от оружейника. Дождь тщетно пытался смыть с него масло.
– Да, – сказала Анна, – я пожертвую вам это.
Она вложила пистолет в ладонь доктора Бейли.
Какое-то время оба молча смотрели на терцероль. Раньше Анна мечтала когда-нибудь покончить с Леметром раз и навсегда именно этим оружием. Но за прошедшие недели она видела столько насилия, что ей хватило на всю оставшуюся жизнь. Здесь, на улице перед Ньюгейтской тюрьмой, она вдруг осознала, что изменилась.
Она все еще хотела положить конец проискам этого злодея, однако теперь ее целью было не разрушить, а помочь: Дюма, королеве Англии, себе, этому доктору Бейли. Пистолет ей больше не принадлежал. Он принадлежал Анне из прошлого. Он походил на предмет одежды, который долго не надевают, а через несколько лет понимают, что он уже мал или велик.
Она достала мешочек с порохом и положила его на шарманку.
– Здесь есть еще несколько пуль, – сказала она, глядя на его озадаченное лицо. – Постарайтесь ни в кого не стрелять. Одного вида будет достаточно: изверги станут держаться в стороне. В худшем случае просто стреляйте в воздух. Хлопок обращает в бегство даже самых смелых лошадей.
– Мне нечем вас отблагодарить, – пробормотал доктор Бейли, с восхищением глядя на оружие, как на рождественского гуся.
Анна поехала назад и, описав изящную дугу, снова направила инвалидное кресло на другую сторону улицы.
– Ошибаетесь, есть! – крикнула она, уезжая по дороге в центр города.
Анна катилась по улице и расспрашивала прохожих, пытаясь разыскать Флит-стрит. Александр сказал, что на этой улице продают больше всего газет.
И в самом деле: газетные киоски выстроились прямо друг за другом. Между палатками стояли юноши и размахивали свежими номерами, выкрикивая, какую удивительную новость можно было вычитать у них в газете. В них писали о тайных затратах на Хрустальный дворец, скандальных картинах прерафаэлитов и о новейшем изобретении – телеграфах, самых быстрых почтовых перевозчиках в мире.
О дневниках королевы Виктории никто не кричал.
Анна остановилась перед одним из горлопанов. Продавцу газет на вид не было и пятнадцати. На его тощем теле болтался пиджак из коричневой ткани, а на голове был картуз.
Стоило только Анне остановиться, как мальчик уже размахивал газетой у нее перед лицом.
– Новый выпуск The Illustrated London News, мадам. Новости дня. Всего шесть пенсов[71].
Анне в нос ударил запах свежей типографской краски. – Я ищу что-нибудь о дневниках королевы Виктории, – сказала Анна. – У тебя в газете про них есть?
Глаза мальчика расширились. Он попытался улыбнуться.
– Я никогда о них не слышал, – пробормотал он. – А вот скандал вокруг стеклянного дворца – отличная история! А если леди желает узнать что-нибудь о королеве: во вчерашнем номере напечатана полная речь премьер-министра перед Палатой лордов. Там на двух страницах отмечают заслуги королевы.
Постепенно к его побледневшим щекам вернулась краска.
Анна поняла. О дневниках знали все. Но говорить о них никому не разрешалось. Если бы мальчик-газетчик распространял эту скандальную историю, ему наверняка бы грозила тюрьма.
– Наверное, мне рассказывали сказки, – сказала Анна.
– Не желаете ли купить новый номер The Illustrated London News?
Мальчик не отступал.
Анна нехотя достала несколько монет и положила их в его грязную руку.
– Я возьму газету, – сказала она.
Он протянул ей большой, но тонкий выпуск. Там, где дождь попал на бумагу, буквы расплылись.
– Спросите Поппи Робак, – сказал мальчик-газетчик. – Пятый киоск отсюда, вниз по улице вон туда. – Он показал вперед. – Говорят, она разбирается в сказках.
Анна подняла глаза. Мальчик улыбнулся ей и на прощание приподнял картуз. Затем он снова принялся размахивать газетой и закричал:
– Скандальные картины прерафаэлитов. Столько кожи на холсте вы еще не видели.
Поппи Робак выглядела так, будто ее саму провернули через печатный станок. Она была молода; Анна решила, что ей около двадцати. Ее длинное лицо было усеяно родинками, а улыбка обнажала четыре оставшихся зуба.
– Подойдите-ка сюда, – позвала Поппи Анну, когда та сказала ей, чего хочет.
Анна проехала возле рыночной палатки, где лежали газеты и покоробленные от влаги книги. Поппи все еще проворно обслуживала господина в сером цилиндре. Затем она наклонилась к Анне. Запах ее дыхания напоминал аромат в камере Александра.
– Дневники королевы, – сказала Поппи Робак. – Все хотят их прочитать. Но продавать их запрещено. Это ведь ясно?
– Но у вас есть эти тексты? – прямо спросила Анна.
– Да, но это, конечно же, не настоящие дневники Ее Величества. – Ухмылка Поппи заслуживала места на выставке в Хрустальном дворце. – Сначала их опубликовали во французской газете. Но кто-то перевел их на английский. И теперь все в Лондоне передают эти тексты друг другу.
– Мне хватит и их, – сказала Анна. – Сколько вы за них просите?
Поппи огляделась по сторонам. Мимо газетного киоска прогуливалась пара. Немного подождав, Поппи прошептала:
– Один фунт за номер.
При этом она закатила глаза.
Анна купила три части. По совету Поппи Робак она спрятала бумаги в корзину сбоку от инвалидной коляски. Затем графиня подождала под крышей рыночной палатки, пока дождь не утих, и наконец отправилась обратно в «Элефант-Бьютт».
Когда она добралась до отеля, дождь превратился в снег. В вестибюле Анна избавилась от пелерины, капора и пледа, прикрывавшего ее ноги. Слуга из отеля взял вещи и отвез ее в комнату – единственную на первом этаже здания. Вдобавок, как заверил ее управляющий отелем, ее сьют был одним из немногих, где сохранились все окна. В ответ на удивленный взгляд Анны индиец объяснил, что сейчас почти везде в Лондоне их заделывали, потому что правительство повысило налог на окна. Управляющий рассказал, что в Англии домовладельцы платили восемь шиллингов[72] налога за двадцать окон. Поскольку у него в отеле окон было тридцать, проще всего было заделать одиннадцать из них. Правда, в комнатах стало темнее. Но зато не нужно было включать налоги в стоимость, и он мог предложить гостям максимальный комфорт по низким ценам.
Анна добавила, что зато в комнатах будет не так жарко, ведь английское солнце прямо-таки славится своей силой.
Индиец улыбнулся и поклонился в молчаливом согласии.
В своем сьюте Анна подошла к еще не заделанным окнам и вытащила страницы, которые продала ей Поппи Робак. Изначально тексты появились на свет в дневнике королевы Виктории. Теперь же они прошли долгий путь, претерпев несколько метаморфоз. Из Лондонского дворца строки попали в Париж, где их опубликовали в «Мушкетере», и, наконец, вернулись в Лондон, где их перевели обратно на английский и напечатали результат на несшитых листах. Если первоисточником и вправду была королева, в бумагах, которые Анна держала
