На форзаце книги он произвел несложные вычисления, связанные со скоростью звука (333 метра в секунду, согласно Шпанову)[223]:
Краткосрочный триумф «Первого удара» в принципе высвечивает сталинское отношение к повести. Дополнительное свидетельство сохранилось в неопубликованном фрагменте мемуаров И. Кремлева-Свен «В литературном строю»:
«Не берусь настаивать на том, что „Первый удар“ был прочитан Сталиным, хотя автору его не раз доверительно сообщали об этом. Николай Николаевич как-то рассказывал мне, как перед войной, приехав по какому-то литературному делу к одному занимавшему высокий пост генералу, был приятно поражен его рассказом.
По словам генерала, Сталин, у которого он был на приеме, достал из шкафа „Первый удар“ и, спросив, читал ли повесть его собеседник, сказал: „Надо, чтобы эту книгу прочитал каждый наш военачальник!“»[224].
После такой авторитетной рекомендации не кажется маловероятным, что «Первый удар» Шпанова, как указывает Ю. Горьков, изучался в военных учебных заведениях страны как чуть ли не пособие по стратегическому планированию военных действий[225]. Иными словами, будучи единомышленником Шпанова, советский диктатор лично способствовал насаждению «конфетной» идеологии среди командного состава.
Подписание в августе 1939 г. пакта Молотова-Риббентропа деактуализировало антифашистский потенциал «Первого удара». На 30 сентября 1939 г. Всесоюзный радиокомитет планировал дать в эфир радиокомпозицию по повести Н. Шпанова «Первый удар». Разумеется, в связи с демонтажем антифашистской пропаганды, трансляция не состоялась. Остатки тиража книги «Первый удар» будут изъяты из торговой сети. Тем не менее, даже после подписания советско-германского пакта о ненападении и накануне заключения договора о дружбе с Германией журнал «Большевик» еще раз возьмет под защиту повесть Шпанова. Среди прочего журнал отмечал, что под флагом борьбы с «кузьма-крючковщиной» огульно охаивались и браковались такие «глубоко патриотические произведения, как „Первый удар“ Шпанова»[226]. По сведениям И. Кремлева-Свен, за месяц до германского нападения на СССР Всесоюзный радиокомитет вновь обратится к Шпанову с предложением написать на основе «Первого удара» сценарий для радио-постановки о будущей войне[227]. События опередили писателя. Тем не менее, первой публикацией Шпанова военной поры станет перепечатка журналом «Красноармеец» (1941, № 12) отрывка из повести о том, как летчик Сафар, жертвуя собой, уничтожает секретные аэродромы фашистов.
Успех Шпанова был поучительным. Известный военный историк комбриг Н. Левицкий считал, что опыт Шпанова «должен быть в значительной степени расширен и углублен. Нужно в нашей литературе дать не менее яркую картину боевой деятельности других родов войска и картину взаимодействия всех родов войск, направленных к достижению единой цели — победы над вражескими силами»[228]. Например, писатель Л. Рубинштейн намеревался написать книгу о советском морском флоте по типу «Первого удара». Над новым произведением о будущей войне задумывается и Всеволод Вишневский. В феврале 1939 г. он набрасывает черновик «Заметки о войне (Эскиз будущих событий)». Это была стилизация под блокнотные записи советского летчика — участника войны с нацисткой Германией. «Заметки…» включали в себя экскурс в историю, размышления о характере войны, мысли о текущих воздушных и десантных операциях. Для врага, как всегда, нашелся дежурный уважительный эпитет: «У немцев есть крепкая военная традиция, есть хватка, есть свои методы». Была отмечена колоссальная химическая операция противника. И вновь анализ боеспособности врага сводился к роли социально-политического фактора: «У немцев повторится старая история: сдаст тыл». В подтверждение своих слов герой упоминает о подпольных радиопередачах Народного фронта и немецких военнопленных: «Сжимают кулаки: „Рот фронт“». Согласно записям, советские фронтовые операции развернулись «весьма не плохо»: «Наше выдвижение в Европу сделано в большом стиле». Персонаж радовался тому, что Европа не досчиталась уже «кое-каких нелояльных буржуазных правительств», и готовился, наконец, направить судьбы Германии. Удар по Берлину с воздуха описывался в восторженных выражениях: «Мы бомбили их среди бела дня с высоты, которая вполне благоприятствовала операции. Использовали и двухтонные и трехтонные бомбы и некоторые новые образцы. О них пока не могу даже писать. Барселонские бомбардировки не годятся и в подметки…» Не обошлось без апологетических рассуждений о прозорливости советского политического руководства и военном опыте Сталина:
«Я думаю и о духовных качествах руководства нашей страны. В Центральном Комитете, в Политбюро, в Совнаркоме работают люди огромного, разностороннего опыта. В своей жизни они видели многое. Еще задолго до начала этой войны, когда Европа конвульсивно дергалась при появлении различных военных доктрин и „сверхизобретений“, шатаясь из одной крайности в другие, наши вожди, скупые на слова, все тщательнейшим образом взвесили, проверили. По сути, что произошло? Пока Европа экспериментировала, увлекалась, пробовала различные образцы вооружений, различные методы, мы суммировали все это и в громадных масштабах, и в невиданных темпах двинули вперед то, что за рубежом еще изучалось в отдельных экземплярах. Помнится, как нервно дергались и суетились военные атташе на Красной площади, когда время от времени показывали им советские „цветочки“, тут же обещали, что ягодки впереди.
Мы знаем, что победа будет нашей. Я думаю о Сталине, о его огромном жизненном опыте, о его военном, стратегическом опыте. Он лично — в условиях большой гражданской войны, когда биться приходилось против опасной коалиции, изучил наши фронтовые районы. Он знает Север, Запад, Балтику, знает Юго-Запад, Украину, трижды приходил он ей на помощь — в 1918 году, громя и гоня немцев, и в 1919 году — громя и гоня деникинцев и интервентов, в 1920 году — громя и гоня белополяков. За Сталиным опыт крупнейших операций, опыт создания армий. Сталин, как никто, знает, что такое большая борьба, ответственность и опасность. Он знает работу всего государственного и военного механизма в любых условиях — и в благоприятные и кризисные периоды. Он как никто знает людей, их возможности. Он всегда остается на реальной почве и думается, что он разгадал загадки этой войны раньше, чем наши противники, если они вообще способны их разгадать»[229].
Выше процитированный фрагмент, учитывая тот факт, что Сталин попал под обаяние «Первого удара», выглядит весьма не скромно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
