Доктор фон Галлер: Нет-нет. Суд – потом. А сейчас послушайте внимательно:
Жить – это снова и сноваВ сердце с троллями бой.Писать – это суд суровый,Суд над самим собой.
Я: Но я же постоянно пишу. Все, о чем я вам говорю, основывается на проверенных и перепроверенных записях. Я старался максимально следовать «ясному стилю» Рамзи. Переворошил кучу старья, о котором не рассказывал ни одной живой душе. Разве это не суд над самим собой?
Доктор фон Галлер: Ничуть. Все это – ваша история борьбы с троллями.
Я: Еще одна из ваших изощренных метафор?
Доктор фон Галлер: Ну, если вам так нравится. К метафорам я прибегаю, дабы избавить вас от профессионального жаргона. А теперь подумайте: с какими фигурами мы сталкивались в процессе исследования вашей жизни? С вашей Тенью. Тут все было просто, и я думаю, мы с нею еще непременно столкнемся. С Другом. Сначала эту роль играл Феликс, и, возможно, вы признаете Нопвуда вашим очень особым другом, хотя я знаю, вы все еще злы на него. С Анимой – вообще раздолье: тут, конечно, и ваша мать, и Каролина, и Нетти, являющие собой разные аспекты женственности, и, наконец, Джуди. Последнее время Анима была у вас несколько в загоне, по крайней мере в своих положительных качествах. Думаю, мы и вашу мачеху должны причислить к этому ряду, хотя она недружественная фигура. Возможно, потом мы сочтем, что этот черт не так страшен, как вы его малюете. Наконец, появились обнадеживающие свидетельства того, что ваша Анима идет на поправку. Об этом говорит ваш сон (давайте назовем его романтически – «Девушка и мантикора»), в котором вы уверенно опознали меня. Последовательность просто идеальная. На разных этапах наших бесед я играла все эти роли. Я делала это по необходимости: ведь подобный анализ не та эмоция, которую будешь вспоминать в состоянии душевного покоя. Фигуры эти можно звать по-разному – хоть Комедийной труппой души. Но такой подход был бы поверхностным и недооценивал бы те жестокие удары, которые кое-кто из них нанес вам. В моей профессии мы называем их архетипами, то есть они воплощают шаблоны поведения, к которым человек, кажется, демонстрирует предрасположенность. Эти шаблоны повторяются бессчетное число раз, но никогда – в точности. А вы только что рассказывали мне об одном из самых-самых сильных архетипов (его можно назвать Волхв, или Чародей, или Гуру – как угодно), он оказывает мощное формирующее влияние на развитие личности. Мне представляется, что Парджеттер – это идеальный Волхв: слепой гений, который принимает вас в ученики! Но он появился только что; это довольно необычно, хотя и не слишком. Я предполагала, что он появится раньше. Какое-то время Нопвуд казался мне Волхвом, но нам еще предстоит выяснить, сохранились ли следы его влияния. Но вот другой человек, возможный отец, тот, кого вы называете Старой Уховерткой, – от него я ждала гораздо большего. Вы ничего не утаили?
Я: Нет. И тем не менее чем-то он всегда притягивал мое воображение. Я уже говорил, что он был не без странностей, но, кажется, так ничего толком и не добился. Он написал несколько книг, и отец говорил, что некоторые из них хорошо продавались, но книги были очень странные – о природе и необходимости веры. Не христианской веры, а веры вообще, и время от времени на занятиях он говорил нам: «Вы обязательно должны сами выбрать, во что верить, и понимать, почему верите именно в это, так как если вы не выберете себе веру, то можете не сомневаться, какая-нибудь вера (и, вполне вероятно, далеко не лучшая) выберет вас». Потом он рассказывал о людях, которые верили в Молодость, или Деньги, или Власть, или во что-нибудь подобное и со временем обнаружили, что поклоняются ложным кумирам. Мы с удовольствием его слушали, а некоторые его исторические примеры были довольно увлекательными, но серьезно к этому не относились. Я всегда смотрел на него как на неудачника. Отец любил его. Они были из одной деревни.
Доктор фон Галлер: Но вы никогда не чувствовали потребности учиться у него?
Я: Чему он мог меня научить, кроме истории и «ясного стиля»?
Доктор фон Галлер: Да, понимаю. Какое-то время мне казалось, что у него есть качества Волхва.
Я: Мне кажется, что в вашей Комедийной труппе и Собрании архетипов нет фигуры, которая соответствовала бы моему отцу.
Доктор фон Галлер: Проявите терпение. Это обычные фигуры. Можете не сомневаться, вашего отца мы не забудем. Он, мне кажется, присутствовал почти все время с того дня, когда мы начали. Мы все время говорим о нем. Он может оказаться вашим Королем троллей…
Я: Почему вы говорите о троллях? Мне представляется, что вы, юнгианцы, иногда из кожи вон лезете, чтобы выставить себя в смехотворном виде.
