Так много!
Сознает ли Икурей Конфас, что он натворил? Скюльвенды по природе своей – народ разрозненный, и, если не считать ритуальных пограничных набегов на Нансурию, большую часть времени они заняты тем, что убивают друг друга. Эта склонность к вражде и внутренним войнам – самая надежная защита империи от их расы, куда более надежная, чем вспарывающие небо Хетанты. Вторгшись в степь, Конфас сплотил Народ и тем самым подверг империю величайшей опасности, какую она ведала на протяжении этого поколения.
Что же могло сподвигнуть их на такой риск? Без каких-либо видимых причин Икурей Ксерий III поставил саму империю в зависимость от успеха своего отчаянного племянника. Что наобещал ему Конфас? Какие обстоятельства толкнули его на этот шаг?
Все на самом деле не так, как кажется. В этом Найюр был уверен. И однако, глядя на равнину, заполненную вооруженными всадниками, он невольно пожалел о своих прежних колебаниях. Куда ни глянь, повсюду стояли угрюмые, воинственные всадники, с круглыми щитами, обитыми шкурами, на конях, чьи чепраки были расшиты нансурскими и кианскими монетами, награбленными в походах. Тьмы и тьмы скюльвендов, внушающего ужас народа, закаленного суровым климатом и непрекращающимися войнами, объединились, как во дни легенд. На что надеяться этому Конфасу?
У подножия гор взревели нансурские трубы, заставив встрепенуться и людей, и коней. Все глаза обратились к длинному гребню, нависающему над долиной. Серый Найюра всхрапнул и загарцевал, потрясая скальпами, подвешенными к узде.
– Скоро, уже скоро, – буркнул Найюр, твердой рукой успокаивая коня. – Скоро начнется безумие.
Найюр всегда вспоминал о часах, предшествующих битве, как о невыносимых, и из-за этого каждый раз удивлялся, когда ему снова удавалось их пережить. Бывали минуты, когда необъятность того, что вот-вот должно произойти, захватывала его, и он оставался ошеломленным, как человек, чудом избежавший падения в пропасть. Но такие минуты стремительно пролетали. В целом же эти часы проходили примерно так же, как любые другие, разве что были более тревожны, отмечены вспышками общей ярости и ужаса, но в остальном столь же нудны, как и всегда. В целом Найюр нуждался в том, чтобы напоминать себе о грядущем безрассудстве.
Найюр первым из своих сородичей достиг гребня холма. Раскаленное солнце, встающее между двух ножеподобных вершин, ударило в глаза, и лишь несколько мгновений спустя Найюр различил далекие ряды имперской армии. Пехотные фаланги выстроились длинной рваной лентой на открытом пространстве между рекой и укрепленным нансурским лагерем. Перед ними, по неровным склонам вдоль реки, разъезжали туда-сюда конные застрельщики, готовые напасть на скюльвендов, которые попытаются переправиться через Кийут. Снова, точно приветствуя старинных врагов, взревели нансурские трубы. Пение труб затрепетало в свежем утреннем воздухе. Ряды нансурцев откликнулись громогласным кличем, сопровождавшимся гулким стуком мечей о щиты.
Пока прочие племена выстраивались вдоль гребня холма, Найюр изучал нансурцев, заслонившись рукой от солнца. То, что они выстроились на ровном месте, а не на восточном берегу реки, его нисколько не удивило – хотя Ксуннурит и другие вожди сейчас наверняка спешно меняют свои планы. Он попытался сосчитать ряды – строй был что-то уж слишком глубок, – но ему трудно было сосредоточиться. Абсурдное величие обстоятельств, в которых он находился, давило на него, как некая материальная тяжесть. Как может происходить такое? Как могут целые народы…
Найюр опустил голову, потер затылок, заново повторяя все мысленные упреки, которыми обычно осыпал себя за такие позорные мысли. Перед его мысленным взором снова предстал отец, Скиоата, с почерневшим лицом, задыхающийся в грязи…
Когда Найюр снова поднял глаза, его мысли были так же пусты, как его лицо. Конфас. Икурей Конфас был центром всего, что должно сейчас произойти, а вовсе не Найюр урс Скиоата.
Из задумчивости его вывел голос Баннута, брата покойного отца.
– Отчего они встали так близко к своим укреплениям? – Старый воин откашлялся – звук напоминал хриплый конский храп. – Казалось бы, для них разумнее использовать реку, чтобы не дать нам напасть.
Найюр снова принялся подсчитывать численность имперской армии. Слабость от предчувствия близящегося кровопролития растекалась по телу.
– Потому что Конфасу нужна решающая битва. Он хочет, чтобы мы перевели свои войска на его сторону реки. Чтобы при этом у нас не было места, где можно маневрировать, и пришлось бы сражаться или умереть.
– Он что, с ума сошел?
Баннут был прав. Конфас сошел с ума, если думает, будто его люди выстоят в смертельной схватке. При Зиркирте, восемь лет тому назад, кианцы, доведенные до отчаяния, поступили так же, как он; и закончилось это для них катастрофой. Народ не дрогнул.
Над столпившимися вокруг родичами внезапно прокатился смешок. Найюр вскинул голову, огляделся. Это над ним? Кто-то смеет насмехаться над ним?!
– Нет, – рассеянно ответил он, оглядывая головы, видневшиеся из-за плеча Баннута. – Икурей Конфас не сошел с ума.
Баннут сплюнул – жест, адресованный нансурскому главнокомандующему, или, по крайней мере, так предпочел думать Найюр.
– Ты так говоришь, как будто ты его знаешь! Найюр уставился на старика в упор, пытаясь определить, откуда это отвращение в его голосе. Да, в каком-то смысле он действительно знал Конфаса. Прошлой осенью, во время набега на империю, он взял в плен несколько нансурских солдат. Эти люди говорили между собой о главнокомандующем с таким неприкрытым обожанием, что Найюру поневоле сделалось любопытно. С помощью раскаленных углей и суровых допросов ему довольно много удалось разузнать об Икурее Конфасе, о том, как блестяще он показал себя в галеотских войнах, о его отчаянной тактике и новых способах обучения войск – короче, достаточно, чтобы понимать: Конфас отличается от всех, с кем им до сих пор приходилось встречаться на поле боя. Но говорить об этом знании таким старым змеям, как Баннут, которые так и не простили ему убийства отца, было бесполезно.
– Скачи к Ксуннуриту, – приказал Найюр, прекрасно понимая, что король племен не станет иметь дела с посланцем утемотов. – Узнай, каковы его намерения.
Однако Баннута одурачить не удалось.
– Я возьму с собой Юрсалку, – хрипло ответил он. – Он прошлой весной женился на одной из дочерей Ксуннурита, той, уродливой. Быть может, король племен вспомнит об этом благородном поступке.
Баннут еще раз сплюнул, словно желая подтвердить свои слова, и скрылся в толпе ожидавших утемотов.
Найюр надолго замер в седле, бездумно наблюдая, как вьются шмели вокруг головок клевера, покачивающихся у копыт его коня. Далекие нансурцы все колотили в щиты. Солнце медленно сдавливало долину в своей жаркой горсти. Кони нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
