Рейтинговые книги
Читем онлайн С человеком на борту - Марк Галлай

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 78

Но даже от вспышек чистой — не кажущейся — фантазии, на которые толкала Королева эмоциональность его натуры, почти всегда что-то оставалось — вроде драгоценных крупинок золота из гор промытой породы. Оставалось — и через некоторое время переходило в категорию реальных дел, от которых (и опираясь на которые) СП потом снова на какую-то минуту отрывался для очередных фантазий.

Впрочем, тут я могу говорить лишь о своих субъективных ощущениях. Допускаю, что этот цикл («фантазия — реальное дело — фантазия») мне только виделся. Все-таки я-то сам по профессии — испытатель, а не конструктор. И хотя в наши дни «создание любого аппарата — это прежде всего испытания» (так сказал однажды писателю Владимиру Губареву его знакомый конструктор), этап собственно конструирования, начиная с первых прикидок и набросков, конечно же имеет свою специфику, содержит свои тайны.

Трудно, очень трудно проникнуть со стороны в технологию любого творчества и тем более сколько-нибудь точно описать её!

Самым надёжным источником для познания этого тонкого и сложного процесса все-таки остаются высказывания на сей счёт самих конструкторов, — к сожалению, очень редкие и отрывочные, но тем более интересные. Вряд ли что-нибудь может заменить то, что называется взглядом изнутри. И трижды досадно, что мы так мало знаем и уже ничего больше никогда не узнаем о том, каковы были собственные взгляды на сущность и законы технического творчества такого человека, как Сергей Павлович Королев.

Как всякий крупный организатор, Королев отлично понимал, что такое темп работы. Особенно это ощущалось в горячие дни подготовки очередного пуска. Тут он был едва ли не самым активным катализатором этого темпа: жал на график подготовки, подгонял всех вокруг, шумел, требовал работы практически круглосуточной; в общем, держал всех участников под давящим прессом непрерывного «давай, давай».

Но и в этой обстановке горячий темперамент СП оставался под контролем его ясного разума и твёрдой воли, способной навязать нужное поведение всем, включая даже такого трудно подчиняющегося индивидуума, каким был он сам.

Свидетельство тому тот факт, что, прогрессивно усиливая предпусковой нажим, он за два-три дня до старта внезапно и очень неожиданно для всех, не знакомых с его методами работы, как бы ослаблял вожжи: соглашался на разного рода дополнительные проверки, разрешал повторения испытаний, результаты которых вроде бы и укладывались в допуска, но кому-то казались сомнительными, словом — поворачивал общий настрой в сторону этакой неторопливой дотошности. Такой период, повторяю, бывал весьма непродолжительным — он длился считанные десятки часов. Но так или иначе почти при каждом пуске возникал.

И, как я понял, это было очень продуманно: и нажим в течение многих предстартовых недель, и снятие напряжения перед самым пуском. Без первого — объект, наверное, вообще никогда не был бы готов. Без второго — сильно повышалась бы опасность что-то впопыхах забыть, недоделать, упустить из виду.

Наверное, старинный обычай — посидеть перед дорогой — имеет под собой приблизительно такие же основания.

Но проходили эти льготные часы — и расписанный по минутам, а в кульминации своей и по секундам ритм предстартовой подготовки вступал в свои права.

Технология создания хорошего настроения в коллективе — вот как назвал бы я тот набор приёмов, которыми Королев владел в совершенстве и которым, не скрывая, придавал большое значение. Причём под хорошим настроением понимал такое, которое в наибольшей степени способствует работоспособности людей.

И ко всему, что имеет в этом смысле какое-то значение, относился с полной серьёзностью. Однажды я застал его внимательно изучающим напечатанный на нескольких листах документ. При ближайшем рассмотрении документ этот оказался проектом «Положения о распределении жилой площади» в КБ, ожидавшим утверждения Главным конструктором.

В первый момент, увидев этот проект, я, помнится, почувствовал что-то вроде низвержения святынь с небес на землю. Сотрудники легендарной (а в глазах большинства людей — даже таинственной) организации были, оказывается, отнюдь не «небожителями», а, напротив, жителями обычных, как правило, не очень просторных квартир.

Королев вчитывался в каждый пункт проекта, как вчитывался бы в очередное техническое задание или, скажем, в перечень дефектов, выявившихся при пуске новой ракеты. Не проявлял и намёка на склонность, присущую некоторым руководителям: парить где-то в высях, недостижимых для житейских подробностей, — разумеется, не своих собственных, а касающихся подчинённых («Я занимаюсь основным делом. А на всякие мелочи жизни у меня есть помощники…»). Вот такого в Королеве не было и в помине! Не было как в силу присущей ему человечности, так и потому, что все, влияющее на моральный климат в коллективе, имело в его глазах значение первостепенно важное.

По личным вопросам он принимал — если, конечно, не улетал на космодром или куда-то ещё — обычно по четвергам, во второй половине дня. Это время, как свидетельствуют старожилы КБ, было для него святое. Если в назначенное для приёма время его вызывали в такие инстанции, что не откажешься, то, уезжая, предупреждал: вернётся — и примет всех, кто его будет ждать. И обещание своё всегда выполнял. Придавал большое значение этому, чтобы все работающие с ним знали: его слово — верное.

Интересно, что сотрудники, не без трепета душевного являвшиеся к суровому, требовательному Главному, когда он вызывал их по делам служебным, — те же самые сотрудники по своим личным, бытовым делам обращались к нему очень легко и просто. Видели, что он в эти дела вникает, занимается ими охотно, отнюдь не считает второстепенными, как и все, определяющее моральный климат на «фирме». Ему ничего не стоило, сильно отругав сотрудника за какое-то упущение по службе, в тот же день пробивать для него квартиру.

И, конечно, в свете этого нельзя не признать правоту Е.Ф. Рязанова, когда он говорил, что и очевидная склонность Главного конструктора к разного рода ритуалам и традициям, о которой я уже упоминал, имела в своей основе прежде всего стремление как-то повлиять на рабочий тонус коллектива.

Когда космические полёты, повторяясь один за другим, если и нельзя сказать, что вошли в привычную норму, то, во всяком случае, перестали восприниматься как события экстраординарные, это внешне проявилось в том, что в гостиницах космодрома стало посвободнее — наплыв съезжающихся на каждый пуск гостей заметно ослаб. Да и ранг упомянутых гостей несколько сместился.

Королев не воспринял это равнодушно. Когда перед одним из пусков ему доложили, что президент Академии наук не сможет приехать к торжественному заседанию комиссии, он с надеждой в голосе спросил:

— Ну а ваш маршал будет? — И, услышав что нет, тоже не будет, явно огорчился.

«Бог ты мой! — подумал в первый момент, увидев это, я. — Такого калибра человек, а вот, оказывается, и ему не чужд вкус к подобного рода вещам…»

Но впоследствии я пришёл к выводу, что был тогда, скорее всего, не прав. Лично для себя вряд ли так уж жаждал Королев особой представительности участников заседаний Госкомиссии, да и любых других заседаний. Ему это было нужно для другого — для дела!

…Задумывался ли Королев о, так сказать, «заочности» своей прижизненной славы?

Не знаю.

Во всяком случае, прямых высказываний на эту тему я от него не слышал.

Только раз, в ответ на не в меру почтительное (чтоб не сказать больше) восклицание кого-то из собеседников: «Ну, уж вы-то, Сергей Павлович, всегда…» — и далее что-то о неограниченных возможностях СП, он заметил:

— А что я? Я — подпоручик Киже. Фигуры не имею…

Сказано это было очень спокойно. Вроде бы даже и без горечи. И все-таки эта реплика запомнилась…

В конце лета 1962 года Королеву пришлось лечь в больницу на операцию — в тот раз, к счастью, окончившуюся благополучно. Персоналу было известно, что этот больной — академик. Однако на фоне привычного контингента пациентов данного «сверхлитерного» лечебного учреждения это учёное звание сколько-нибудь заметного впечатления ни на кого из сестёр и санитарок не производило. Что тут особенного: академик как академик…

И вдруг — гости. Навестить СП пришли Гагарин, Титов, Николаев и Попович — то есть весь наличный в то время состав советских космонавтов. Их появление произвело то, что называется сенсацией местного значения. А после ухода знаменитых посетителей СП немедленно ощутил признаки подчёркнутого внимания и услужливости со стороны персонала. Так лучи отражённой славы коснулись и его…

На встрече Гагарина с писателями в Центральном Доме литераторов, которая состоялась через несколько дней после полёта «Востока», почти все выступавшие — и сам космонавт, и приветствовавшие его писатели — говорили как-то очень по-хорошему: естественно, сердечно, совсем не официально… Среди выступавших был поэт Роберт Рождественский. Он прочитал свои новые стихи: «Людям, чьих фамилий я не знаю». Стихи эти обратили на себя моё внимание, в частности, тем, что — едва ли не единственные из всего, сказанного с трибуны ЦДЛ в тот день, — были посвящены не космонавту, а создателям ракетно-космической техники.

1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 78
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу С человеком на борту - Марк Галлай бесплатно.
Похожие на С человеком на борту - Марк Галлай книги

Оставить комментарий