Янковским не планирует… Но твою ж мать! Янковского сейчас даже рядом нет! Он опять на репетиторстве со своей распрекрасной Еленой, в которую втрескался по самые помидоры! Неужели Стелла настолько слепа, что этого не замечает? Да его увлеченность преподшей даже мне очевидна, хотя в вопросах отношений я в принципе дубовый!
– А че такая немногословная? – с вызовом и чуть громче обычного спрашиваю я. – Все, на безумства уже не тянет?
– Когда тянуло, я тебе об этом сообщила, – чеканит Кац с таким раздражением, будто я ее уже достал. – А теперь мне хочется просто посидеть. Спокойно.
А ведь еще совсем недавно она с томной улыбкой на губах заглядывала мне в глаза и с визгом висла у меня на шее после очередного выигрыша в карты. Тогда она была озорной, беспечной, без малейшего намека на пафос и заносчивость. Куда же это все подевалось? Почему передо мной опять стена из бронебойного равнодушия?
– Ой, ну простите, – едко бросаю я, поднимаясь на ноги и вставая напротив. – Сразу не допер, что сегодня королева не в настроении общаться с простыми смертными.
Врать не буду, обидно. Прям до одури обидно! Чувствую себя мальчиком для развлекухи на разок. Будто меня использовали и выбросили. Когда Стелле было скучно, она меня поманила, и я примчался по первому зову. А теперь я вроде как не у дел. Со мной даже поговорить нормально не изволят.
– Держи себя в руках, Бестужев, – недовольно цедит Кац, замечая, как внимание присутствующих неумолимо фокусируется на нас.
Она достает из крошечной сумочки сигарету и торопливо закуривает. Будто напускного безразличия ей недостаточно, надо еще и пеленой дыма от меня отгородиться.
Чувствую, как внутри один за другим гремят маленькие ядерные взрывы. Ударной волной сбивает мои ориентиры и сносит крышу. Радиация отравляющей субстанцией вливается в кровь, вызывая серьезные перебои в работе сердечно-сосудистой системы.
Меня трясет. От негодования, от бессильной ярости. Ну и немного от алкоголя. Я тут перед ней второй месяц душу наизнанку выворачиваю, а она мне прямо по швам мне режет. Стерва!
И чего только добивается? Зачем мучает меня своими играми? Единственное, чего я по-настоящему хочу, – это быть с ней. Просто быть с ней. Знать, что она моя. Что я ей нужен. Не на раз или на вечер, а навсегда, понимаете?
Потому что тусоваться с ней в одной компании, учиться с ней в одной группе, время от времени ловить ее заинтересованные взгляды и при этом чувствовать себя нелюбимым – невыносимо, больно, тошно!
Нет, я больше так не могу. Пусть делает окончательный выбор. Здесь и сейчас.
Глава 46
Ася
– Ну что? Что мне сделать, чтобы ты стала моей?! – голос Глеба звучит с надрывом, а жилы на шее угрожающе напрягаются.
– Кончай это спектакль, – презрительно фыркнув, Стелла встает со скамейки и демонстративно отходит в сторону.
Делает вид, что ее совершенно не заботит его гневная вспышка. Губы плотно сжаты, взгляд прямой и равнодушный, руки сложены на груди. Только вот пальцы, вцепившиеся в ремешок сумки, побелели от напряжения.
– Черт! Ну какая же ты отрава! – все больше распаляется он. – Всю душу мне высосала, измотала… И все мало тебе, мало, да?!
– Я сказала, хватит, – рычит Кац сквозь стиснутые зубы.
Но Глеб и не думает останавливаться. Мечется из стороны в сторону, словно раненый зверь. Дышит тяжело и хрипло.
– А хочешь, я с моста сигану? Хочешь?! – он напирает на нее всем телом. – Или вон, под машину лягу? Может, хоть так мне удастся привлечь твое внимание?
– Идиот! – в ее тоне слышится раздражение. – Засунь эту браваду себе в задницу!
– Браваду? – Глеб хватается за это слово как за оружие. – Думаешь, гоню? Думаешь, слабо?!
Их взгляды скрещиваются, подобно двум боевым шпагам. В его глазах багровое пламя, в ее – ледяной холод.
– Думаю, слабо, – с беспощадным спокойствием подтверждает Стелла.
Ох, нет! Что же она делает? Зачем провоцирует? Неужели не видит, что Бестужев и так на грани? Легко, наверное, жить, когда в груди вместо сердца кусок льда – ничто не способно ранить по-настоящему. Да и чужая боль всегда проходит по касательной.
Глеб невесело усмехается, сплевывает на асфальт, а затем, резко развернувшись, устремляется к дороге.
– Стой! – из моего рта вырывается истеричный вопль. – Стой! Куда ты собрался?
Испугавшись, я подбегаю к Бестужеву и цепляюсь за рукав его куртки в тщетной попытке удержать, уберечь, спасти… Но он не дает мне такой возможности. Грубо дернув рукой, вырывается и продолжает движение в том же направлении.
Перешагнув через бордюр, Глеб выходит прямо на проезжую часть, и его лицо озаряется совершенно безумной улыбкой, в которой, несмотря на широту, явственно читается душевный надлом.
Отсалютовав в ужасе глазеющей на него толпе, он сначала садится, а потом… И вовсе ложится на дорогу! На ту самую дорогу, по которой ежедневно проезжают сотни, может, даже тысячи машин! Да, прямо сейчас она пуста, но ведь это только пока…
Едва я успеваю подумать о самом страшном, как переулок вспыхивает светом фар, и из-за угла показывается автомобиль. Не сбавляя скорости, он движется прямо сюда. Прямо на Глеба…
Сердце обрывается с петель и летит в глубокую черную бездну, дыхание замирает, а я сама превращаюсь в вибрирующий сгусток страха.
– Братан, заканчивай давай! – раздается обеспокоенный голос Воронина. – Это не шутки!
А автомобиль все ближе и ближе…
Крепко зажмурившись, я кричу. Что-то сумбурное и нечленораздельное. Невнятную смесь проклятий и молитв. Не могу смотреть на то, как Глеб играет в русскую рулетку с жизнью. Ненавижу! Ненавижу его безрассудность!
– Не надо! Прошу, хватит! – в ужасе жмурюсь я.
Мгновенье длиною в вечность перемалывается в жерновах времени, и мой испуганный крик заглушается визжащим скрежетом тормозов. Противным и громким.
Я замолкаю в надежде услышать голоса ребят. Хочу по их разговору понять, что же произошло там, на дороге…
Но слышу я только тишину. Чудовищную, пробирающую до костей тишину, каждая новая секунда которой превращается в изощренную пытку.
Надо бы набраться смелости и разлепить веки, но на это нет сил. Нет мужества и отваги. Я хочу еще немного побыть в блаженном неведении, ведь оно куда лучше безнадежной определенности. В неведении всегда живет шанс…
– Ах ты отморзок малолетний! Какого черта на дороге разлегся?! Жить надоело?! – слуха касается разъяренный мужской бас, и я обрадованно распахиваю ресницы.
Глеб все еще лежит на проезжей части. Расслабленный и невозмутимый. В полуметре от него стоит автомобиль, водитель которого вылез наружу и орет благим матом.
Но парень, кажется, даже не слышит ругательств. На его лице
